– Минуточку! Минуточку! Я, вернее мой лама, считаем, что все спасутся и станут богами. И вы утверждаете, что мы видим мир в мрачных красках?

– Мы благовествуем, что любой человек, прожив одну жизнь, веруя во Христа, исполняя Его заповеди и являясь членом Церкви, может стать богом по благодати во веки веков. Более того, что он может обожиться уже в земной жизни. «Бог стал человеком, чтобы мы стали богами», – пишут святые отцы. И вы называете нас пессимистами? По вашему же мнению, чтоб достичь богоподобия, нужно прожить огромное количество жизней. К тому же вы насильно хотите вырвать у Бога то, что можно получить только как дар.

– Вы – проповедники ада, и утверждаете, что вы – оптимисты! Как вам не стыдно!

– Мы – проповедники истины и Царствия Небесного! Верить в то, что Бог дарует всё, что мы пожелаем, в ответ на нашу любовь к Нему, гораздо выше, чем в вашу космическую эволюцию. Ваша вера – детские игры! Человеческая свобода в том и состоит, что каждый человек может добровольно избрать – хочет он быть всю вечность с Богом или нет. Если бы человеку было дано много жизней, он лишь повторял бы в них выбор, который сделал однажды. Одной жизни, а иногда и половины жизни, Богу вполне достаточно, чтобы определить сердечное расположение человека. А, по вашей концепции, все обречены на успех. Где тут место человеческой свободе? И ещё. Давайте предположим, что Воланд прав, и каждому воздастся по вере его. Материалист, подобный Берлиозу, получит небытиё. Вы получите бесконечное перевоплощение. Я стану сыном Божиим по благодати. Чья вера оптимистичнее?

– Молодой человек, молодой человек! – укоризненно сказал бородач. Его светлые выстраданные гуманистические воззрения были безнадёжно оклевётаны этим молокососом…

Саша проснулся в ужасе. В бок ему упирался «золотой том» Пушкина. Как у них всё сложно в этих религиях! С другой стороны, у человека должна быть цель, пусть даже и иллюзорная. Кто его знает, как оно там на самом деле? Чем ближе подбирается старость, тем больше задумываешься о посмертной участи. Скольких родственников и друзей он уже похоронил! Где они сейчас? Где странствуют их души (если они есть) или осколки их личности?

Саша стал вспоминать покойников, и слёзы навернулись ему на глаза. Стало до безумия жалко себя.

Раздался звонок в дверь, и он, высморкавшись, пошёл открывать. Это Оксана пришла с работы.

Саша был в гостях у зятя, того, который жил с Верой в элитном доме. Они смотрели футбол в мягких креслах в домашнем кинотеатре. Телевизор во всю стену, трибуны ревут за спиной, мяч просвистывает над головой… Он и сам не заметил, как отключился.

Стоя перед иконами, Саша слышал, о чём шепчутся двое посетителей. Он слушал не звуки их голоса, а мысли, оформляющиеся в слова.

– Слышал анекдот: профессор богословия читает лекцию перед университетской аудиторией…

– Знаю, знаю! Бес вылезает из-под кафедры и спрашивает: «Как, как ты меня назвал?» Это – любимый анекдот Андрея Кураева.

– А вот ещё: 1855-ый год. Венчается молодой священник. Вечером он заходит к жене в спальню и говорит: «Извини, Лиза, но детей у нас с тобою не будет!»

– Это про Иоанна Кронштадтского?

– Ну конечно! «А детей у нас с тобою не будет»…

– Разве он не должен был предупредить её до свадьбы?

– Это же анекдот, дубина! Говорят, Александр Иванович с Оксаной Григорьевной тоже живут чистой жизнью. Поэтому у них нет детей.

– А мне кажется, такие люди – «скопцы, которые из чрева матернего родились так».

– Почему из чрева? Если ты будешь спать три часа в сутки и кушать одни просфоры, тебе тоже ничего не захочется.

– Не всегда же он был такой!

– Откуда ты знаешь?

Саша вышел в коридор и удивлённо посмотрел на мужчин.

– Чего вам, ребятушки?

– Совета! – выдавил из себя оробевший рассказчик анекдотов.

– Ну, пойдём!

Саша завёл его к себе в комнату, поставил перед собой, посмотрел в глаза и резко спросил:

– Алтарник?!

