В такую минуту человек либо думает, что его вот сейчас настигнет смерть, и от одной этой мысли у него вообще отнимаются ноги, либо спешит как можно скорее добраться до ближайшего подъезда…

И вдруг они услышали крики, прорвавшиеся даже сквозь адский грохот боя: «Откройте! Откройте!» — взывал чей-то голос, искаженный первобытным животным страхом. Крики неслись откуда-то сверху, из-за железной, окрашенной в зеленый цвет двери чердака.

— Послушай, а там что?

— По-моему, тюрьма, — отозвался Ласло.

Минута колебаний. В следующий миг они уже мчались вверх по лестнице. На счастье, снаружи, в скважине запертой двери, торчал ключ: «брат» Понграц перед самой бомбежкой приносил арестованным еду, а уходил, как видно, несколько поспешно. Дверь, будто толкаемая изнутри тугой пружиной, мгновенно распахнулась, едва не свалив Ласло с ног. Гонимый паническим страхом Янчи Киш не сбежал, а буквально скатился по лестнице, растянувшись на последней ступеньке во весь свой рост. Когда он попытался подняться, в конце коридора со страшным грохотом взорвались восемь отличных лимонок «брата» Тарьяна. Янчи Киш так и сел, оглушенный, окаменевший, словно утративший рассудок. Зато Шани Месарош сохранил хладнокровие и сообразительность. Одного мгновения ему было достаточно, чтобы оценить обстановку: лестница, коридор и двор безлюдны, Ласло и тот, другой, испуганно приникший к стене, — без оружия. Бежать! Бежать — и притом сейчас или никогда!

Словно железные обручи, припечатали Ласло к стене две жилистые руки.

— Хватай другого! — крикнул Шани своему перепуганному дружку. — И тащи сюда, теперь их запрем туда.

Не успел парнишка-писарь опомниться, как угодил в объятия Киша.

В первую секунду Ласло не знал, хохотать ему или орать от ярости. Но пока к нему возвратился дар речи, он уже успел обдумать создавшееся положение: сейчас эти верзилы запрут их, а сами бросятся бежать и угодят прямо в лапы часовых при входе.

— Да отпусти ты! Я же вызволить вас хочу отсюда.

Объятия мрачного черноволосого гиганта немного ослабли.

— Не понимаешь, что ли? Выведу я вас отсюда. Только не теряйте понапрасну время.

— Как ты нас выведешь? — спросил черный и снова навалился на Ласло.

— Как, как! По настоящим документам.

— А если обманешь?

— Мои бумаги в плаще, в левом кармане, — прохрипел Ласло. — Достань. Если обману, так и мне без них не выбраться. Только быстрее, а то проколупаемся тут…

Шани запустил одну руку в карман ласловского дождевика, достал бланки документов и отпустил Ласло.

— Пошли на второй этаж, там спокойнее.

Прислонив бланки к трясущейся мелкой дрожью стене, они заполнили два «белых билета».

— Напишу: негодны по слабоумию, — объявил Ласло, ощупывая все еще нывшую после объятий силача руку. Он шутил, а у самого под ложечкой посасывало: он всерьез боялся за исход этой авантюры.

В здании казармы по-прежнему не чувствовалось и малейших признаков жизни. В грохоте бури нилашистам, к счастью, было не до них.

Повеселев, — на каждого по «белому билету» в кармане! — все четверо заспешили к выходу.

Под аркой ворот, возле сторожевой будки, стоял единственный часовой, спрятавшийся за выступ стены. Рядовой солдатик с нилашистской повязкой на рукаве с радостью отдал бы десять лет жизни любому, кто хоть на часок сократил бы время его военной службы! Четверо предъявили «белые билеты». Солдат изумленно уставился на них.

— И вы хотите идти сейчас? Обождите хоть; пока они утихомирятся.

Ласло махнул рукой.

— Кому мы нужны, порох на нас изводить!

Все же кровоподтеки на лице у обоих грузчиков показались часовому подозрительными.

— Где это вас так отделали? — спросил он.

