— Где была Вивиен сегодня утром? — тихо спросила она. — Вчера вас обоих не было дома до поздней ночи.

— Не было, — невразумительно ответил он.

— Конечно, это не мое дело, — сухо заметила она, избегая его взгляда.

Он только улыбнулся, внимательно следя за дорогой.

Текстильный комбинат Гамильтонов размещался в просторном одноэтажном здании огромного промышленного комплекса, оборудованном по последнему слову техники и окруженном зеленью парка. Кэтрин бывала здесь раньше, но никогда еще в качестве служащей.

Она вошла вслед за Блейком в его офис, отделанный темным деревом и обставленный мебелью в шоколадно-кремовых тонах. Ее внимание привлекла картина, занимавшая стену над большим кожаным диваном. На картине был изображен морской пейзаж в лучах закатного солнца с полоской пальм на берегу, бунгало, крытое серебристо-белой соломой, и на переднем плане смутные очертания двух человеческих фигурок — мужской и женской.

— Нравится? — спросил он, просматривая почту на своем письменном столе. Она кивнула.

— Это Сент-Мартин, да? — тихо спросила она. — Я узнаю это место.

— Еще бы. Мы распили там бутылку шампанского, как раз под этими пальмами, когда праздновали твое восемнадцатилетие. Мне пришлось чуть ли не на руках отнести тебя в бунгало.

Она рассмеялась, вспомнив, как бесшабашно они веселились с Блейком под шум прибоя. Они без умолку болтали, плескались в пенистых волнах, пили шампанское, а Мод и Филлип тем временем проигрывали деньги в каком-то казино.

— Это был мой лучший день рождения, — промолвила она. — Мы, кажется, тогда за всю поездку ни разу не поссорились.

— Хочешь, поедем туда опять? — вдруг спросил он.

Она обернулась. Он стоял у стола, слегка расставив ноги, уперев руки в стройные бедра.

— Сейчас? — спросила она.

— На следующей неделе. У меня кое-какие дела на Гаити, — загадочно пояснил он. — Я думал, мы задержимся на пару дней в Сент-Мартине, а оттуда — на Гаити.

— Почему на Гаити? — с любопытством спросила она.

— Тебе туда ехать незачем, — ответил он с категоричностью, исключавшей дальнейшие расспросы.

Она продолжала рассматривать картину.

— Кто это — мы? — еле слышно спросила она.

— Вивиен и Дик, — уточнил он. — Это последняя попытка добиться от него согласия на сотрудничество.

— И от нее? — спросила она с неожиданно острым чувством горькой обиды.

Между ними повисла долгая пауза.

— Я думал, тебе известно, зачем она приехала.

Она упорно рассматривала огромную деревянную раму картины, чувствуя, что сейчас умрет. Значит, он все-таки признается.

— Да, — прошептала она. — Я знаю.

— Знаешь? Интересно, — пробормотал он, бросив хмурый взгляд на ее осунувшееся лицо.

— Кто-нибудь еще поедет? — спросила она. — Филлип, например?

— Филлип? — хрипло переспросил он. Его лицо окаменело. — Что между вами происходит, Кэтрин Мэри?

— Ничего. — Она словно оправдывалась перед ним. — Просто нам приятно общество друг друга, вот и все.

В темных глазах Блейка вспыхнули злые огни.

— Ради Бога, возьмем Филлипа. Надо же тебе играть с кем-нибудь. — Его голос стал резким.

— Я не ребенок, Блейк, — сказала она со спокойным достоинством.

— Оба вы дети.

Она выпрямила стройные плечи:

— Вчера ты обращался со мной не как с ребенком!

Едва заметная улыбка тронула его твердые губы.

— Ты вела себя не как ребенок. — Его откровенно дерзкий взгляд медленно заскользил по ее фигуре, обжигая кожу сквозь элегантный костюм.

Она почувствовала, как ее щеки заливает румянец при воспоминании о его горячем теле, покрытом жесткими волосами, тесно прижатом к ее груди.

— Филлип! — прорычал он, не спуская с нее глаз. — Ты бы сожгла его заживо. Ты для него слишком темпераментна. И для Донована тоже.

— Блейк! — Она не могла сдержать своего негодования.

— Это сущая правда, — не унимался он, глядя на нее в упор суженными зрачками темных от ярости глаз. — Я почти не спал ночь. Все вспоминал прикосновения твоих рук… шелковую кожу… извивающееся тело… Может, ты еще и зеленая, моя девочка, но инстинкты у тебя роскошные. Когда ты наконец перестанешь бояться, из тебя выйдет дьявольски соблазнительная женщина.

