- Через двадцать минут костер чтоб горел! Мы долго не задержимся.

Затем все вместе они соскользнули в воду.

- Нет, какое нахальство, а?! - возмущенно воскликнул Максуп. - Через двадцать минут они вернутся! Небось, думают, еще и с рыбой! Как бы не так, держите карман шире.

Минут десять мы с Максупом молча сидели на скале, внимательно наблюдая за рассыпавшимися по всей бухте пловцами. Артур бродил поодаль, собирая валежник.

Вдруг, словно ужаленный, Максуп вскочил на ноги и что есть мочи завопил:

- Эй, парень, сюда! Быстрее, быстрее!

Артур выпрямился, удивленно поглядел на Максупа, потом нехотя направился к нам.

- Что случилось? - подойдя, спокойно спросил он.

- Смотри, смотри! - возбужденно размахивая руками, сказал Максуп. Кого-то из ваших схватила акула!

- Где?

- Вон, видишь, плавают кишки! Я так и знал, что этим все кончится.

- Это Джордж, - все так же невозмутимо сказал парень.

- Что значит - Джордж?! - даже подпрыгнул от негодования Максуп. - Эти кишки, может быть, раньше и были в Джордже, а сейчас вон они видишь? Акула выпотрошила его!

- Ах, вот в чем дело, - улыбнулся Артур. - Успокойтесь, сэр, это рыбьи кишки. Чтобы сэкономить время и воду и чтобы рыбка была свежей, мы потрошим ее прямо в море… Простите, но мне нужно идти.

Отвесив моему другу нечто вроде церемонного поклона, парень поднял охапку хвороста и заспешил к костру. Максуп проводил его ошалелым взглядом, пожал плечами и снова обернулся к морю.

В это время охотники один за другим стали выходить из воды. Столько рыбы, сколько они вытащили с собой на берег, я до сих пор видел только на рынке - и то лишь в субботу и предпраздничные дни. Рыбой - отличной, крупной, причем уже вычищенной и выпотрошенной - была доверху набита проволочная корзина. Рыбу вываливали из сеток, снимали с куканов, вытряхивали из- за пазух. Причем делалось все это так просто и буднично, что было совершенно ясно: это для них самое обычное явление.

Я посмотрел на Максупа и… похолодел. Если бы в эту минуту вы видели выражение его лица! Я никогда не думал, что человеческая челюсть может отвисать так низко! «А что если она так и не станет на место?!» - мелькнула у меня мысль.

- Вы не отобедали бы с нами? - послышался вдруг снизу голос Артура. - Ничего особенного у нас нет, одна рыба, но ее хватит на всех. Милости просим к нам в гости!

Мы не заставили его слишком долго упрашивать нас…

В тот же вечер мы сняли свой лагерь и отправились в обратный путь, домой. Возвращение, особенно пеший переход от причала до нашей Баррэн-авеню, оказалось еще труднее, чем путь туда. Ребята отдали нам половину своей добычи, и мы шли нагруженные, как вьючные животные. Но мы мужественно вынесли все - в том числе восторженные поздравления знакомых и незнакомых и предельно выразительные, восхищенно-завистливые взгляды, которыми провожали нас все прохожие. Знакомым мы даже отвечали. Разумеется, с присущим нам тактом и скромностью.

Конечно, больше всего досталось Максупу - все знали, что если б не он, я бы, как всегда, вернулся домой с пустыми руками. Венцом его триумфа был момент, когда он принялся одаривать каждого поздравляющего рыбой.

- Нет, что ни говорите, - получив свою рыбину, заявил зеленщик, - такие рыболовы, как Максуп, рождаются раз в десять лет!

- В десять? - заметил бакалейщик тоном взрослого, говорящего с ребенком. - Раз в сто лет!