— В блиндаже сидели в Крепости, а перекрытие рухнуло… Две тетечки так и остались там навечно. У одной такие же добрые, грустные глаза, как у тебя, брат, — сочувственно поглядел на солдатика Шани. — Не матушка твоя, случаем? Капосташ фамилия…

Часовой покачал головой:

— Нет, мы из Лайошмиже. А народу нонче тьма гибнет, — дрожа всем телом, поддакнул он. — Тьма, черт бы все это побрал!..

То ползком, то короткими перебежками от ворот до ворот они пробирались вдоль безлюдной Главной улицы.

На площади Марии мальчишка-писарь простился и пошел наверх, в Крепость.

— Смотри, будь осторожнее! — предостерег его Ласло. — Только надежным людям давай бумаги. И только по одному. А то влипнешь.

Еще не прошло и двенадцати часов с момента, когда он сказал себе: бороться, хотя бы в одиночку! И вот их уже трое! А эти двое новеньких, видно, крепкие парни. И, вероятно, не очень дружны с нилашистами. Только теперь он разглядел их поближе, основательней.

— Не встречались мы где-нибудь раньше?

Грузчики пожали плечами — не помнили. Потом рассказали, как они угодили в когти нилашистам.

— Домой вам нельзя, — сделал вывод Ласло. — Там наверняка будут искать. Может, к знакомым?

Ребята переглянулись. Янош предложил:

— К Манци если?

— Не знаю, кто эта Манци, — покачал головой Ласло, — но что и там вас будут искать, это точно. Как вы считаете?

Шани Месарош кивнул.

— Наверное. В доме-то у нас знают, что я к ней хожу. По крайней мере, дворник знает.

— А других знакомых у вас нет?

Грузчики подумали, покачали головой.

— Ну тогда идемте пока ко мне, а там видно будет.

— А я тебя на чердаке запереть хотел! — покрутил головой Месарош. — Такого-то славного парня!

Все трое дружно посмеялись: за эти два часа, что пробирались по городу под непрерывным огнем, они многое узнали друг о друге — а кое-что простили взаимно.

— Ладно, пошли, — скомандовал Ласло.

Самолеты гудели теперь немного дальше; удалился на несколько улиц и осколочный дождь от зенитных снарядов. Однако стоило трем беглецам тронуться с места — снова страшный вой. Плюхнулись все трое на брюхо. С грохотом землетрясения мина врезалась точнехонько под арку ворот, где они только что стояли и мирно беседовали.

— Черт бы их побрал! — прошипел сквозь зубы Янчи Киш и, вскочив на ноги, помчался вперед. Но тут, вероятно, пилот одного из штурмовиков заметил движение на улице и спикировал вниз. Вокруг троих беглецов градом запрыгали пули. Чудом достигли они следующей подворотни. К четырем часам они добрались до улицы Матраи. Но тут снова началась такая пальба со всех сторон, что ни одна подворотня не казалась им больше надежным укрытием. Надо было прятаться в первое попавшееся бомбоубежище.

Лучшее убежище, чем нашли они, трудно было представить: здесь собралось человек сорок до зубов вооруженных нилашистов! Но Янчи Киш приветствовал их таким громовым возгласом: «Стойкость!» — так решительно отдал традиционный салют, что беглецам не пришлось даже предъявлять своих скрепленных печатями удостоверений.

Бомбежка, яростная, оглушающая, длилась до вечера. Когда же она окончилась, смертельно усталые беглецы уже спали мертвым сном прямо на голом каменном полу чужого убежища. Проснулись они только часов в шесть, когда начался минометный обстрел.

А в это время на полу другого и тоже чужого убежища, на улице Медве, спал еще один скиталец — Мартон Андришко. Он все же пробрался к своему товарищу, электромонтеру.

Но электромонтера дома не оказалось, и Андришко удалось поговорить только с его женой: сам хозяин еще до Нового года перебрался на пештскую сторону. А ведь Мартон надеялся через него восстановить оборвавшуюся связь!

— Но ведь он давал вам знать о себе! — удивилась женщина. — Франк был здесь в самый канун Нового года. С ним-то он и передал для вас весточку. Не получали?

— Нет. Ничего не получал. А вы не знаете, что было в той весточке?

— Кажется, только то, что он собирается перейти фронт.

Мартой Андришко был раздосадован.

— А Лайош Сечи? — спросил он, немного помолчав.

— Дома. Жена прячет его.

— Если бы мы все это раньше знали!