Медленно надвинулось основное ядро племени. Женщины расселись группами, и уже беззаботными стали лица. Привал — почти дом, а в доме, хотя бы он был всего только луговой впадиной, не место тревоге и напряжению.

Светловолосый, старики и зрелые охотники не расходились. Как дротики, острились взгляды и наступающего племени и светловолосого пленника. Молчаливая шла борьба, взгляд против взгляда, без лишнего жеста, без крика и без уступок. Каждый знал, что решается судьба пещерного становища, племени и его собственная. И как ее было решать, не зная, ни куда итти, ни с кем. Слушали старики воздух, следили за полетом птиц, охотники помоложе напрягали зрение, чтобы разглядеть хоть что-нибудь впереди.

Светловолосый снова почувствовал на себе тяжесть неверящих взглядов. Вспомнились времена первых дней плена, когда каждый из них угрожал ему смертью. И он сказал увереннее, чем раньше:

— За рекою, где лес, есть река. Не эта… Становище — там. Не на этой.

Темнели злобою лица чужих, навсегда чужих, людей. — Ты приплыл до этой реке.

— Ты говорил, что путь по ней.

— Когда мы спрашивали о становище, взгляды твои обращались к воде и не блуждали, как блуждают сейчас.

Погас вечер. Веселее поутру заплескалась река. Племя снялось с привала. Светловолосый все еще не знал, куда повернет передовой отряд. Племя двинулось вверх по реке намеченным прежде путем. Светловолосого оттерли назад, не к ядру племени, где были женщины и дети — в суматохе беспорядочной лавины ему легко было бы отстать и скрыться — его отодвинули поближе к последним охотникам передового отряда. Кручи уже не синели. Зубцы их раздвинулись, чернели ущелья. Засверкали над лесом известковые прослойки склонов. Невидимые признаки близости человеческого жилья, говоря о близости боя, все сильнее возбуждали охотников. Передовой отряд рассыпался полукругом, за ним шла колонна молодых, женщины и дети замедляли свое движение.

(примечание к рис.)

— Дым, дым, дым, — передавались от человека к человеку непроизнесенные вслух слова. И вправду — бледноватые струйки дыма прозрачно кудрявились над лесом.

— Дым, дым, дым, — бились сердца учащенно: загадка огня, рожденного человеческой рукой, волновала сотни поколений и не перестала волновать и доселе.

Кто-то сзади подошел к Светловолосому и с силою сжал ему локти. Светловолосый не обернулся. Тень ремня, висевшего на руке подошедшего, упала на песок. Он подождал, пока ему стянут руки, и равнодушно поплелся за отрядом…

Рысьи Меха радостно встречал беглецов из отчей пещеры. Каждый беглец был ему дороже толпы бобров, и он не скрывал этого. Легче Стрелы ходил за ним, как теленок за оленихой, и странно было юноше, что опытный охотник так долго не мог овладеть мамонтовой пещерой. Хотя Легче Стрелы пришел один, бобры стали от его прихода еще увереннее. Были тут рядом с ними, как свои, и Рысьи Меха, и Лесной Кот, и Легче Стрелы, и бежавшие от Коренастого; могли притти и другие. Число бобров тоже постепенно увеличивалось. Тропа от озера стала явной даже для ребенка. По-двое, по-трое пробирались бобры к новым местам. Дом и племя были за спиною, пищи вдоволь, на курганах трещали костры, где-то рядом, в чащах лесных, скрывалась желанная добыча.

Солнце грело спины. Проносились мимо косяки лошадей. Бобры шли дальше и гортанным резким криком встречали догонявших сородичей.

Старая Рысь увидала желтые холмы и озеро. Она была утомлена, и озеро не вызвало в ней никаких воспоминаний. Не доходя до него, она своротила в лес. Котяток не было с нею. Рысьи Меха не шел, как бывало, где-то впереди. Старая Рысь отбилась от пещерного становища. Но и озерные родичи стали чужими. Казалось, что начинается какая-то новая, непонятная, нудная, тяжелая жизнь.

