Почесал Сашка затылок. Ладно, гулять, так гулять, елы-палы! Если разобраться, авария могла гораздо хуже получиться. А что тысяча баксов, что две… Какая разница?!.

Кивнул Сашка на магазин, подмигнул Леночке и спрашивает:

– Ну, красавица, пошли, пошикуем, что ли?

А та снова как цветок рдеет – грязи на плаще стесняется. Но уже и хитрить понемногу начала, глазки строит, а в глазках тех вопрос: ты, сколько стоишь, парень?..

Засмеялся Сашка: много, глупышка, много! Ты таких денег даже во сне не видела. Пойдем и тебя осчастливлю. Эх, ты, жертва обстоятельств!..

Через полчаса, в магазине, совсем ошалела Леночка.

– А это можно?! – спрашивает, а у самой глазищи от жадности так и горят.

Ну, кофточка… Ну, не мамина явно. На триста баксов тянет, не меньше.

Сашка солидно кивает:

– Можно.

Продавщицы так и танцуют возле Леночки: и это вам к лицу, милочка, и это!.. А вот это вообще последний писк.

Хмыкнул Сашка и думает: «Познакомиться нужно поближе с Леночкой. Забавная девчонка. Правда, глупеет от жадности, но это ничего… Сейчас все красотки такие».

О жене Сашка не вспоминал. Что ему, жена?.. Леночка хотя бы спрашивает можно взять или нет. А жена всегда без спроса берет и никогда ей вдоволь не бывает.

Набила Леночка покупками огромную сумку. Приданое «Золушке» и попробуй от улыбки удержаться. Зачем же сумку, спрашивается, самой к выходу тащить?.. На то и сервис существует. А Леночка и за ношу свою мертвой хваткой держится и Сашку из вида боится потерять. И смех, и грех!.. А еще про свой прежний плащик без умолку тараторит: мол, дорогой был плащик… Очень дорогой. Так что пудовая сумка с вещами может быть и компенсирует его невероятную стоимость.

Из магазина вышли, Сашка как бы между прочим спрашивает:

– Тебя куда отвезти?

Покраснела от удовольствия Леночка, поняла: ой, понравилась!.. Теперь бы не упустить богатого принца, главное, не упустить. Но быть красивой и жадной одновременно даже для красавицы тяжело. Суетлива жадность, ухватиста, цепка до судорожности. Еще эта сумка, черт бы ее побрал!..

Улыбнулась Леночка в ответ, все свое очарование в улыбку вложила, всю до самой последней капельки.

– Я на левом берегу живу… – волосы поправила, шагнула ближе к Сашке.

Дальше сказать ничего не успела. Как раз в это время и рванула белым, напалмовым огнем Сашкина машина. Тихим взрыв получился, а внутри салона – огонь и такой, что поневоле ад вспомнишь…

Не осел Сашка на лавочку – стек на нее расслабленным телом – и до жути ясная мысль в голову ударила: «Вот и все… Меня больше нет».

Нелепая, в общем-то, авария Сашку от гибели спасла да полтора десятка шагов до машины, не больше. И теперь словно не на скамейке он сидел, а там, в горящей машине. Всем нутром, каждой клеточкой своего здорового и жадного к жизни тела ощутил: был я, Сашка, – а теперь нет меня. Шарахнули в упор из засады, завалили, как кабана. Дальше – только тишина в ушах: ни тебе криков прохожих, ни сирен, ни суеты людской… Оборвалась ниточка. А там, еще дальше, – бездна… Без дна.

Ужасом пахнуло на Сашку, таким холодным, смертным ужасом, что замотал он головой, замычал: нет!.. Не хочу. Все что угодно, только не это!.. Только не бездна, у которой нет ни начала, ни конца.

Тогда и злость пришла, как спасение от ужаса. Горячая злость, обжигающая… Из самых потемок души вынырнула и вроде легче Сашке стало. Злоба – штука незамысловатая, без всяких там психологических казусов и простых ответов на вопросы требует: мол, а за что они меня так?!.. За что?!

Нет-нет!.. Не завалили все-таки кабана, мимо заряд прошел: добрый клок шерсти и мяса из души вырвал, страхом оледенил, но не оборвал ниточку, не опрокинул в бесконечное ничто.

Заскрипел зубами Сашка. Раненый зверь – штука жуткая. Не угробили, значит, меня, да?!.. Что ж, ребята, теперь моя очередь. А вам смотреть, как кровь и слюна с кабаньих клыков капают… Ждите, суки, иду!

Вдруг Леночка руку Сашке на плечо положила.

