От нас до батареи было верст семь по сухому и лесистому месту, тогда как северная группа разведчиков, вернувшись, доложила, что болота за озером явно непроходимые. Значит, путь к фронту лежал южнее.

Еще одна наша группа, не замеченная противником, вышла к едва заметной тыловой дороге вдоль фронта и понаблюдала за ней. Немцы передвигались по дороге только днем, ночью не рисковали, опасаясь заблудиться среди болот. Разведчики перешли эту дорогу и подобрались сажен на сто еще к одной батарее. Пушки стояли в мелко отрытой позиции, дозоры охраняли пушкарей, не рискуя отходить дальше сотни шагов. Подходящее дело: мы могли в конном строю достать их, а потом и прорваться к каналу, за которым наши.

Под утро вернулись Андросов и один из казаков. Трое остались для связи у наших. Командир знакомого Тенгинского конного полка, занимавшего местечко Телеханы, писал мне, что они могут сделать вылазку в четырех верстах южнее места прорыва и тем отвлекут немцев. Мы же берегом озера, через батарею должны прорываться к деревне Выгонощи, на ту сторону канала. Против нас, кроме батарейцев, — полубатальон австрийцев в наспех отрытых окопах. Тут уж кто кого…

— Родных нашел? — спросил я у Андросова.

— Из деревни, видать, всех выгнали, подались куда-то. К Пинску, наверное. А в хатах немцы, много офицеров, штаб какой-то. Но вид у них не боевой, ходят лениво, видать, очень ухайдакались в болотах, пока наступали.

Этой же ночью сотня подтянулась по проверенной тропе к самой дороге и укрылась среди рослой ольхи. Один взвод подошел едва ли не вплотную к деревеньке из семи черных от времени хат.

Едва стало светать, как справа донеслась редкая, а потом и непрерывная стрельба. Деревня ожила, к позициям батареи побежали немцы. Раздалась команда, короткие стволы пушек повернулись на юг. К высокой сосне подбежали два наблюдателя, полезли. Там у них чернел помост: наблюдательный пункт. Но они успели передать только предварительную наводку. Грохнул один пристрелочный выстрел, и тут же наблюдатели попрощались с жизнью. Хлопцы сняли их, как глухарей, с близкого расстояния.

Взвод ворвался в деревню, минут двадцать молча хозяйничал там, уничтожил телефонистов, орудийную смену, штабных. В это время мы всеми силами навалились на орудия. И тоже успешно. Как жалели, что среди нас не было пушкарей! Такие пушечки! Оставалось только сбить замки и взорвать боезапас. Впереди нас ждали изогнутые окопы. Солдаты из них выскакивали, метались, не понимая, что такое происходит за их спиной. Это смятение и погубило их. Они не успели повернуть в нашу сторону пулеметы. Черные бешметы, оскаленные лошадиные морды заполнили луг, казаки прыгали с коней в окопы, завязывали рукопашную, тогда как наши три пулемета уже хлестали вдоль луга и по флангам окопов, по землянкам и бегущим солдатам.

Все-таки это получился бой жестокий, трудный для нас и губительный для австрийцев и немцев. Более половины их, без оружия, казаки погнали к каналу, заставили плыть на тот берег, сами на конях бросились в ленивую коричневую воду. Под треск винтовок с нашего берега, отрезавшего огнем левый фланг противника, мокрые, облепленные тиной, страшные, с шашками в руках, мы выбирались на глинистый вересковый берег и падали от усталости и напряжения.

Вскоре я докладывал штабному капитану о прорыве сотни. Прискакал есаул от тенгинских земляков, поздравил с успехом. У них обошлось без потерь. У нас хуже… Девятнадцать раненых. Восемь убитых. И среди них урядник Павлов, наш славный станичник, самый опытный пулеметчик. Достала его все-таки вражеская пуля.

Вещи погибшего лежали передо мной. И среди них — знакомые серебряные часы, которыми он так дорожил.

При первой возможности вещи были отправлены в Псебай. Тогда же удалось написать наконец письмо своим. После более чем двухмесячного перерыва. Чего только не передумали дома о моей судьбе!..

Казаков отвели в ближний тыл на отдых. Неподалеку оказался и штаб тенгинцев. Вот когда удалось узнать обо всем, что произошло за время нашего блуждания по тылам наступавших немцев. Немало безрадостных новостей выслушали мы здесь.

