Того он и добивался. Кружитесь на месте, а к Уруштену — ни-ни! Пока там нет наших людей.

Егерь убрался из опасной зоны, вышел к верхней Шише и часов через пять ходу оказался в зубропарке. Здесь объявили тревогу, укрыли детишек и женщин в землянках. Не выходить. Не подавать голоса. Около зубров оставили одного старого егеря.

Чуть свет Кожевников и три зубровода выехали опять к Черноречью — встречь врагу. Воевать надо не возле зубров, а как можно дальше от зверя. Тем более что диверсанты уже поняли, что обнаружены, и удвоят внимание. Скорее всего, затаятся на время.

Выполнял свой долг и Зарецкий.

В считанные часы на Сохрай и на Кишинский кордон из Хамышков выехал отряд из семнадцати всадников. Противника они не встретили, но заняли указанные им позиции, прикрыв кордон и зубропарк.

Андрей Михайлович тем временем уже скакал в Даховскую. Вот когда добрым словом помянул он предусмотрительного комбрига! Местный отряд удалось собрать быстро. Зарецкий объяснил задачу, и еще тридцать верховых пошли встречать парашютистов до выхода их на реку Белую, где проходила дорога к Гузериплю и на перевалы.

Сам он связался по рации с райкомом, сообщил о диверсантах и месте их высадки. У всех мостов появились патрули. Вдоль дороги в горы укрылись посты.

Зарецкий бросился догонять даховский отряд: он знал старую лесовозную дорогу, по которой пошли партизаны.

Два дня отряд провел в напряженном ожидании и разведке. Немцы словно провалились. Лишь на третий день совсем юный парнишка прибежал со своего поста и сказал Зарецкому, едва переведя дух:

— Тама, в сторожке!..

— Сколько их? — спросил Зарецкий.

— Они ж прячутся! В сторожке семеро. У ручья двое плескались. Ну и которые в карауле, я их не видел.

— До утра мы их окружим, — командовал Зарецкий. — Чтоб ни звука! Часовых не тревожить. Когда посты отправятся к сторожке, будем сближаться. Двадцать винтовок ударят после моего выстрела по тем, кто будет на виду, по самой сторожке, она из досок, не защита. А десять будут бить по тем, кто прорвется. Я стану в камнях, у ручья, оттуда хорошо видна вся вырубка.

Он не особенно надеялся на своих необстрелянных партизан. Только бы не испугались автоматного огня, трассирующих пуль, взрыва гранат!

До рассвета время прошло спокойно. Костров немцы не жгли. Мелькали какие-то бледные огоньки, пожалуй, спиртовки. Передвигались тени. Это менялись постовые. Лес молчал. Приглушенно бормотал ручей.

Засинел воздух предрассветного часа. Зарецкий увидел всю диверсионную группу. Они толпились у сторожки, видимо, слушали инструктаж. Двадцать, кажется. Половина отряда. У четверых в руках были чемоданчики. Уж не динамит ли? Больно аккуратно обращаются. И тут пришло решение: стрелять по чемоданчикам. Вдруг получится?..

Он дождался, пока один из немцев стал к нему боком, чемоданчик открылся широкой стороной. Тщательно прицелился…

Своего выстрела Зарецкий не услышал — все покрыл резкий визгливый взрыв. Группу буквально разметало. А лес уже наполнился винтовочными выстрелами. Чуть позже затрещали автоматы. Рванул автомат в бузине за сторожкой, еще два захлебывались у самого ручья. Неожиданно перед собой Зарецкий увидел две фигуры в маскировочных куртках.

— Halt! — по-немецки крикнул он. — Niederlegen! [21]

Один бросил автомат и сел. Второй повел было стволом, но кто-то, опередив Зарецкого, выстрелил сзади, и пуля сшибла с немца каску, намертво уложив его.

Бой уходил вниз по ручью.

Струсивший немец послушно лежал, разбросав руки. Подбежал боец, крикнул:

— Товарищ Зарецкий, четверо ушли!

— Обыщи, — он показал на лежавшего. — И построже с ним.

Досадно, что ушли. Зарецкий забрал у пленного пистолет, документы и пошел к сторожке, чувствуя, как страшно колотится сердце.

Разбросанные мертвые тела. Клочья одежды. Взрыв уложил семерых. Бойцы деловито обыскивали мертвых.

