Вскоре после разговора с родителями Юра вновь появился у меня.

Он точно повзрослел, даже шаг его стал размашистее и тверже.

— Советовались?

— Советовался.

— Можно? — Он придвинул стул и сел против меня с таким видом, точно пришел на урок. — Слушаю.

Но я не торопился.

— А как дома?

— Смирились. Как и следовало ожидать. Пригрозил, что уйду в общежитие. Мама даже пришла ко мне ночью. Плакала. Жаловалась на сердце. Она на самом деле страдает стенокардией. Твердила о призвании ученого. «Когда-нибудь ты поймешь, пожалеешь». Но я не мог. Вы понимаете, я не мог сдаться…

Я понимал. Впервые в жизни Юра вступил в борьбу за то, что называется идеалами. Мать твердила о призвании ученого, а сын, сам того отчетливо не сознавая, ощущал призвание быть человеком.

— Где-то я промазал в своих поисках…

Мне припомнилась ироническая улыбка в глазах моего друга.

— Знаете, я посоветовался с одним человеком. Если иметь в виду технику раскрытия преступлений, сказал он, для начинающего ваш Юра действовал совсем не плохо. Но… все это на уровне Шерлока Холмса. Ваш подопечный начитался приключенческой литературы.

Тут Юра сделал движение, желая меня прервать.

— Знаю, знаю, — продолжал я. — Вы не поклонник детективов, но я передаю то, что услышал. Чем вызвано наше неуважение к детективным произведениям, как бы ни были они хороши? Тем, что их авторы недостаточно исследуют человеческие характеры. Холмс умен, образован, квалифицирован, но… не умеет проникать в тайны человеческой психики. А когда уголовное дело исследует большой художник, он неизбежно выходит за пределы жанра и создает подлинное произведение искусства. В этом и заключается разница между Достоевским и Конан Дойлом.

Юра попытался возразить:

— Однако преступления все-таки чаще раскрывают Конан Дойлы, нежели Достоевские?

— Обыденные преступления. Карманные кражи. Чтобы схватить человека за руку, не требуется знать его характер. Вы пошли по облегченному пути.

— Я сделал все, что в моих силах…

— Подождите. Это не мои слова. Вы хорошо действовали. Заподозрили Щеточкину, узнали адреса, обратились за помощью в милицию… Все правильно, за исключением того, что вы исходили из неправильной предпосылки. Вы сами говорили, что не встречали девушки чище Тани, и… приписали ей низменные побуждения.

Юра возмутился:

— Когда я так говорил?!

— Притон. Спекулянты. Жулики. Как могла с ними связаться Таня, если она такая, какой вы ее рисуете? Вы пошли по пути тривиального мышления. Произошло нарушение каких-то общепринятых норм, и вы сразу приписываете нарушителям самые низменные мотивы.

— Но ведь так всегда и бывает.

— А если они руководствовались возвышенными мотивами?

— Разве это возможно?

— Ничто дурное не способно увлечь Джульетту. Ее могут увлечь чувства, идеи. Может быть, ошибочные, но в своем роде красивые…

— Непонятно…

— Никогда еще борьба идей не достигала такого накала, как в наше время. Думаете, нет честных идеалистов, честных капиталистов, даже честных королей? Мы-то знаем, что они обречены, но они ведь уверены в обратном! Выражаясь языком оперативных работников, вы правильно взяли след, но неправильно определили мотивы преступления. Вот причина вашей неудачи. Вы упустили из виду одно звено. Мой консультант сказал, что начинать надо было с того самого священника, к которому водила Таню Прасковья Семеновна.

Юра смотрел на меня со снисходительным сожалением:

— Неужели вы всерьез допускаете, что какой-то поп способен повлиять на современную девушку?

— Я ничего не утверждаю, но вы исследовали все обстоятельства, за исключением одного. А методика следствия требует, чтобы исследованы были все обстоятельства без исключения. Не забывайте, что психика девушки была травмирована. То, что вы рассказывали обо всех этих женщинах, об их поведении, дает мало оснований считать их обыкновенными аферистками…

— Но ведь шайка спекулянтов — факт? Бандит, задержавший меня, — факт? Подозрительный притон в Ярославле — факт?

