– Может, увидимся? – забросил удочку я.

– Зачем? – ожидаемо ответила она.

– Я покажу свои картины, а ты фото своих детей.

– А где ты был все тридцать лет и три года? – последовал от нее предполагаемый вопрос, ответ на который я тоже заготовил:

– Знаешь, я недавно узнал, что скончался Пит Горланин – помнишь его? Хотел рассказать тебе про Петю (и про других наших друзей).

Вряд ли женщина устоит перед искушением узнать, что стало с ее любовником – а в том, что Петрундель все-таки был ее любовником, я нисколько не сомневался. (Себя таковым я считать решительно не мог.) И она – повелась! Вот что значит – вырасти в ментальном и профессиональном смысле, сказал я себе. А самое главное, перестать желать Лидию и нуждаться в ней – тогда она (как и любая женщина) начинает плясать под твою дудку. Эх, мне бы с ней в восьмидесятом так! Она еще пыталась делать строгую мину, написала: «Дай мне свой номер телефона» – притом не называя собственный. Я написал.

…Однако я, наверное, поспешил со своей горделивой радостью, потому что прошло два, три, четыре дня – она не звонила. А тут как раз подошло время очередного визита к моему экстрасенсу Данилову. К слову, я пока не определился, как к нему относиться: то ли он и впрямь обладает необыкновенными способностями и ставит их на службу заказчикам? То ли ловкий мошенник, обводящий всех вокруг пальца? То ли просто удачливый частный сыщик, а его сверхъестественные возможности – не более чем рекламный трюк?

– И очень хорошо, Кирилл Павлович, что вы с ней не повстречались, – убежденно сказал я ему. – Зачем вам Лидия? Зачем лишнее общение? Если б оно хотя бы с приятными воспоминаниями было связано, так ведь нет!

Мы договорились, что Лидию я возьму на себя. Легко, конечно, сказать возьму, но – как? Какие нащупать к ней подходы? Я не следователь, на допрос повесткой вызвать ее не могу. Не оперативник (как моя дражайшая половина Варя) – красной книжечкой не козыряю. Наконец, я даже не частный сыщик. Самый обыкновенный гражданин…

В итоге я придумал не бог весть какую схему, однако надеялся, что она сработает. Тем более что Баринов уже начал Лидию разрабатывать. Я сказал ему, чтобы он отправил своей несостоявшейся возлюбленной короткий текст: «Я вижу, что ты, Лидия, не хочешь со мной встречаться, однако на днях в Москву из США прилетел наш бывший соотечественник. У него посмертное поручение от Петьки. Когда разбирали его вещи в американском доме, нашли послание, адресованное тебе, а также небольшой подарок. Посланник хочет с тобой встретиться и передать все лично в руки. Позвони ему, зовут его Алексей». Далее я указал мой прямой номер.

И она мне позвонила. Какая женщина устоит перед волшебным словом «подарок»! Кого не вдохновит тот факт, что письмо и сувенир, ей адресованные, – посмертные! Смерть возвышает любовь, облагораживает ее тривиальность.

Мы договорились встретиться в кафе на «Таганской» – она неподалеку работала. Мне Лидия сказала, что будет в черном платье – наверное, в честь скорби по Питу. Но когда я ее узрел, понял, что фишка в другом: дамы отчего-то считают, что черное скрадывает полноту. Маленькая хитрость, возможно, иногда срабатывает – но не в данном случае. Тут толщина была такая, что никакой черный цвет не поможет. И мне подумалось: вот почему гражданка столь старательно избегает встречи с Бариновым. Кому приятно демонстрировать, насколько ты переменился в худшую сторону! Да еще мужчине, который некогда в тебя был влюблен. Да, «девушка» весила теперь, наверное, килограммов сто пятьдесят. Просто глыба какая-то. Черный айсберг. Мы поздоровались, я сел. Она ела пирожное с капучино – видимо, никак не может остановиться, любит сладенькое, несмотря на свои размеры. И еще она сверкнула на меня оценивающим, очень женским взглядом. И тут же погасила его, видимо, подумав: «Мальчик, увы, слишком юн для меня». Однако главное, что я почувствовал в отношении ее, – то, что она, пожалуй, чиста и вряд ли имеет касательство к шести убийствам (если это, конечно, убийства). Но в то же время понял я и то, что Лидия может знать нечто, имеющее отношение к делу.