От ручья раздался сдавленный крик. Зарецкий оглянулся. Здоровенный немец уже перепрыгнул ручей и зигзагами мчался к лесу. Боец корчился на земле. В спине у него торчала рукоять ножа. Андрей Михайлович с плеча дважды выстрелил по бегущему. Но слишком колотилось сердце…

Отряд собрался. Недосчитались пятерых. У сторожки и в лесу лежало шестнадцать диверсантов. Ушли пятеро.

Приказав собрать оружие и похоронить убитых, Зарецкий отошел в сторону и лег на землю. Он закрыл глаза, попробовал глубоко и редко дышать. С таким-то здоровьем трудно воевать.

Стало немного лучше. Зарецкий сел, осмотрелся. Листва на дубах шумела. Поднялся ветер. В зарослях лесной малины уже распевала малиновка.

Он вспомнил о бумагах, которые взял у диверсанта-убийцы. Солдатской книжки не оказалось. Только русские деньги и два письма из Винницы. Развернул одно и с каким-то страхом прочитал русские строчки: «Дорогой наш Колюшка! Вот уже два месяца от тебя нет вестей…» Что такое? Повернул конверт: «Действующая армия, 2543 — 87, Митиренко Н.С.». Предатель!..

Зарецкий сгреб все бумаги, начал просматривать. Немецкие буквы, опять, опять. Берлинский штамп, какая-то справка по-немецки, газета «Фелькишер беобахтер», письмо на украинском языке из Львова, Янушу Припечко, снова немецкое. Похоже, среди диверсантов не только немцы!

События на Уруштене развивались иначе.

Пока в Лабинске, Псебае, Мостовской, полупив известие о десанте, собирали партизан, пока дозванивались до Краснодара, чтобы дали указание, прошло немало времени.

Между тем четыре егеря из зубропарка уже прибыли к опасному месту и двинулись по лесу в сторону Псебая, чтобы отыскать след врага. Они долго шли по левому берегу Лабёнка, не обнаружили ничего подозрительного и повернули навстречу фашистам, затаившимся где-то у Бамбака.

Трудно обмануть опытных егерей, знающих не только свой лес, но и психологию человека, впервые попавшего в такой лес. Диверсанты, напуганные стреляющими горами, потерей двух, как потом выяснилось офицеров — командира отряда и обер-лейтенанта из дивизии «Эдельвейс»[22], засели у хребта Малый Бамбак, километров за двадцать от того места, где стрелял Кожевников.

Скалы, бурелом, ущелья, дичь и глушь принесли чужакам некоторое успокоение. Оторвались… Они укрылись в небольшой пещере.

Егеря выслеживали их, как выслеживают зверя.

День, еще день. Уже вдоль дороги по Лабёнку сидели в секретах бойцы. Уже Зарецкий ехал с маленьким отрядом к Псебаю, а поиск все продолжался.

Немецкий отряд решил, что опасность миновала. Они пошли к Черноречью, взорвать мост на Уруштене. В походе их и обнаружили. Выдал запах кофе, очень стойкий чужой запах, далеко слышный в утренние часы в лесу, когда воздух стелется понизу. Егеря нашли покинутую ночевку, след рубчатых альпийских ботинок и пошли по этому следу — двое в центре, еще двое — чуть отставая, по сторонам.

Один диверсант остановился, сказал впереди идущему, чтобы не беспокоился, сел поправлять сбившийся носок. Кажется, натер ногу. В этой позе, нагнувшегося над ботинком, его и стукнули по голове. Еще одним врагом меньше. Тело оттащили с тропы, а сами заняли позицию для стрельбы и отхода. Диверсанты непременно вернутся за своим…

Впереди идущий не раз оглядывался. Беспокойство его росло. Темный лес молчал. Наконец отряд остановился. Сели ждать. Десять, тридцать минут. Никого. С предосторожностями пошли по своему следу назад. Место, где сидел отставший, ничем не приметили. Ощетинились автоматами, сбились, заговорили.

И тут грохнули выстрелы. Эхо размножило звук. Показалось, что стреляют со всех сторон. Трое свалились без стона. Потом еще два. Диверсанты залегли. Но их ловили на мушку и лежачих. Ползли раненые, сыпали очередями — куда, в кого? Просто по кустам можжевельника, по густым папоротникам.