Шепчет дрожащим голоском:

– Саша, как же это?!..

Ничего, глупышка, ничего… Убить нас хотели, понимаешь?

И уже вслух:

– Ты домой иди, а я сейчас… Надо мне…

Прежде чем встать, поднял Сашка глаза… Глядь, – церковь напротив. Та самая, с недостроенной колокольней. Скрипнуло что-то в мозгах у Сашки, пронеслось, как дуновение ветерка… Только на мгновение, на секундочку, вспомнил он, как недавно дружок, рыжий Толик, об одном человеке говорил: пора, мол, ему, этому типу, мимо денег и прямиком к Богу. Заржали ребята, как жеребцы. А Толик снова пальцем в небо тычет – к Богу! Ха-ха, блин!..

Сашка тогда тоже смеялся. Только Бог гораздо ближе оказался – в маленькой церквушке, через дорогу, как раз за горящим «Вольво». Жил человек – а вот нет его. Ушел человек – и захохотало ему вслед многоголосое, жуткое эхо: к Богу, братан, к Богу!..

Сотовый телефон у Сашки бесшумный, с виброзвонком. Ожил телефон. Вытащил его Сашка, но включить не успел, догадался кто звонит… Охотники! Телефонный номер этот только жена знала да рыжий Толик. Завалили они, значит, на пару кабана и теперь интересуются, не пора ли с него паленую шкуру драть. Если молчит Сашка – значит, пора. По расчетам выходило, что у Бога теперь Сашка. А туша его на земле. Что ж добру зря пропадать, спрашивается?.. Для того и валили его на любимой тропке… А туша – не душа, она денег стоит.

Заскрипел Сашка зубами от внутренней боли, голову руками обхватил… Да разве же есть на свете такая кара, которая этим псам-охотникам все с лихвой вернет?! На куски их порвать – мало будет! Куски кровавые в землю втоптать – и этого мало!..

Говорят, у кабана глаза так устроены, что он неба видеть не может. На желуди в траве любоваться – сколько угодно, а вот небо только тогда ему в зрачки сверкнет, когда кабана в схватке на спину опрокинут. Ударит его в самое сердце небесно-синий свет больнее любой раны: смотри, туша кабанья, отгуляла ты свое!.. Отликовала ты, груда мяса, и брызнула из тебя мелкими каплями в разные стороны жизнь. Точка!.. Уступи другим сытное место под солнцем.

И все?!..

Один предел человеческой ненависти и боли положен – полная пустота. Горит душа, выжигает все и вся вокруг. Тьма и снова бездна!.. Затупилась свинцовая, алая от накала злость, черной окалиной покрылась. Застонал Сашка, кулаки сжал… Нет же, нет!.. Вперед бежать нужно, крушить все, копытами топтать, рвать-рвать-рвать!.. Но сверкнула небесная синь в глаза и уже нет почему-то прежней всепожирающе жадной жажды мести.

Все в человеке – мясо, а глаза?.. От тьмы куда спрячешься?

Выгорела душа… Вспыхнула как спичка – и погасла.

Снова застонал Сашка, словно с тоской назад оглянулся. Где жизнь?.. Куда ушла?.. Почему снова тьма вокруг?.. Себя ребенком вспомнил: маленьким был, любил Сашка бабушке голову на колени класть. Та его по макушке гладит и с улыбкой приговаривает: «Ты мой разбойник маленький… Ты мой котенок глупенький». Хорошо тогда было – тепло, чисто, светло… И мир детский таким же казался. Не было в нем ни ужаса, ни ненависти, ни пустоты, а только огромное и чистое небо над головой. Вечное небо, не переходящее… Но давно кончился этот мир, а сейчас уже и сам Сашка. Доигрался, кабан…

Опять зазвонил телефон. Но уже не дернулся Сашка, не заледенел от всепожирающей злости на своих убийц, а просто смотрел на телефон и слушал. И другое он слышал, бабушкино далекое: «Ты мой маленький… Ты мой глупенький».

Права была бабушка – обманули внука Сашеньку. И всегда обманывали… Не тот побеждает, кто играет по правилам, а тот, кто создает эти правила. И не просто создает, а втискивает их в людские души.

«Ты мой маленький… Ты мой глупенький».

Все, кабан!.. Крапленой колода жизни оказалась. Мсти, не мсти, а все равно теперь вокруг только тьма и бездна. Кончились чужие правила, кончилась и сама жизнь. Но почему дорога вдруг длиннее самой жизни оказалась?.. Куда теперь пойдешь?..