- Если бы в сто, - покачал головой мой сосед - чиновник из муниципалитета. - Боюсь, что…

Конца этой волнующей встречи я не слышал, потому что жена утащила меня в дом. Мою долю добычи Максуп под горячую руку раздал тоже, но жена даже не заметила этого - ведь я еще ни разу в жизни не возвращался с рыбной ловли с рыбой…

‹№ 22, 1965)

Перевод с немецкого Ю. Шашлова

Ремус Лука

Скептик

Этим летом как-то сидел я напротив села Фэлэштоака на берегу речушки Мяжлов недалеко от слияния ее с рекой Арджеш. День был полон томительного покоя. Ни малейшего дуновения ветерка. В воде, как в зеркале, отражался растущий на берегу лес. Камыш замер. Оцепенев от полуденного зноя, замолкли птицы в лесу. Лягушки прекратили свой концерт, только изредка какая- нибудь квакнет, да и то как-то вяло, неуверенно, и сразу же опять наступает абсолютная тишина. Даже эхо не разносилось в застывшем воздухе. Равнодушный поплавбк целыми часами не менял своего положения. Во всем была какая-то сонная одурь. В расслабленном теле - апатия ко всему, движения замедленные, словно сквозь вату доходили редкие звуки дремлющей природы: не спишь, но и не бодрствуешь. Мысли витали где-то далеко.

Некоторых рыболовов раздражают подобные дни, лишающие их волнений и переживаний, которых они ожидали в течение недели. Признаюсь, что иногда они раздражают и меня. Однако я всегда стараюсь отыскать привлекательную сторону в этой неблагоприятной для рыбной ловли обстановке. Столько интересного можно увидеть, понаблюдать, узнать… Вот муравей изо всех сил старается перенести добычу в четыре-пять раз больше, чем он сам. Занятно смотреть на его бесчисленные маневры, на его старания продвинуть свою добычу еще хотя бы на два-три миллиметра. Неожиданно белокрылая чайка, как стрела, разрезает воздух, ее стремительное падение заканчивается точно у поверхности воды, взлетает она уже с рыбкой в клюве. Высоко в небе спокойно кружит ястреб, а встревоженные воробьи внизу подняли страшный гам… Спокойно течет вода, чуть шевеля листок кувшинки - естественную колыбель небольшой лягушки, которая сейчас потихоньку, осторожно взбирается на него, чтобы погреться на солнышке и поохотиться за комарами. Стараясь не двигаться, напряженно наблюдаю за ее поведением. Из учебника зоологии знаю почти все, что должен знать каждый школьник, и все же любопытство прибавляет мне терпения. Наблюдения меня захватывают. Вдруг, в какую-то ничтожную долю секунды, крошечный язычок лягушки стремительно выбрасывается вперед и возвращается обратно, напоминая маленькую рогатку, и видны даже еле заметные движения заглатывания добычи. И в то же время лягушка сидит совершенно неподвижно, чудесно маскируясь на зеленом фоне листка кувшинки. Все эти наблюдения меня успокаивают, и вечером, когда я возвращаюсь домой без единой рыбешки, у меня нет повода считать день потерянным.

В этот день я сидел укрывшись под тенью ивы. Время от времени надоедливо зудел комар. На необъятном ясном летнем небе плыло громадное пушистое облако, без конца менявшее форму, то растекаясь, то вновь соединяясь и создавая самые фантастические очертания; вспоминая детство, я старался угадать, на что похоже это далекое, одиноко плывущее в небе облако. С удовольствием углубившись в эту вполне серьезную игру, я забыл обо всем, нервы мои успокоились.

Вдруг слышу неторопливые шаги. И сразу же тягучий, скучный голос:

- Мокнет в воде! (Тягучие гласные звучали как-то тоскливо, почти болезненно.)

Вздрогнув, я посмотрел на человека, остановившегося напротив меня и устремившего взгляд на расставленные мною удочки. Это был высокий стройный мужчина средних лет. Парусиновый костюм, сшитый специально для рыбной ловли (карманы на груди, широкий карман посередине, боковые карманы, карманы сзади, и все на молниях), белая полотняная шапочка, вроде тех, какие носят дети и няни, китайские теннисные брюки. В руках тонкая бамбуковая удочка с очень тонкой леской и крошечным поплавком.

Я не ответил. Он добавил:

- Не клюнет! Нет!

Я пожал плечами.

- Мокнет в воде! (Я не знал, к чему это относится: к червяку, крючку, леске, поплавку…)

Он пошел дальше по тропинке вдоль реки, обращаясь, вероятно, к другим рыболовам с теми же словами, проникнутыми грустным чувством безнадежности.

Потом не раз я встречался на рыбалке с этим человеком.