– Я понял, о ком идет речь, но Ева ведет себя скромно. И ей не до меня. Говорю тебе, кровь действительно появляется на этих чертовых клавишах. Уже третий раз. Когда Ева готовила ужин…

Евдокия фыркнула, но промолчала.

– Когда Ева готовила ужин, – настойчиво повторил Борис и мягко продолжил, – я сделал вид, что хочу помыть руки, но завернул в кабинет вместо ванной.

– И что?

– На клавишах снова была кровь.

Хмыкнув, Евдокия спросила:

– А балконная дверь?

– Закрыта.

– Ужас какой! – против своего желания содрогнулась она.

Борис согласился:

– В том-то и дело. Кстати, Ева об этом не знает. Кровь я вытер, ничего ей не сказав.

– А потом? Что было потом? – нетерпеливо воскликнула Евдокия.

– Потом мы ужинали.

– Ха-ха!

Борис раздраженно повторил:

– Да! Мы ели!

– Что?

– То, что она приготовила!

– И как?

– Очень вкусно! – бодро заверил Борис.

Евдокию передернуло.

– Брр! Может скажешь, что это было? – брезгливо поинтересовалась она.

– Котлеты по-киевски. И ты, сестренка, совсем неправа: Ева отлично готовит.

– Ева отлично дурит тебя, – не скрывая торжества, сообщила Евдокия. – Даже обезьяне под силу достать готовую котлету из вакуумной упаковки и сунуть ее в микроволновку.

– Выходит, и Ева что-то умеет, – рассмеялся Борис, – выходит, и она на что-то способна.

– Тебе виднее, – ядовито заключила Евдокия.

– Сестренка, ты злючка.

Евдокия подумала: «Вижу, вы спелись, мои котлеты ты никогда не хвалил».

Но упрекнуть брата вслух она не решилась – не посочувствует, засмеет.

– Это странно, – удивился Борис, – не даешь мне сказать ни слова. Вот и пойми этих женщин. Речь о жутких вещах, а сестрицу мою беспокоя котлеты. Почему ты всегда зависаешь на пустяках? Тебе что, не интересно про кровь?

– Уже не интересно!

– Почему?!

– Я абсолютно уверена, что Ева всех нас искустно дурит, – отрезала Евдокия. – Осталось выяснить, зачем ей это понадобилось.

– Так давай выяснять.

– А я чем, по-твоему, занимаюсь? Это ты зависаешь на мелочах: капли, лужицы – все ерунда. Истина только в котлетах!

– Вот она, женская логика! – поразился Борис. – Убей, не пойму о чем идет речь. Дуня, куда ты клонишь?

– Если дашь мне два-три часа, я тебя просвещу, – заверила Евдокия, чем привела брата у ужас.

Он завопил:

– Нет-нет! Не сейчас! Давай, лучше я тебя просвещу.

– Бесполезно, – не согласилась она. – Твой разум молчит, после котлет в тебе остался только самец.

Борис обиделся:

– Почему это?

– Мясо способствует созданию адреналина, а уж Ева знает на какие подвиги направить этот гормон.

– Слишком ты стала начитанная.

– Не забывай: мой муж медик, – напомнила Евдокия. – Поэтому я могла бы продолжить, каким непоправимым химическим изменениям теперь подвергнется твой организм после злосчастной котлеты.

– А может быть лучше продолжу я, ведь я начал первым.

– Так и быть, попробуй, – сжалилась сестра.

– А тут и пробовать нечего. После ужина раздался телефонный звонок…

– Соседка!

– Соседка.

Евдокия немедленно вставила:

– Представляю чего ты наслушался.

– Да, женщины немного поговорили, – мягко согласился Борис.

– Немного? Ах да, минут сорок болтали, не больше, меня же ты упрекать начинаешь уже в первые секунды разговора с подругой.

– Ева отправилась открывать дверь соседке, – не обращая внимания на очередную ремарку сестры, деловито продолжил Борис, – я же времени не терял. Заметь, перед этим мы с Евой находились в одной комнате и ни на секунду не расставались. Так вот, Ева пошла к соседке, а я снова метнулся к роялю.

– И что?

– Опять кровь на клавишах.

– А Ева?

Борис рассердился:

– Что – Ева?

– Ева-то где?

– Сейчас?

– Ну конечно!

– Она в столовой, с соседкой беседует, а я, пользуясь этим, тебе звоню. Дуня, здесь чертовщина какая-то: опять (уже в третий раз!) на клавишах кровь. Заметь, Ева снова об этом не знает.