– Д-да…

– Кто послал?

– Д-духовник…

– Заиканием давно страдаешь?

– Т-только ч-что!

– Анекдоты любишь рассказывать?

Мужчина заплакал.

– Понятно! Уже не любишь. Чего тебе от меня надо?

– Жена двойню родила. А теперь к родителям переехала жить. Деньги у меня все кончились. А детишек хочется увидеть – мальчика и девочку…

– А я тебе чем помочь могу? Я – кто: старец, пророк, священник?

– Я два раза прощенья просил, на коленях. Первый раз неискренно, а второй раз искренно. Всё равно не прощает!

– Дурак! Она тебя дома ждёт, вместе с детьми, а ты здесь околачиваешься, меня от дела отвлекаешь. Ступай вон!

– Спасибо вам, спасибо!

– И запомни, будешь пить кагор, предназначенный в кровь Господню, она совсем уйдёт! Водку тоже чтоб больше не пил! Ступай!

Выставив посетителя за дверь, Саша тихонько рассмеялся и поблагодарил Христа за сотворённое чудо.

– Гол!!! – заорал над ухом зять. – Александр Иваныч, гол! Две минуты до конца матча! Мы победили!

Просыпаясь, Саша видел потные лица футболистов и усатого лысого судью, препирающегося с капитаном вражеской команды.

Саша ехал куда-то на электричке. Он ехал в никуда. Он ушёл из дома и надеялся стать бомжом, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что опять не сможет, и на следующий день, как побитая собака, вернётся домой.

Оксана отлично знала о его стремлениях и уже не волновалась, когда он не приходил вечером домой. О другой женщине не могло быть и речи, потому что Саша возвращался грязный, поддатый, и от него воняло мочой.

С работы его давно выперли. Дочки и видеть его не хотели. Несколько раз Сашу били менты – не по злобе, а от нечего делать.

Он прожил жизнь впустую, работал вхолостую. Это очевидно. Потому что если бы не так… У него были бы настоящие друзья, а не свора этих… У него была бы овчарка. У него было бы то, что он любит. У него была бы жена, а не уродливая старуха. У него были бы добрые дочки. У него были бы внуки. У него были бы мозги…

А теперь всё потеряно и ничего не изменить. Пустота снаружи, пустота внутри. Он – живой труп и медленно разлагается, ни на что не надеясь, ничего не ожидая. Стараясь забыть то, что невозможно забыть.

Он настоящий – жертва всей своей жизни, всех своих прошлых дел, всех устремлений. У него исчез инстинкт самосохранения – последнее, что делает человека хоть немного человечным.

Почему Бог так поиздевался над ним?

Вот опять выскочило это слово – «Бог». Но он знает, отлично знает, что это опасное слово. Как только оно выскакивает, с Сашей происходит что-то нехорошее. Как будто его пытаются вытряхнуть из норы, заставить что-то почувствовать. Пока тело что-то чувствует, оно живо. Но он-то уже ничего не чувствует! Ему это слово не опасно.

Может быть, это слово мешает кому-то, кто живёт внутри него или рядом с ним? Саша уже не раз почти физически ощущал присутствие этого «кого-то». Присутствие какого-то сверхчеловеческого инопланетного разума, очень сильно привязанного к Саше. Что нужно инопланетянам от такого никчемного существа, как он?

Но теперь терять ему больше нечего. И он будет произносить это слово назло инопланетянам. Бог! Бог! Бог!

Что ещё связано с этим словом? Ах да! Богу можно помолиться. Но что такое эта «молитва»?

Может быть, его двойник из параллельного мира знает, что такое «молитва»?

Саша свернулся калачиком на сиденье и задремал.

Он взглянул на себя в зеркало и сказал:

– Вот, Господи, я весь перед Тобою, во всей своей нечистоте!

Обращаясь к Богу, Саша не возводил глаза к небу, как католики. Он молился так, как будто Бог заполняет всё пространство вокруг него. Две тысячи лет назад Небо сошло на землю… Лицо у него было измождённое, серьёзное: впалые щёки, жидкая борода, две морщинки залегли между бровей. Но в глазах проглядывало что-то детское, как будто он все ночи напролёт читает или пишет сказки. Серьёзность, беззаботность и смех как-то неуловимо сочетались в этом лице.