— Дайте мне его домашний адрес…

Их странный диалог напоминал сражение двух обессилевших, оглушенных существ, каждое из которых молило о пощаде. Обрывки фраз, не соединяющихся смыслом; они на самом деле как будто не слышали друг друга.

— …покинуть помещение! — последовал приговор, но Алена продолжала цепляться за единственную ниточку, понимая, что упустить ее не имеет права.

— Я очень прошу вас, помогите.

— Мы не даем адресов сотрудников. Откуда я знаю…

Казалось, она повторяла эту фразу в сотый раз, но Алена так и не могла поверить в то, что та говорит серьезно. Наконец, уже не помня, как это случилось, она оказалась за порогом кабинета, в котором вела и проиграла свое сражение. Она метнулась в другую комнату, в третью — везде были люди, много людей, и они смотрели на нее с недоумением. С того момента, как она поднялась по лестнице, прошло не больше двадцати минут, а ей казалось, что она бродит по этому узкому коридору целую вечность. Внезапно боковым зрением она вдруг увидела совсем рядом чье-то лицо, вздрогнула… И поняла, что смотрит в зеркало.

Растрепанные, спутавшиеся волосы, кое-как забранные в неровный узел на затылке, пряди, выбивающиеся со всех сторон, одна из них закрывает почти половину лица, — так это ее, значит, Алена бесконечно убирала с лица, это она так странно и нелепо разделяла пространство на две части… Бледное лицо, губы, искусанные в кровь, припухшие веки, лихорадочный блеск в глазах, помятое платье — неудивительно, что от нее все шарахаются! На самом деле, словно нищенка, просящая подаяние и вызывающая у людей не столько жалость, сколько презрение. Мимо нее прошел какой-то человек, и она остановила его, снова обратившись все с тем же вопросом:

— Максим Ветров… Мне нужен его адрес, пожалуйста, скажите.

Мужчина, пристально оглядев ее, долго молчал. Алена, сжавшись, ожидала привычной реакции, но он смотрел серьезно — как ни странно, без жалости, но и презрения, брезгливости в его глазах она не заметила. Он молча открыл дверь справа от себя, а потом, спустя минуту, вышел и протянул ей маленький клочок бумаги. Не помня себя, она побежала вниз, по тем же ступенькам, сразу же на улице поймала такси, назвала улицу — и опомнилась только в тот момент, когда машина уже остановилась. Скрипнули тормоза, моргнули фары — машина, словно белая тень, скрылась за поворотом, и Алена оказалась совершенно одна посреди незнакомой улицы, напротив дома, на котором синей краской были неровно написаны две цифры — «два» и «восемь».

Прислонившись к холодной бетонной стене, она считала. Десять, одиннадцать, двенадцать… Уже давно было понятно, что ей не откроют, но тем не менее она не могла оторвать пальцев от звонка просто потому, что не знала, что делать дальше. Почему-то она была уверена в том, что Максим будет дома, что он откроет ей дверь; а теперь, столкнувшись с первой преградой на пути, она поняла, насколько сильно устала. Еще немного — и она окончательно потеряет силы. Только теперь она почувствовала, как сильно кружится голова, как заходится сердце, как неровно и неритмично пульсируют вены, как трудно дышать. Веки, словно налитые свинцом, закрывались. Наконец заставив себя оторваться от злополучного звонка, она вышла на улицу и опустилась на скамейку. Обычный двор, хотя ей здесь все казалось странным и чужим. В то же время белье на веревках, старушки на соседней скамейке — почти та же картина, что и в далеком селе, откуда она сбежала. Мимо, весело смеясь, прошли парень с девушкой, пробежала лохматая собака, покосилась недружелюбно, но все же побежала дальше. Вдалеке медленно прогуливалась женщина с коляской, в которой задумчиво сидел толстый карапуз. Серые воробьи на ветках о чем-то задорно чирикали, голуби прохаживались по асфальтовой дороге лениво и важно. На балконе мужчина пилил какие-то доски…

Картины сменяли одна другую, люди проходили мимо — кто-то не обращал на нее никакого внимания, кто-то смотрел пристально и подозрительно. Несколько раз она поднималась наверх, снова нажимала на кнопку знакомого звонка, каждый раз надеясь, что дверь откроется. И только когда совсем стемнело, Алена поняла, что ей, возможно, придется ночевать на этой скамейке. Она восприняла эту мысль достаточно равнодушно, но внезапно все ее существо запротестовало и ей стало так жалко себя, что на глаза навернулись слезы. Холодный ветер пронизывал насквозь. Поднявшись, она сделала несколько шагов вперед и остановилась в полной задумчивости. А потом, словно по инерции, опустила руку в карман и нащупала листок бумаги. Все дальнейшее было обусловлено лишь безвыходностью ситуации.

