— Все началось с этого бича… осота. Обозлился я на него ну прямо до зубной боли. До белого каления он меня, паршивец, довел. Сегодня выполю, а завтра он опять тут как тут. Ну, как тот Кощей бессмертный. Я — его, а он — опять! Правду вы о нем сказали, что корень у него аж до Америки. Вот я и решил проверить.

— Осот… корень… Ну и как? — уже готовилась взорваться ответным смехом соседка.

— А никак. Больше четырех метров копал, а он, гад, и не думает кончаться. Уже ночь настала, попробовал выбраться — ан не тут-то было. Хуже того — вода пошла. Так и хлещет снизу, как из трубы. Ледяная! Я — от нее, она — за мной! Все выше и выше. Ну, думаю, конец тебе, Никита Аверьянович, пришел. Но каким-то чудом спасся: то ли страх крылья дал, то ли сама вода за ненадобностью вытолкала вон. И вот он я, и вот он — колодец…

По инерции Свистунов еще хрипло похохатывал, а соседка вместо того, чтобы расхохотаться на весь свет, вдруг упала ему головой на грудь и залилась слезами. Чего-чего, а этого он ну прямо никак не ожидал. Уж чего только ни делал, каких только ласковых слов ни говорил — никак уняться не может. Должно быть, очень тронула ее мягкое женское сердце его беда. А на вид такая сильная, даже суровая. Никогда бы не подумал, что она такой сердечный и душевный человек. Вот бы Татьяне его хоть чуточку от ее доброты.

Пришлось бедную отпаивать холодной водичкой. Из этого колодца. Почти святой, хоть и не освященной из-за отсутствия в «Ягодке» надлежащего духовного лица. Помогло. Потихоньку отошла, притихла. А потом и говорит:

— Долго жить будете, Никита Аверьянович, раз в воде тонули, но не утонули. Теперь…

Он по-своему понял и тут же по-мужски четко сформулировал ее мысль:

— Теперь бы еще в огне погореть, но не сгореть, и тогда живи хоть… всю оставшуюся жизнь!

— Не надо гореть. И тонуть тоже. Я хотела сказать, что теперь баба Дуся порадуется. А то ведь намучилась горемычная из оврага воду таскать. У меня хоть и плохонькая, а скважина. Забилась уже, еле за час ведерко нацедит, а все же своя, рядом…

Потом они пили на его верандочке чай, вспоминали бабу Дусю, вместе радовались такому замечательному лету и горевали, что оно кончается. Еще одно лето в их жизни! И кто скажет, сколько их осталось в запасе у каждого из них? У нее, поди, побольше, хоть и ровесники, хоть и давно вдова. У него?.. Он мужчина, а мужчины в родном отечестве теперь почему-то долго не живут.

Договорились, как только пройдут дожди, вместе сходить в лес по грибы. Город так испортил крестьянского потомка, что он знает их только по названиям. И то лишь некоторые: мухомор, подосиновик, подберезовик и еще чего-то «под». А вот для нее это дело привычное, как свой огород. Никогда на зиму без грибов не остается. Бог даст, приохотит и его…

В тот раз в город он возвращался с каким-то особым щемящим чувством, будто уезжает надолго, а то и навсегда. Умом понимал, что это не так, что и осенью тут есть чем заняться, что будут еще и грибы, и занятные снимки, а сердце пророчило что-то другое. Может, оттого что все-таки осень, что в ее яркой цыганской красоте есть и своя печаль, и горечь, и обостренное этой временной красотой чувство уходящей жизни.

Свистунов сидел у автобусного окна, взгромоздив себе на колени огромный рюкзак с яблоками (подарок для дочери), а смотрел на проплывающие мимо поля. Они уже были убраны, а некоторые и вспаханы под новый урожай.