Немецкое наступление 1915 года породило в умах смятение и неверие в способности высшего командования вести войну до победы. Ничего не изменило и назначение верховным самого царя. И хотя в Ставке произошло много перемен, все более явно обнаруживались какие-то просчеты. Не хватало оружия, одежды, особенно снарядов. Неслыханное дело: немцы превосходили русскую армию в артиллерии! Мы мало что знали об их намерениях, тогда как они знали о наших планах едва ли не все.

Офицеры всерьез обсуждали возможность создания какой-то новой силы, толковали о неминуемой диктатуре, о гражданском правительстве или о верности царю. И тут ощущался разброд. При взгляде на карту делалось не по себе: немцы угрожали Минску, Риге, могли прорваться на дорогу между Петроградом и Москвой. Но и они, кажется, выдохлись окончательно. Фронт стоял, стороны укреплялись и, готовясь к зиме, зарывались в землю.

В ноябре казачьи полки отозвали к Могилеву. Там располагалась Ставка. Говорили о том, что нас решили держать на всякий случай.

Прошло почти два месяца. Кончился декабрь. Невесело встретили мы новый, 1916 год.

Лишь февраль порадовал нас всех: Кавказская армия взяла у турок Эрзерум. В этой армии воевало много кубанцев, среди них наш Шапошников.

Еще через три месяца пришла первая сводка о наступлении Брусилова на юге. Вновь блеснули умением воевать: взяли Черновицы, Станислав и вынудили румын выйти из союза с немцами. Как бальзам на раны! В Ставке, по слухам, появился генерал Корнилов, бежавший из немецкого плена. О нем говорили как о герое. Дикой дивизией, которая стояла рядом с нами, стал командовать донской казак генерал Крымов. Что-то готовилось…

В Могилеве, куда иной раз удавалось выбраться, я отыскал городскую библиотеку, просмотрел много довоенных и свежих журналов. Искал вестей о Кавказской охоте. Поиск увенчался двойным успехом. В одном из довоенных номеров «Вестника Русского географического общества» нашел статью Природоохранительной комиссии. Это был страстный призыв к общественности и правительству сохранить чудесные уголки России, создать заповедники. А вскоре наткнулся на хронику, касающуюся уже Кубанской охоты. В небольшой заметке сообщалось: «На заседании Совета министров 27 февраля был подвергнут рассмотрению вопрос об учреждении Кавказского государственного заповедника… Было поставлено передать его вновь на рассмотрение особой межведомственной комиссии под председательством его императорского высочества великого князя Сергея Михайловича…»

Сколько же лет пробежало, пока что-то стронулось! Уже перед войной комиссия «сработала», она даже границы заповедника определила — точно, как когда-то наметил в своем письме Шапошников, — и главную цель указала: «Охрану кавказского зубра». Но этот проект, как писалось в журнале, встретил резкое возражение со стороны наместника Кавказа графа Воронцова-Дашкова и снова был отослан в Совет министров, который после этого просто уже не возвращался к надоевшей теме. Не повезло Кавказу, вообще зубрам.

Подавленный, в плохом настроении шел я тем вечером в офицерское собрание, где у меня не было друзей. Разделся, отужинал в одиночестве и, встав из-за стола, вдруг как бы внове увидел в табачном дыму большого зала полупьяных, развязных, мрачных и драчливых казачьих офицеров. Говорили все сразу на высоких, порой истерических тонах, спорили с пеной у рта — и всё о положении на фронте, в Ставке, в Царском Селе. Слова «предательство», «заговор», «сильная власть», «бунтовщики» пересыпались ругательствами и бахвальством.

За одним из столов сидел, обхватив коротко стриженную голову руками, совсем пьяный полковник Улагай. Офицеры вокруг него продолжали пить и орать, а он только качал головой, зажатой в ладонях.

Я вышел. И больше в этом клубе не появлялся.

А дни шли. Время унылых дождей сменилось днями ясными. Установилось вёдро. Солнце грело, молодое лето правило миром. Сирень свисала из-за каждого забора. По-домашнему пахли сады. Тихое предместье неузнаваемо приукрасилось. По вечерам слабый серпик месяца светил со звездного неба. Казаки пели протяжные, грустные песни. Ничто не напоминало о войне, которая была рядом. О будущем думалось с тоской и стыдом. Враг-то на нашей земле!..