Когда царь Петр основывал в мрачной болотистой дельте Невы новую столицу России, он, безусловно, знал, что ей уготована яркая и насыщенная судьба. По задумке будущего императора Всероссийского здесь создавалось нечто среднее между Амстердамом, Гамбургом и Венецией. Но конечно же с нашей, русской душой. В отличие от Москвы и других старых городов, где в архитектуре, а соответственно и самосознании жителей доминировали здания церквей, в Санкт-Петербурге на улицах и проспектах с удивительным переплетением немецких и отечественных названий господствовали величественные гражданские строения. Город строился по единому плану, в одном стиле, а соборы здесь ставились больше для красоты, чем для прямых нужд. С самого начала своей истории Петербург и любили и ненавидели. Для одних он стал символом красоты и величия, культуры и государственности, для других – «городом контрастов», блеска и нищеты. Но никого не оставлял равнодушным.

Как бы там ни было, Петр добился одного – центр российской политической, общественной жизни и культуры на века сместился на угрюмые берега Финского залива. Город фонтанов и львов, город Медного всадника и Ленина на броневике, город кораблей и трамваев, город дворцов и трущоб, город императоров и пролетариата, город дворцовых переворотов и революционных демонстраций, город Пушкина и Распутина, Керенского и Кирова, город войны и мира и войны миров, город русской интеллигенции и советских моряков… Таков он наш Петербург – Петроград – Ленинград – Питер. Пожалуй, нигде больше российская история не переплеталась столь яркими красками и противоречиями. Символ «окна в Европу», лицо монархии, колыбель революции и просто изумительно красивый город в одном лице.

Даже при советской власти, когда крушить, ломать и строить «наш, новый мир» стало делом привычным, обретший новое название город нисколько не утратил ни своего исторического облика, ни духа, ни шарма. Его даже не испортили новые пролетарские названия районов, улиц, станций и заводов. Наоборот, пожалуй, именно тут они наиболее лаконично вписались в историческую среду.

Начало войны, как и большинство жителей Советского Союза, ленинградцы встретили «мирно». Все-таки Ленинград был тыловым городом. К тому же еще никогда со времен изгнания шведов в начале XVIII столетия нога врага не ступала на эту землю. Даже Наполеон, захвативший Москву, и близко не подошел к тогдашней столице Российской империи. А в 1941 году граница проходила далеко на юго-западе, за недавно присоединенной Прибалтикой, а от Финляндии теперь надежно защищал непроходимый Карельский перешеек. Ну а с моря город защищал Кронштадт и мощный Краснознаменный Балтийский флот. Да и вообще, война, если она и могла начаться, должна была вестись на территории врага и уж точно не у стен родного города. Так обещал великий Сталин, и так пелось в довоенных песнях.

Однако все пошло совсем не так. Уже через два месяца после начала войны Ленинград, неожиданно для жителей, большинство из которых даже не пытались эвакуироваться в глубь страны, стал прифронтовым городом. В начале сентября немецкие танки уже стояли на Неве.

Но Гитлер не планировал брать город, который в Третьем рейхе называли не иначе как «большевистской твердыней», штурмом и лобовой атакой. Он принял, как казалось, коварное решение – отрезать его от путей снабжения и уморить голодом. А потом, когда его план не осуществился, заставить ленинградцев капитулировать с помощью террористических налетов. Вероятно, фюрер забыл опыт Лондона, который не сломили даже беспрерывные многомесячные бомбардировки…

В книге на основе многочисленных отечественных и немецких архивных документов, воспоминаний очевидцев и других источников подробно показан ход воздушной войны в небе Ленинграда, над Ладожским озером, Тихвином, Кронштадтом и их окрестностями. Также здесь опубликованы рапорты, донесения о боевой работе немецкой авиации, в том числе свидетельства летчиков, о том, как именно они проводили террористические налеты на Ленинград, сбрасывая бомбы не целясь, практически наугад на жилые дома. Также авторы дают ответ на вопрос, почему, несмотря на многочисленные успехи, германская авиация так и не смогла добиться капитуляции города и перерезать Дорогу жизни – важнейшую коммуникацию, проходившую через Ладожское озеро. А также действительно ли противовоздушная оборона Ленинграда была одной из самых мощных в стране, а сталинские соколы самоотверженно защищали родное небо.

Ленинградцы не знали, что подписанный Гитлером в декабре 1940 года план «Барбаросса» уже определил их судьбу. Фюрер потребовал обезопасить Балтийское побережье, уничтожить советский флот, захватить Ленинград и соединиться здесь с финнами. Группе армий «Норд» под командованием фельдмаршала Риттера фон Лееба на выполнение этой задачи отводилось всего четыре недели. 18-я армия должна была наступать вдоль шоссе Тильзит – Рига и далее на Таллин и Псков, а 16-я через Даугавпилс в направлении озера Ильмень и Новгорода. Основную ударную силу Лееба составляла 4-я танковая армия, в которую входили 41-й моторизованный корпус генерала Райнхарда и 56-й моторизованный корпус генерала Манштейна.

И в первые недели наступления у немцев все шло по плану. Уже утром 26 июня танки Манштейна захватили мосты через Западную Двину в районе Даугавпилса, а на следующий день пали первые базы Балтийского флота Лиепая и Вентспилс.

Однако в Ленинграде всего этого не знали. Заголовки газет были полны воинственности: «Грозен гнев советского народа», «Фашистские разбойники жестоко поплатятся», «Фашистские мракобесы будут уничтожены», «Для фашистов у нас найдутся смирительные рубахи» и т. п. Хватало в них и художественной патетики.

«Рассвет и утро были солнечны, – писала «Ленинградская правда» 23 июня. – И город, давно ждавший теплого летнего дня, отдался праздничной суете воскресенья. По улицам и проспектам текли толпы людей. Их путь лежал к вокзалам и паркам, туда, за город, к взморью и рекам, к прохладе лесов и простору полей. Прекрасный всегда и вдвойне хорош в такой ясный день наш любимый город, своей оживленностью, мельканием парусов над водной гладью, плеском весел на реках и каналах, музыкой, не смолкающей над садами и парками, той полнотой отдыха, которую знает лишь народ, пользующийся всеми благами свободы.

В такой вот день, наверное, и писал Маяковский свое «Хорошо», делился чувством, присущим только советскому человеку, чувством создателя всех благ, хозяина страны. Дома – мои, улицы – мои, город – мой, руками могучего народа, дерзко созданный из тьмы лесов и топи блат». В общем – рай! И вот на этот рай вздумали покуситься фашистские мракобесы!

«Это была неожиданная весть. Но весть эта не была неожиданной, – продолжала статья. – Наш народ готов к любым случайностям. И даже эта «случайность», при всей своей чудовищности, имела исторические аналогии. Не в первый раз встречается русский народ с врагами!

– Ну, пусть держится теперь! – от всей души высказал кто-то свои мысли. И фраза эта, отчетливо прозвучавшая в тишине, донеслась до всех. Пожилой человек, произнесший ее, решительно надел кепку и быстрым шагом пошел по проспекту. И по уверенности его движений все поняли: человек знает, куда итти[1]».

Конечно, тогда еще никто не знал, что вот эта фраза – «Ну, пусть держится теперь!» – совсем скоро приобретет вполне реальный смысл. Только, увы, не для фашистских разбойников, а для самого города садов и парков…