— Ничего я не боюсь… — вырвалось у нее прежде, чем она успела сообразить, что сказала.

Она стояла и смотрела на него, уязвимая и жаждущая вновь ощутить прикосновение его рук к своей обнаженной коже и жар его вожделения. Хоть бы он приласкал ее. Он тотчас же уловил, прочел этот зов в ее глазах. Резко поднялся и, обойдя стол, приблизился к ней вплотную. Теперь между ними не было никакого притворства, только нить разделенного влечения, неумолимого и требовательного.

— Черт возьми, ты сама не знаешь, что я прочел в твоих глазах, — глухо произнес он, и его большие руки с силой схватили ее за талию и притянули еще ближе.

Было упоительно ощущать его огромное мускулистое тело во весь рост своего. Она подняла лицо и посмотрела ему прямо в глаза. Ее сердце колотилось. Его голова начала наклоняться, и она задрожала.

Его алчущий рот сделал ей больно. Она вытянулась, обвилась вокруг него, а его губы раздвинули ее губы и жадно впились в них страстным поцелуем.

— Блейк, — изнемогая, прошептала она. Его рука двинулась вверх от талии и закрыла ей грудь, вобрав в себя едва ощутимый вес, а его язык вторгся в тепло ее рта.

— Ты у меня в крови, Кэт, как медленно действующий яд, — хрипло шептал он. Его пальцы начали осторожно сжиматься на ее груди, а он наблюдал за беспомощным выражением ее вспыхнувшего румянцем лица. — Я смотрю на тебя и думаю только о том, что ты чувствуешь в моих руках. Помнишь, как это было вчера? Твои груди прижимались ко мне, и ни единая нитка не мешала нам чувствовать друг друга кожей.

— Не надо, — теряя силы, лепетала она. — Это нечестно…

— Почему же? — спросил он, приподнимая ее от пола на уровень своих глаз. — Скажи, разве тебе не хотелось того, что я делал с тобой в беседке? Скажи, что не хотелось, что ты не горела с головы до ног, когда я выпустил тебя!

Она не могла этого сказать, потому что она желала его, и это читалось на ее пылающем лице, в расширенных зеленых глазах, умоляющих его о пощаде в тишине офиса.

— Я хотел бы уехать на Мартинику только с тобой, знаешь это? — резко выдохнул он. — Только мы вдвоем, Кэт, и я бы положил тебя в темноте на песок и попробовал бы на вкус каждый нежный сладкий дюйм твоего тела.

У нее перехватило дыхание от страстной требовательности этих слов.

— Я… я бы не позволила…

— Черта с два ты не позволила бы, — шепнул он. Его губы снова прильнули к ее рту, его руки скользнули ниже, обхватили ее бедра и бережно и властно стали прижимать к его бедрам, пока она не вскрикнула от остроты вызванных этим ощущений. — Хочешь меня, Кэт? — Его шепот был вкрадчивым и дразнящим. — Одному Богу известно, как я хочу тебя, это почти невыносимо. Не надо было так тебя ласкать. Теперь я ни о чем больше не могу думать, теперь я хочу тебя всю, еще сильней, чем раньше. Поцелуй меня, милая. Поцелуй же…

Она подчинилась, потому что в этот момент она ничего другого не желала от жизни. Чувствовать его, прикасаться к нему, ощущать его на вкус, вдыхать его запах… Большие руки Блейка словно тисками прижимали ее всю, до последнего дюйма, к властному телу, а губы впитывали в себя все ее существо. Казалось, прошло бесконечно много времени, пока он не поднял голову, чтобы позволить ее глазам погрузиться в свои.

Дверь распахнулась так неожиданно, что это причинило почти физическую боль, и пронзительный голос Вивиен грубо разорвал связывавшую их хрустальную нить чувства.

— Привет, — произнесла Вивиен с отчетливым британским акцентом. — Надеюсь, я не помешала?

— Конечно, нет, — сказал Блейк, с великолепными самообладанием и улыбкой оборачиваясь к ней. — Я обещал показать комбинат, верно? Идем. Кэт, — бросил он через плечо, — ты с нами.

Все еще дрожа от возбуждения, она было хотела отказаться. Но Вивиен уже смотрела на нее так подозрительно, что она не осмелилась.