Улыбаются ещё шире. Смешно им. Кобыла с конюшней сгорела. Ага.
НАСЬКА:
Алло, алло, Паскаль, мутится разум,
Какой неслыханный удар,
Скажите мне всю правду разом,
Когда в конюшне был пожар?
Я:
Всё хорошо, прекрасная маркиза,
И хороши у нас дела,
Но вам судьба, как видно, из каприза
Ещё сюрприз преподнесла:
Сгорел ваш дом с конюшней вместе,
Когда пылало всё поместье,
А в остальном, прекрасная маркиза,
Всё хорошо, всё хорошо!
Вот, наконец-то отец о чём-то стал догадываться. Понял, что эта песенка совсем не такая безобидная, как кажется на первый взгляд. Папа уже не улыбается. Сидит и задумчиво хмурится.
НАСЬКА:
Алло, алло, Люка, сгорел наш замок,
Ах, до чего мне тяжело,
Я вне себя, скажите прямо,
Как это всё произошло?
Я:
Узнал ваш муж, прекрасная маркиза,
Что разорил себя и вас,
Не вынес он подобного сюрприза
И застрелился в тот же час.
Оля и Таня резко перестали играть, и дальше в полной тишине звучит мой речитатив:
Упавши мёртвым у печи,
Он опрокинул две свечи,
Попали свечи на ковер,
И запылал он, как костер,
Погода ветреной была,
Ваш замок выгорел дотла,
Огонь усадьбу всю спалил,
И в ней конюшню охватил,
Конюшня запертой была,
А в ней кобыла умерла.
Девчонки снова играют, так что последнюю пару строй я допеваю уже под музыку:
А в остальном, прекрасная маркиза,
Всё хорошо, всё хорошо!
Музыка стихла. Даже Наська понимает, что что-то не так. Мама попыталась засмеяться, но, взглянув на папу, сразу передумала. А папа сидит и с весьма задумчивым видом смотрит на меня. Попробую дожать его:
— Значит, папа, в стране всё хорошо и жизнь легка, да? Так тебе министры докладывают?
— А я и не заметил, как ты вырос, Алёша. Пойдём-ка ко мне, поговорим…
Глава 11
(Алексей)
— Закрой дверь. Садись. Нет, сюда садись, поближе.
— Угу.
— Ну, рассказывай. Что это за намёки? Ты что-то знаешь?
— Папа, скажи, с кем ты хотел бы поговорить?
— В каком смысле? С тобой, конечно.
— Меня здесь двое.
— Как это?
— Здесь, в этом кабинете, сейчас присутствует твой сын Алёша, а также Цесаревич Российской империи Великий Князь Алексей Николаевич. С кем ты хотел бы поговорить?
— Хм… Любопытно. Тогда, для начала, я желал бы послушать, что скажет мне мой сын.
— Папа! — вскочив с кресла, я бросаюсь к своему отцу и вешаюсь ему на шею. Мне же всего двенадцать лет! Слёзы ужаса и отчаяния так и лезут из меня. Чувствую, как Петька помогает мне, усиливая мои эмоции. Подло так обманывать родного человека? Но я ведь и не обманываю. Мне действительно страшно за себя, за свою семью и свою страну. Нужно расшевелить отца! — Папочка, миленький, спаси нас! Пожалуйста, спаси. Ты же сильный. Ты можешь, я знаю, можешь. Спаси!!
— Да… Лёшка, ты чего? Разревелся, как барышня. Что случилось-то? От кого спасти? Тебе что-то угрожает?
— Угрожает.
— Кто посмел? Говори, кто?
— Ах, папа. Ничего ты не понял.
— Да перестань ты реветь! Толком говори, чего боишься?
— Смерти. Многих смертей.
— Час от часу не легче. Уже многих. Ты о чём?
— Тогда, в Храме, когда я стоял на коленях перед Ней, я не только получил исцеление. Не, знаю, возможно, это случайно вышло. А может, и не случайно. Но… папа, я никому о том не говорил пока. Только тебе. Пообещай, что не расскажешь. Другим о сём знать не следует. Даже маме лучше не знать. Обещаешь?
