Александр Невольный (Якунин)
Моя лю...
Глава 1. "ИСИ"
Часть 1. Странная взятка
Неожиданно для всех и, в первую очередь, для себя, Егор Лялин круто изменил свою жизнь: уволился с прилично оплачиваемой работы и устроился в институт социологических исследований (ИСИ) на оклад, которого не хватит даже на дорогу в этот самый институт.
Лялин не сошёл с ума: просто он писал стихи и для того, чтобы состояться в качестве профессионального поэта, ему недоставало, как он сам полагал, только одного - свободного времени, которое он и рассчитывал найти в научном заведении. К тому же, Егор Лялин не был женат, жил с родителями и, следовательно, в больших деньгах покамест не нуждался.
Оформляя документы, инспектор кадров ИСИ, пожилая женщина полувопросительно произнесла:
- Надеюсь, Егор Михайлович, вы знаете, что делаете.
Оглядев новоиспечённого социолога, она по-матерински вздохнула:
- Ладно, возьму грех на душу.
Грех заключался в том, что под резолюцией директора института "принять Е.М. Лялина техническим сотрудником с окладом, согласно штатному расписанию", почерком директора чиновница дописала: "и установить надбавку в размере четверти должностного оклада". Простота и будничность, с которой был исправлен документ, поразили Лялина. Как все поэты Лялин был склонен к обобщениям. Ему пришла мысль о том, что "страна, в которой так запросто, без всякого страха подделывают приказы вышестоящих руководителей, обречена на развал" (Знай он тогда, насколько провидческой была эта шальная мысль, ещё неизвестно, чем дело могло кончиться: например, Лялин мог бы окончательно поверить в свою гениальность и на этой почве спиться).
Покончив, таким образом, с формальностями, инспектор кадров многозначительно посмотрела на Лялина и сказала:
- Конечно, это не решает всех ваших проблем, но, согласитесь, уже кое-что.
Несмотря на свои двадцать пять лет, Лялин не достаточно знал жизнь: ему и в голову не пришло, что за своё благодеяние женщина рассчитывала на определённое вознаграждение. Единственное, на что он оказался способен, так это выдавить из себя пару слов благодарности. Он был смущён и растерян: впервые ему подали милостыню, и он её принял. При этом у него было ощущение, будто его, как мальчика, застукали за нехорошим делом.
Инспектора кадров, эту добрейшую женщину Лялин возненавидел и в дальнейшем избегал с ней встреч.
Часть 2. Встреча в туалете
Итак, Егор Лялин стал социологом. Ему предстояло изучать общественное мнение относительно газет, телевидения, радио и прочих средств массовой коммуникации (Интернета в то время ещё не было).
Свой первый рабочий день он провёл в узкой, как пенал, комнате, по-школьному заставленной письменными столами, в полном одиночестве. В секторе не соизволила появиться "ни одна собака". Все восемь часов его окружала пустота и чистота, или чистая пустота: ни людей, ни книг, ни кусочка бумаги! И это в научном заведении, где, как он полагал, с утра до вечера должны кипеть учёные споры и, как минимум, царить творческий беспорядок!
Конечно, более благоприятные условия для творчества трудно было представить. Тем удивительнее, что стихи Лялину не давались. Видимо, сказывалась незнакомая обстановка, а также его излишнее эмоциональное напряжение.
От нечего делать Лялин принялся бродить по институту, занимавшему два этажа в обычном жилом доме. Таблички на дверях свидетельствовали, о том, что в ИСИ трудилось огромное количество докторов наук, не говоря уже о кандидатах. В этой связи у дотошного поэта не могли не родиться вопросы типа - если такое количество учёных в одном маленьком заведении, то сколько их может быть Москве, а в целом по стране?! И отчего с таким изобилием учёных мужей россияне продолжают жить трудно и безрадостно?
Любопытно отметить, что Егор Лялин, несмотря на постоянную стеснённость в средствах и отсутствие всякой перспективы прибрести собственное жильё, даже и в мыслях не относил себя к категории людей, живущих "трудно и безрадостно".
.
Путешествуя по институту, он естественным образом забрёл в туалет, где неожиданно был атакован уборщицей.