Настала пора предъявить подарок и послание от незнакомого мне Пети-Питера. Я достал из портфеля картонную коробочку и письмецо в конверте. Первым долгом она, как и всякая женщина, открыла коробку. Там лежали два малых газетных свертка. Разочарование отразилось на ее лице. Она стала разворачивать первый. Я тщательно соблюдал аутентичность, даже купил для обертки в переходе под Тверской «Нью-Йорк таймс». Лидия извлекла первый предмет: то было ярко-красное яблоко. Надеюсь, она не определит, что оно куплено в ближайшем к моему дому московском супермаркете. Второй сверток оказался полностью идентичным первому – наливное яблочко. Женщина явно расстроилась. Видно, ни я, ни покойный Питер не оправдали ее надежд. Она взялась за послание. Я надеялся, что она если и знала, то успела забыть его почерк. Судя по рассказу художника, кем-кем, а романтиком погибший в Нью-Йорке Питер не был. Однако я знал, что любую женщину, сколько бы ей ни было лет, возьмет за душу щепотка романтики!

«Дорогая Лидия, – написал я за Пита от руки, – мы не успели собрать плоды с того яблоневого сада в Сибири в восьмидесятом. Как память о нем, прими эти яблоки из моего сада в штате Коннектикут. Как жаль, что мы так с тобой тогда нехорошо расстались, я помнил о тебе всю жизнь».

Мое послание от имени Пита пробило женщину на слезы. Она достала платочек и начала по-настоящему реветь, а потом извинилась и умчалась в туалет. Честно сказать, примерно на что-то подобное я и рассчитывал. Катарсис. А за ним должно последовать желание поговорить. Поделиться воспоминаниями. Я не циничен, просто, когда мне приходится работать, я всегда и во всем отстаиваю интересы моего клиента. Можно сказать, сродняюсь с ним. Лидия для меня никто. И она в свое время поступила с Бариновым подловато. Встретив ее сейчас, я почувствовал, я провидел, что так оно и было. За это я ее не то что осуждал. Просто оставался к ней и ее чувствам равнодушным.

Она вернулась, умытая и заново накрашенная. Глаза ее были красными.

– Выпейте виски с содовой, – предложил я ей.

Я успел заказать спиртное, и стакан, зазывно искрясь мельчайшими ледяными капельками, ждал на ее месте.

– Откуда вы знаете, что я люблю именно это?

– А я волшебник.

– Я за рулем.

– Ничего, сейчас ГАИ к двадцати граммам не придирается.

Она жадно отпила виски через соломинку.

Алкоголь в сочетании с газировкой действует практически мгновенно, и надо было начинать ее расспрашивать.

– Вы так расстроились, – сказал я ей сочувственно.

– Да, забыла уже, считай, человека, а тут вдруг он – как чертик из табакерки.

– Вы любили его?

Она пожала плечами. Взгляд ее был устремлен вдаль – в собственную молодость.

– А почему вы с ним расстались?

– Знаете, Алеша, случаются порой такие вещи, которые не можешь простить даже самому любимому человеку.

Все, что вы прочтете дальше, записано со слов Лидии Полозовой. Однако только словами я не ограничиваюсь. Не знаю, как это происходит, но, установив контакт с человеком, зачастую я могу слышать не только то, что слышат все обычные люди. Я могу определить, что человек НЕдоговаривает, НЕдорассказывает. Это не чтение мыслей. Однако загадочным для меня образом я могу настроиться на волну собеседника. На какое-то время оказаться в его шкуре. Вплоть до того, что ощущаю оттенки эмоций или воспоминаний об эмоциях. Работа это не простая, и я избегаю ею заниматься без крайней необходимости. Теперь мне показалось, что необходимость пришла.

Итак, рассказ Лидии Полозовой о происшествии, имевшем место быть 3 ноября 1980 года. Реконструкция Алексея Данилова.

Когда человек уезжал из стройотряда, обычно он брал аванс – сколько конкретно, каждый решал сам. Я, к примеру, всегда просила немного, рублей сто – все равно они разлетались в каникулы и потом, ранней осенью. А выплату оставшейся суммы, заработанной в стройотряде, обычно производили довольно поздно, глубокой осенью. Не знаю, с чем это было связано. Наверно, начальники наши подсчитывали, химичили, отрезали самим себе, как положено, кусок пожирнее. Понять, почему ты получил, условно, пятьсот рублей, а не больше или меньше, было совершенно невозможно – мне, во всяком случае. Никто и не пытался понять. Тем более что в дальнем стройотряде всем платили по-настоящему хорошо. К примеру, я, как сейчас помню, в восьмидесятом году получила, уезжая из Зурбагана, сто рублей аванса, а осенью еще восемьсот пятьдесят. В сумме выходила почти тысяча – за два с небольшим месяца. Огромные по тем временам деньги, потому что моя мать, училка в школе, зарабатывала в месяц рублей сто семьдесят, со всеми надбавками и премиями. А я, когда работать после вуза пошла, устроилась на стандартные для молодого специалиста сто двадцать. Но о деньгах так, к слову.