— Ну… обещаю. И крест на том целую. Никому не скажу.
— Верю. Папа, Она открыла мне кусочек моего будущего. Маленький кусочек.
— Вот как? Любопытно.
— Папа! Вижу, не веришь ты мне до конца. Думаешь, вот что-то привиделось ребёнку со страха, он сам себя и убедил, будто Пророчество было ему.
— А не так?
— А не так! Я уже не такой уж и ребёнок. Наверное, это последний раз, когда я к тебе на колени залез. Кончилось моё детство, папа. Кончилось.
— Ты взрослеешь, сынок.
— Взрослею. Но повзрослеть так и не смогу.
— Отчего же?
— Я же говорю, видел я кусочек своего будущего. Ничего конкретного. Так, картинки размазанные. Похоже на сон, который утром вспомнить никак не можешь. Но при этом полная, слышишь, ПОЛНАЯ уверенность в том, что всё это правда.
— Что за правда-то?
— Правда — что видел я истинный кусочек своей Судьбы. Маленький кусочек.
— Алёша, право, по-моему, ты сам пугаешь себя. Да коли даже и правда то. Сам же говоришь, кусочек видел лишь малый. Можно ли по малому о великом судить?
— Можно, папа, можно. А кусочек малый видел я потому, что и жизнь мне отмеряна малая. Не влезет в мою жизнь величие. Никак не влезет, хоть ты тресни.
— Да что за слова-то такие! Алёша! Чтобы сего от тебя я более не слыхивал!
— А толку-то молчать? Папа, ты не представляешь, как это страшно — знать собственную судьбу и ощущать полное бессилие своё хоть что-то в ней поменять!
— Алёша!
— Вижу, не веришь мне. Не веришь.
— Уж больно слова страшные ты говоришь, Алёша. Как в такое поверить можно?
— У нас Рождество скоро.
— Да. Ты что-то попросить хотел?
— Гостей пригласим? Я имею в виду, на настоящее Рождество, тут, в Царском Селе. А не тот обезьяний цирк, что в Зимнем будет.
— Скажешь, тоже, "обезьяний цирк". Кстати, на этот цирк со мной поедешь. Наследник. Должен присутствовать, сам понимаешь.
— Понимаю. Съезжу. В последний раз.
— Отчего в последний раз?
— Папа, это будет моё последнее Рождество в жизни. И твоё тоже.
— Алёшка, ты опять?! Прекрати! Я приказываю тебе, прекрати такие разговоры!
— Не кричи. Сделай мне подарок на Рождество.
— Подарок? Чего ты хочешь?
— Пригласи на праздник детей дворцовой прислуги. Всё равно ты со всеми Великими Князьями давно переругался. Ну их, этих князей. Пусть нормальные дети придут, обычные.
— Детей прислуги? А что? Почему бы и нет. Это же не официальный, а семейный праздник. Кого захочу, того и приглашу. Быть посему!
— Спасибо, папа. И разреши мне, пожалуйста, немного на празднике почудить.
— Почудить?
— Совсем немного, честное слово, немного.
— И как ты собираешься там "чудить"?
— Пап, да ничего ужасного. Песню новую спою. Возможно, потанцую. Вот и всё.
— Опять новая песня? Ещё одна?
— Угу. Вот ты не веришь в мои пророчества, а ведь песни раньше я тоже не сочинял.
— Алёша, одно дело песня и совсем иное — какие твои ужасные россказни чуть ли не о конце света. А песню пой, я не возражаю.
— А танцевать?
— Сколько угодно.
— И с кем угодно.
— Стой! Так вот оно что! Ты влюбился, что ли? Алёшка!
— Пап, да не пугайся ты так. Я всё понимаю. И что рано мне и что она мне не пара. Так я на многое и не рассчитываю. Максимум — поцелуй где-нибудь в тёмном углу. Всё. Я же ведь с девчонками ещё и не целовался ни разу. Ну, кроме сестёр, но они не считаются.