Старая Рысь почувствовала слабость, точно перед родами. Влево от тропы был пригорок, под пригорком мшистая яма. Лечь бы и заснуть! Недозрелые ягоды ежевики привлекли ее внимание. Старая Рысь опустилась на мох, срывала кислые ягоды, долго держала их на губах, все думая об одном — куда бы ей забиться и заснуть…

(примечание к рис.)

Человеческий шорох. Четыре бобра гуськом пробирались от опушки. По движениям и по оружию Старая Рысь догадалась, что они уходили надолго и не за добычею для дома. И, усилием воли прогнав утомление, кинулась за ними. Зачем — она не знала. Так надо было. Где-нибудь в тех местах, куда шли эти люди, гонит дичь и он, Рысьи Меха.

— А когда найдешь его живого, что будет? — спросил Легче Стрелы.

Рысьи Меха указал на бобров.

— Не мы — племя. Бобры — племя. Не мы найдем Косоглазого. Они найдут. Им и знать, что с ним делать.

Легче Стрелы вопросительно повел бровями.

— Убьют?

— Тебя не убили — не убьют и его. Крючок — не бобр. Коренастый — не бобр. Кто его убьет!

Легче Стрелы засмеялся приглушенным смехом. Он хотел откровенно объяснить Рысьим Мехам, что юноши бегут из древнего становища не ради него, хотя все знают, что он лукав и силен, и хотя он, единственный из старших, поверил Косоглазому, и не ради бобров, которым не следует особенно верить, а ради Косоглазого, которого, может быть, даже и нет среди живых! Но он остерегся говорить так дерзко и, приплясывая совсем так, как это делал Косоглазый, отошел в сторону.

— Воротись, — негромко приказал Рысьи Меха, наблюдая за ним скошенным взглядом.

Легче Стрелы послушно возвратился.

— Хочешь, чтобы скорее было? Бобры — не лесные люди. Тебе легче, чем им, рыскать по лесу. Иди.

Легче Стрелы послушно повернулся к лесу.

— Возьми одного из бобров с собою! — крикнул Рысьи Меха.

Но в этом случае Легче Стрелы проявил своеволие. Он притворился, будто не слышит старшего, хмуро, по-заячьи повел ухом и исчез.

Легкий хруст — и лесная тишь. Надолго. Быть может, на века, пока снова раздастся здесь человеческое слово. Рысьи Меха вытянулся, взглянул на небо и размашистыми шагами взошел на курган. Далеко над высоким берегом реки, где было древнее становище, занялся огонь тревоги.

«Не на нас ли поднялось родимое племя?» подумал Рысьи Меха.

Чужое племя придвигалось полукругом к становищу. Когда до нападавших стали доноситься человеческие голоса, Светловолосый, с тем же равнодушным видом, с каким брел за чужими, пошевелил туго стянутыми руками, точно пытаясь освободить их, и кинулся в воду. Два или три дротика пронеслись вслед за ним. Они воткнулись в спину плывущего и торчали над водою, как стебли тростника. Светловолосый попытайся удержаться на поверхности, работая ногами, но скоро устал и тоскливо забился, то уходя с головою в воду, то всплывая на поверхность. Люди больших вод перестали обращать на него внимание.

(примечание к рис.)

Косоглазому удачнику повезло и на этот раз: Умеющий Гнуть Луки и Беличий Зуб с подростками, опередив бобров, набрели на вход в пещеру. Косоглазый лежал, затаясь, у обрыва. Увесистые камни окружали его. В течение всей зимы он готовился к обороне. Скатывал камни к нависшему над пещерою краю, подкапывал землю под ними, сдвигал в кучу те, что были полегче. Он обезумел от одиночества и страха, голод истончил его тело, мускулы грубо налились от упорной работы, глаза щурились, как щурятся они у потревоженного волка. И вдруг — знакомые голоса, легкая поступь, чей-то веселый восклик. Он сорвался с места, забыл о камнях и маленьким растерянным комком повис на обрыве.