– Это ты так думаешь, – ехидно вставила Евдокия.

– А как еще я думать могу, если мы с ней не расставались? Дуня, пойми, Ева на кухне была, потом в столовой. Она стопроцентно в кабинет не ходила.

– Боб, не хочу тебя обижать, но иногда ты бываешь ужасно рассеянным…

– Не смей делать из меня дурака! – вспылил Борис. – Или ты забыла, что я здесь по твоей просьбе?! Сначала ты впутываешь меня, а потом… Ты что, издеваешься?

Евдокия пошла на попятную:

– Ладно-ладно, пусть так, как ты говоришь, но от меня-то чего ты хочешь? Ведь не за тем же ты мне звонишь, чтобы впечатлениями поделиться.

– Само собой, не за тем. Дуняша, мне нужен совет врача.

Она испугалась:

– Речь о муже?

– Да, я хочу эту кровь сдать на анализ. Чья она: животного или человека? Или это вообще не кровь. Короче, Леня рядом?

– Да.

– Тогда передай, пожалуйста, трубку ему.

Затея совсем не понравилась Евдокие.

– Об этом не может быть речи! – закричала она, с ужасом представляя, что Лагутин узнает о деятельности, которую жена развернула за мужней спиной, нарушив все свои обещания и его запреты.

Борис удивился:

– Не может быть речи? Почему?

– Сейчас объяснить я тебе не могу, но поверь (умоляю!) на слово: у меня от этого могут быть неприятности. И очень большие. Вплоть до развода, – воскликнула Евдокия, нарочно сгущая краси.

Но разве этим Бориса проймешь – каким-то разводом. В развод-то он и не поверил:

– Глупости, пустяки. Леонид Палыч поймет. Он трезво мыслит, тем более, что я сам ему все объясню.

«Ха! Трезво мыслит и потому в кровь на клавишах непременно поверит – вот она, хваленая мужская логика!» – подивилась Евдокия и заявила:

– Как раз твоего объяснения мне слышать и не хотелось бы. Я не позволю с ним говорить.

– Ладно, обойдусь без тебя, – разозлился Борис и чертыхнулся: – Черт возьми, зря только время потратил! И это моя родная сестра! – сокрушился он и вопросил: – От кого же еще мне ждать помощи?

– Боб, миленький, ты пойми…

Но Евдокия не успела оправдаться перед братом: он прекратил разговор, не стал ее слушать. Трубку она укладывала в карман с таким рассеянным видом, что Лагутин тревожно спросил:

– Что-то случилось?

– Нет-нет, все в порядке, – вздрогнув, поспешила ответить она и нервно оглянулась на пса.

Пес не шевелился и почти не дышал.

В его желудке (тесном от частого голода) тяжелел ресторанный ужин. Ничего подобного пес не едал даже во времена своего младенчества – когда он не ходил, а катался толстым смешным клубком и с изумлением пробовал взрослую пищу. Он тогда был прелестным молочным щенком, забалованным щедрым братом-туристом.

Теперь же, когда пес запаршивел – редко еда ему перепадала, все больше тычки, тумаки…

«Не начал бы он храпеть, – с опаской подумала Евдокия. – Обожрался и вот-вот заснет. Эх, и зачем я только с ними связалась: и с псом этим шелудивым, и с чокнутой Евой? Плохо вышло и там, и там. Того и гляди нарвусь на скандал! Ох нарвусь!»

В лад ее мыслям Лагутин спросил:

– Если я правильно понял, Боб сейчас у твоей подруги?

– Вроде, да.

Он удивился:

– Вроде? Ты что, не уверена?

– Я уверена! Да! Боб у Евы! – взвизгнула Евдокия.

– А почему ты злишься? – поразился Лагутин. – Часами по сотовому болтаешь, разоряешь меня, я молчу, а ты еще злишься? Даша, где справедливость?

Она сникла:

– Я устала, Леня, прости.

– Устала и поругалась с Бобом, – догадался он.

– И поругалась.

Лагутин усмехнулся:

– Оказывается, моя доброта тебе впрок не идет, оказывается, по телефону болтать не всегда полезно.

Едва успел он это промолвить, как сотовый вновь зазвонил.

– Кто же на этот раз? – нервно спросил Лагутин.

Евдокия вздохнула:

– Ирина-аа. Из Парижа. Что мне делать? – Она воззрилась на мужа. – Если ты против, я не отвечу.