- Ах, в душу твои волосни! - воскликнула женщина в резиновых рукавицах и резиновом фартуке, шарахнув о кафельный пол шваброй. - Ну, почему, как мне убирать, так вас всех начинает раздирать? Я, понимаешь, тут всё перемыла, новый кусок мыла положила, рулон свежей туалетной бумаги зарядила и, вот тебе на, сразу идут говнякать?!
Лялин хотел поинтересоваться, сколько месяцев должно пройти после уборки туалета, чтобы им можно было пользоваться, но был остановлен странным вопросом:
- Ты чей?
- В смысле - работаю ли я в институте? - уточнил Лялин.
- Ну? - согласилась уборщица.
- Естественно, я здесь работаю, - не без гордости заявил Лялин.
Удивлению уборщицы не было границ.
- Ой, миленький мой, да какого рожна ты тут забыл? - запричитала она голосом, каким обычно провожают покойников. - Пропадёшь ты в этой шараге! Как пить дать - пропадёшь! Беги, уноси ноги отсюда, покуда цел.
Для сердобольной уборщицы Лялин не нашёл достойного ответа. Он предпочёл ретироваться. Остаток дня он был страшно зол: будь тогда его воля, он запретил бы всем женщинам мира убираться в мужских туалетах на том основании, что слабый пол не способен просто наводить чистоту, им везде нужно устанавливать свои порядки.
Часть 3. Блидман
Второй рабочий день Егора Лялина начался точно так же, как и первый - в тепле, одиночестве и тишине. Стихи, как и вчера, не шли. На него продолжала действовать обстановка. Много сил уходило на борьбу со сном. Как ни уговаривал он себя - писать, как не напоминал, что "истинный поэт должен "ни дня без строчки"", ничего не действовало.
Ему определённо мешало присутствие полного отсутствия сотрудников, как в отдельно взятом кабинете, так и во всём институте. А тут ещё, вдруг, ему взбрело в голову, что он ошибся сектором и даже, может быть, зданием, и, что его ждут где-нибудь в другом месте! И, если это так, то кто ему заплатит за два дня безделья?
В это время раздался по-школьному кондовый звонок, заставивший Лялина вздрогнуть. Его никто не предупредил, что в секторе имеется телефон. Старинный чёрный аппарат нашёлся на подоконнике, за занавеской.
- Алло? - осторожно спросил неудобную трубку Лялин.
- Ты где ходишь, мать твою? - прокричал мужской голос.
- Вы ошиблись номером, перезвоните, - сказал Лялин на том основании, что мужчина обратился к нему, как к старому знакомому и, к тому же, находясь в состоянии алкогольного опьянения.
- Болван! Так и знал, что пришлют болвана, - рявкнули на том конце провода и, назвав Лялина по имени и отчеству, приказали ждать и никуда не отлучаться.
- Скоро буду, - пообещал незнакомец и бросил трубку.
Лялин ждал с огромным интересом и тревогой. С интересом потому, как ему ужасно хотелось увидеть в институте ещё кого-нибудь, кроме инспектора кадров и уборщицы. Тревога же была связана с тем, что он не понимал, что могут делать в научном заведении не совсем трезвые люди.
На исходе рабочего дня в сектор ввалился абсолютно пьяный тип с зелёным портфелем из крокодиловой кожи. В комнате сразу сделалось тесно. Весь вид его: начиная от растрёпанной львиной гривы седых волос и кончая неопределённого цвета брюками с пузырями на коленях размером с хорошую женскую грудь - всё свидетельствовало о том, что мужчина, как минимум, неделю спал не раздеваясь. Странно было только то, что его сопровождал запах свежей полыни вместо банального водочного перегара, смешанного с запахами валидола, корвалола, чеснока, лука, селёдки, сельдерея, укропа и т.п.
Загадочная личность прошагала вглубь комнаты и водрузила портфель на стол перед Лялиным. Продержавшись три секунды в первоначально заданной форме, саквояж расплылся до размеров огромной хозяйственной сумки, похоронив под собою новую, девственно чистую тетрадь Лялина, купленную им специально для стихов. Будущему поэту такая бесцеремонность показалась крайне обидной.