— Пришла все-таки.

Он смотрел на нее так, как будто ее появление было вполне естественным, словно она дала ему твердое обещание прийти во что бы то ни стало, но опоздала — в его глазах был упрек.

— Пришла, — ответила она, чтобы не молчать, подмечая про себя, что у него привычка задавать людям бессмысленные вопросы.

— Проходи.

Она переступила порог, оказавшись в просторной и светлой прихожей, а он, наклонившись, поставил перед ней тапочки.

— Ну, что ты застыла как изваяние? Или в прихожей переночуешь?

Она подняла глаза и впервые с интересом взглянула на человека, который, как бы то ни было, теперь уже вошел в ее жизнь. Наверное, он был красивым… У него были светлые глаза и смуглая кожа, темные, немного непослушные волосы, большие, неровно очерченные губы и слегка выступающий вперед подбородок.

— Послушай, как тебя зовут?

— Да, ты права, пора бы и познакомиться. — Он улыбнулся, наверное, в первый раз за все время их странного знакомства. — Меня зовут Саша. Очень приятно… Да что же ты, в конце концов, так и будешь стоять в дверном проеме?

— Я… — Она вдруг почувствовала неловкость за свое вторжение, осознав, что пришла в дом к человеку, которого абсолютно не знала, который скорее всего оставил ей свой адрес просто из вежливости, надеясь в глубине души, что она им никогда не воспользуется. А она вот пришла. Но в то же время куда ей еще было идти? Не ночевать же, в самом деле, на лавочке…

— Ты?.. Ты, наверное, хочешь сказать, что очень извиняешься, но у тебя нет другого места для ночлега.

— Да, именно это я и хотела сказать. — Она улыбнулась в ответ на его улыбку, почувствовав наконец, что он на нее не злится. — Но ты же сам оставил мне свой адрес…

Она осеклась, поняв, что он ее, собственно, не приглашал. Просто оставил адрес — на всякий случай. Да какая теперь разница…

Через какое-то время она уже лежала в ванне. Теплая мыльная вода постепенно превращала человеческое существо в безвольное тело — она уже не могла мыслить, настолько сильной была усталость. С трудом преодолев желание заснуть, она все-таки заставила себя подняться, смыть с тела пену. Отключив горячую воду, она направила на тело ледяные струи. Взвизгнув, поняла, что это было для нее слишком. Но сонливость будто бы отступила. Она растерла тело махровым полотенцем, накинула халат и вышла из ванной. В единственной комнате свет не горел — и она, как мотылек, направилась на кухню, туда, где светила лампочка. Он обернулся на звук ее шагов.

— Ну вот, соль с себя смыла. Уже лучше. Садись, ты же, наверное, голодная…

На столе стояла тарелка с бутербродами, салат из крупно нарезанных помидоров, хлеб и ломтики сыра. Она опустилась на табуретку и беспомощно улыбнулась.

— Погоди, я сейчас вернусь…

Он вышел в комнату — там в баре стояла бутылка вина. Его немного задержал работающий телевизор, по которому транслировали футбольный матч. Вернувшись, он застал ее спящей. Она склонила голову на стол, руки безвольно, словно плети, повисли по обе стороны… На полу лежала вилка — наверное, она ее уронила.

— Алена, — тихо позвал он, но она его не услышала. Он медленно подошел, поднял вилку и аккуратно положил на стол.

Проснувшись утром, она его уже не застала.

За окном было пасмурно. Бледно-серое небо равнодушно заглядывало в окно, не обещая ничего хорошего, такое же серое, покрытое многолетним слоем дорожной пыли здание довершало мрачную и унылую картину. Ничего хорошего…