Ираклий устроился у стола. Кашлянул, напоминая о себе.

— А! Ну да! — Петр Павлович принялся неловко выкладывать на стол коробки со слайдами. — Кто-нибудь, выключите свет.

К выключателю, как всегда, метнулся Волков. Петр Павлович перебирал слайды. Они проскакивали мимо его длинных худых пальцев. Какое-то время он на них смотрел, потом перестал смотреть, а уставился на Еву, но слайды продолжали сыпаться.

— Ты же Ева? Да?

Вопрос заставил поспешно спрятать очки в сумку, а руки под парту.

— Привет… — Он щелкнул пальцами, вспоминая. — Да, Ева! Как дела? Больше не плачешь?

Ева дернула плечом. Когда это она плакала?

— Тогда иди сюда.

По пути к доске она чувствовала, как двадцать пар глаз прожигают ей спину. Особенно старались девчонки. Они метали в Еву двойные заряды.

— Вызывай мне по одному, — попросил Петр Павлович, показывая на журнал, и отвернулся к экрану. — А выходящий, — объяснял он уже греческой вазе на экране, — будет нам рассказывать, кто изображен на картинках.

— Люди! — выкрикнул всегда торопящийся Волков.

— Хорошо! Предположите, что эти люди делают. Куда идут, зачем. Если танцуют, то что за праздник.

— Это у них дискотека, — фыркнул Волков.

— Приветствуются некоторые знания по истории Древнего мира, — проигнорировал замечание крикуна Петр Павлович. — Ева, может быть, ты первая? Смотри, перед тобой амфора-билингва вазописца Андокида. Прошу!

На темно-коричневой вазе с тонкой ножкой на круглой подставке, с широко распахнутым горлышком и двумя большими ручками шла светло-коричневая полоса рисунка. На изгибе бока рисунок бликовал, поэтому не так хорошо можно было рассмотреть, что делают мужчина и женщина. Женщина стояла, в руке у нее был длинный посох с закругленным концом. На голове шлем. Мужчина с бородой и кудрявыми волосами лежал перед женщиной на широкой лавке и улыбался. В руке он держал маленькую вазу со смешными закрученными и поднятыми вверх, как ушки зайца, ручками.

— Пришли гости, — пробормотала Ева. — Он сидит, ждет их. Сейчас она подойдет поближе, и он огреет ее этим горшком по голове.

— Интересная версия, — сквозь смех класса произнес Петр Павлович. — Видимо, у тебя в жизни недавно произошла ссора, ты везде видишь драки. На самом деле на вазе изображены брат и сестра.

— Значит, точно огреет, — прокричал Волков.

— Афина и Геракл, — теперь и Петр Павлович улыбнулся. — Они родственники по отцу Зевсу, были в неплохих отношениях. Она покровительствовала брату, рожденному от земной женщины. Он не был богом, всего лишь героем. В одном из подвигов Геракл добыл из садов титана Атласа, который до сих пор держит на плечах небесный свод, три волшебных золотых яблока и подарил их сестре.

Ева вздохнула. Пускай будут яблоки. Пускай сестре. Не бог, а всего лишь герой — звучало забавно. Надо было Ра сказать. Она скосила глаза и заметила, как Ираклий поставил напротив ее фамилии в журнале пятерку.

— Вызывай вон того громкого, сейчас для него картинку найдем, — попросил Петр Павлович, отвлекаясь на слайды.

— Волков, — крикнула Ева и покраснела. Че смотрела на нее с явным удивлением и злостью, что ли. Нехороший был у нее взгляд. Нехороший.

— Ты с ним знакома? — зашипела Че, как только Ева добралась до своего места.

— Как и ты, — прошипела в ответ Ева, отбирая свой телефон.

— Меня он по имени не называет!

— Попроси, назовет.

— Ага, и так, чтобы через неделю помнил.

— А ты пройдись как-нибудь вечером по улице за роддомом, тебя тоже будут потом по имени называть.

— В смысле? — Че уже успела себе что-то напридумывать: села ровно, в голосе появился металл. — Что у нас за роддомом?

— С одной стороны больница и морг, а с другой педколледж.

— Как удобно! Все рядышком, — ехидно заметила Вика. — И что из этого? Из роддома трупы младенцев тайно переправляют в морг? Я поняла! Это делает Петруша, а ты помогаешь! Вот зачем очки.

Ева терпеливо выслушала.