Нелегка крестьянская жизнь, никогда в ней нет покоя. Но она же дает человеку от земли и возможности жить не только сегодняшним днем, думать и работать на будущее, которое непременно будет. А вот он, если повезет, устроится опять на какое-то время в свою бывшую «Хлопчатку», чтобы перестроить ее в гигантский магазин, — и что? Перестроит, получит расчет и забудет. Ну какой резон ему, пролетарию, думать и волноваться о том, как пойдут у новых хозяев их торговые дела, какой они получат на них навар, куда денут свои капиталы? Чужое душу не греет. Тем более такое чужое…

Вот скоро дорога взбежит на пригорок и с него откроется лежащий внизу город. Наверное, оттуда он очень красив, хорошо бы сделать несколько снимков. Был бы налегке, сошел бы, посмотрел, но с таким тяжелым грузом, да еще на исходе дня, это не совсем разумно. Придется приехать специально, ну хотя бы завтра. Или использовать другой подходящий случай.

Однако ждать следующего случая не пришлось, он подвернулся сам — буквально через несколько минут, на том самом пригорке. Что-то в старом автобусе поломалось, и он встал. Пассажиры, все сплошь садоводы-огородники, недовольно пошумели, но потом угомонились, выбрались из тесного салона и принялись с интересом разглядывать родной город, будто видели его впервые.

Никита Аверьянович тоже вышел, приготовил фотоаппарат, стал высматривать нужный ему ракурс. Радовался тому, что многое узнает: вон его микрорайон из старых панельных пятиэтажек; через площадь — двадцатиэтажное здание нового банка; чуть поодаль — новые жилые массивы из красного кирпича, с причудливыми башенками на крышах; в далеком синем мареве — «Химпром», которого уже нет.

Разговоры о его закрытии шли давно: вредное, мол, для экологии производство. Вредное-то вредное, но не будь его, очень многое за большие миллионы пришлось бы закупать у соседей по разуму, потому что другого такого в стране нет. Вот и не верили заводчане, что отчизну оставят без столь необходимой ей продукции, а их без работы. Даже распевали переиначенную популярную песенку:

Не остался. Зато наши «зеленые» дурачки довольны. А зарубежные конкуренты отметили этот приятный факт бурными продолжительными аплодисментами, переходящими в еще более бурные овации.

Между этим уже бывшим заводом и остальной частью города находилась крупная ТЭЦ, питающая его теплом и энергией. Вон ее высокая труба, разглядел Свистунов. Время от времени из нее вырываются белые облака. Так всегда бывает перед началом отопительного сезона: проверяется работа агрегатов.

Закатное солнце все ниже и ниже склонялось над землей, окрашивая все вокруг в нежный малиновый цвет. Из-за этого эффекта, не особенно веря в успех, Никита Аверьянович сделал несколько кадров, прогулялся по пригорку и уже собирался опять вернуться в автобус, как увидел нечто совершенно невероятное.

Закатываясь за электростанцией, солнце на какое-то время попало в очередные клубы пара и словно бы задержалось как раз на трубе. Бурлящее облачко мгновенно из нежно-белого превратилось в огненно-красное и стало медленно подниматься в небо. Теперь оно виделось уже не безвинным паровым клубком, а зловещим гигантским грибом-мухомором, растущим на высокой темной ножке и напоминающим что-то очень уж знакомое и страшное.

Пока солнце не сместилось, Свистунов успел сделать несколько снимков, досмотрел закат и вернулся на свое место. Водитель наконец закончил ремонт, и автобус весело покатил дальше, благо дорога пошла под уклон.

Родному городу Никиты Аверьяновича Свистунова исполнилась круглая, причем немалая дата, и городской голова сотоварищи решили устроить своему порядком заскучавшему электорату запоминающийся праздник.

Все лето улицы, по которым их возили на работу и в загородные резиденции, закатывались свежим асфальтом, на фасадах наиболее уважаемых присутственных мест провели основательный евроремонт, представителей большого, среднего и малого бизнеса побудили облагородить вывески и автостоянки у своих офисов, а также внести посильный вклад в обширную культурную программу мероприятия.

И вот месяц за месяцем город мыли, мели, скребли, красили. Творческая составляющая здешнего населения, включая все возрасты от среднего дошкольного до старшего пенсионного, разучивали новые коллективные танцы, сочиняли гимны и стихи, писали репортажи, очерки и исторические исследования, организовывали выставки цветов, конкурсы лучших лоджий и балконов и, главное, сверх всяких конкурсов и смотров, своим личным примером содействовали тому, чтобы каждый житель города-юбиляра встретил и провел этот судьбоносный праздник на самом высоком моральном уровне.