— Он учится в педколледже и по вечерам тусит рядом с друзьями. Я его уже несколько раз там встречала.

— Встречала? — закивала Че, хитрым глазом поглядывая на практиканта.

— Случайно, — отмахнулась Ева. — Я шла, они стояли. Мы перекинулись парой слов.

— И часто ты так словами с незнакомыми парнями на улице перекидываешься?

Ева вытянула из сумки очки, надела, поправила резинку на затылке.

— Только я не поняла, где у нас этот педколледж находится, — пробормотала Че. Она уже наверняка придумала, как воспользоваться полученной информацией.

На улицу после занятий Ева тоже вышла в летных очках. С ними было спокойней. На щелчки по стеклам, попытки сдернуть их или глупые комментарии она уже не обращала внимания.

В школьном дворе тоже стоял человек в очках. Только они были не летные, а футуристические. Круглые железные окуляры с высокой оправой, правый глаз больше левого и длиннее. Над левым окуляром торчала маленькая антеннка. Черные вихры прикрывали фурнитуру. Человек что-то искал в своем телефоне. У его ног пристроилась знакомая большая коробка. Сигнал мобильного заставил вздрогнуть. Это была незнакомая музыка, но звучала она из ее сумки. И телефон, который она достала, был ее. Вот только рингтон… Не было у нее такой музыки. Что за чертовщина?

— Алло! — услышала Ева и в трубку, и от стоящего парня в очках. — Ты где?

— На тебя смотрю, — буркнула Ева, глядя на Ра.

— Как это?

Они глядели друг на друга сквозь очки. Ра не узнавал. Ева махнула ему рукой.

— О! Тебе страшно не хватает цилиндра! — обрадовался Ра. — Представляешь, я твою вазу утащил. Пушкин хотел себе забрать, но я не дал.

— Лучше бы отдал. Куда мне такая дура?

— Тебе же подарили, — мгновенно скис Ра. — А ты, я смотрю, в очках.

— Ты тоже.

— Прикинь! — египетское божество вновь стало набирать обороты веселости. — Мы вчера в кружке сделали. У нас парень всяких запчастей наприносил, и мы наклепали разного. — Он сдернул тугую обмотку с головы. — Я себе очки сделал. Стив напаял целую гитару. Пушкин хотел еще один огнемет сделать, но ему деталей не хватило. А тебе я смотри что сделал. У меня старые часы завалялись, а фурнитура у нас уже давно была.

Это был жук. Лапки, мордочка, хитиновые надкрыльники, крылышки и круглое брюшко из механизма ручных часов. Передние лапки были соединены в кольцо, сквозь него продета грубая цепочка. Цепочка с подвеской. Очень подойдет к ее новой кофточке, синенькой…

— Здорово, правда? Чистый стимпанк!

— Но ведь стимпанк это не антураж…

— Это Гришка занудствует. Антураж создает настроение. Давай я тебе коробку дотащу до дома.

Ева не могла взгляд оторвать от подвески. Жук. Круглое брюшко. На обороте шестеренки с торчащими выступами, как будто дыхальце у настоящего жука.

— Это круто! — пробормотала Ева, стаскивая очки. — А как ты меня нашел?

— Я бы вчера пришел, но Пушкин не помнит твоего адреса, а Тоха уверяет, что никогда его не знал. Это я потом догадался взять у Стива номер мобильного. Он же мне сказал, где Тоха раньше учился, вот я и пришел. А из-за чего вы с Тохой поссорились?

— Из-за принципа неопределенности Гейзера.

— Кого?

— Ну, тот, который… формула… поделенная пополам… больше или равно.

— Гейзенберга! А при чем тут он?

— Поэтому и поссорились, что ни при чем.

— Ну, ладно, — ничего не понял Ра. — Пошли к тебе, пока Пушкин вазу не отнял. Очень он переживал, что ему ничего не досталось. Все кричал, что отец у Антона богач. Мог и пример подарить, и что-нибудь более существенное.

— Значит, не мог.

— Не знаю. Я этого отца второй раз в жизни видел. Странный он какой-то.

— Весь в сына.

Ра кивнул и загрустил.

Из сумки вновь раздалась незнакомая мелодия.

— Что за…? — выругалась Ева.

— Что там? — Ра заглянул ей через плечо. — О! Пушкин! Будет вазу клянчить — не давай. Лучше нам отдай. Мы ее разобьем, а осколки…

— Музыка.

— Что музыка?