— Все эти факты могли пройти рядом и не задеть Тани…

— Что же вы советуете?

— Начать с того, с чего начала Таня: познакомиться с отцом Николаем.

— Смешно!

Юра отошел к окну.

Он смотрит вниз, во двор шумного моего дома, и вся его поза выражает полное несогласие со мной.

— Что же вы будете делать?

Юра прошелся по комнате, остановился перед книжным шкафом, побарабанил по стеклу пальцами, повертел ключом в замочной скважине, повернулся.

— Искать отца Николая. Я мало верю, что это что-то даст, но послушаюсь, исследую и это обстоятельство.

Не очень-то хотелось Юре разыскивать отца Николая. Он предубежден против всех священников на свете. Но и не идти нельзя. Может быть, именно у отца Николая он узнает подробности, которые помогут более точно определить, что произошло с Таней.

Начинать пришлось с Прасковьи Семеновны.

— Вы говорили, что ходили с Таней к какому-то священнику.

— Не к какому-то, а к отцу Николаю, он духовник мой…

— Вот и я бы хотел…

— Ты что, парень, смеешься?

— Вы знаете адрес?

— Тебе церковь али квартиру?

— Лучше квартиру…

И вот Юра на лестничной площадке многоэтажного московского дома.

Под кнопкой звонка табличка: «Ивановой — 1 звонок. Успенским — 2… Ципельзону — 5…» «Что это уж и за Ципельзон, — думает Юра, — который не может обойтись меньше, чем пятью звонками!…» Позвонил. Дверь открыл седенький человечек в толстовке, с чеховской бородкой и длинными пегими волосами.

— Мне отца Николая.

— Проходите, пожалуйста.

Он ведет Юру в глубь квартиры.

Старомодная столовая. Тяжелый квадратный стол, стулья с высокими спинками, буфет со стеклышками. Но за стеклышками не посуда, а книги. Много книг.

— Садитесь, пожалуйста.

Для верности Юра переспрашивает:

— Отец Николай?

В ответ вопрос:

— Вы — верующий?

— Честно говоря, нет.

— Так какой же я вам отец Николай? Николай Ильич…

Молчание. Хозяин ждет, что скажет посетитель, а Юра не знает, как начать. Потом сразу пошли навстречу друг другу, отец Николай — снисходя к молодости посетителя, а Юра — видя его простоту.

— Я к вам по не совсем обычному делу. Я ищу одну девушку. Товарища по школе. Таню Сухареву. Говорят, она бывала у вас…

— Русенькая? — Николай Ильич припоминает. — Тихонькая такая? Как же, как же, помню. Куда же она исчезла?

Юра всех попов считает обманщиками. Пользуются отсталостью людей. Но человек, сидящий перед ним, не похож на обманщика. Юра уловил это сразу. Отец Николай нисколько не рисуется, и, хотя его профессия не вызывает уважения, что-то в нем располагает к себе. «С ним следует держаться поуважительнее, — думает Юра, — не я нужен ему, а он мне, иначе я ничего не добьюсь».

— Послушайте, Николай Ильич… (Хочешь, чтоб тебя звали по имени-отчеству? Пожалуйста!) Вы хорошо помните Таню Сухареву?

— Таню… — Николай Ильич задумывается. — Фамилию не помню… Русенькая? Была, была. Заходила. Хорошая девушка. Раза три или четыре.

— Зачем?

— Она вам сказала обо мне?

— Мне сказала Прасковья Семеновна Жукова. Соседка Тани. Старушка. Санитарка. Сказала, что была с Таней у вас.

Прасковью Семеновну отец Николай признает сразу.

— Знаю, как же. Верующая женщина.

Юра не в силах удержаться:

— А вы сами… верите?

— Верю. — Николай Ильич мягко улыбается, обманывать Юру ему нет надобности. — Без веры не живет ни один человек.

— Я лично живу без веры.

Николай Ильич смотрит Юре прямо в глаза.

— Тайна вашего рождения вам известна?

— Какая тайна?

— Вы верите, что человек, которого вы считаете своим отцом, действительно ваш отец?

— Я это знаю.

— Откуда?

— Я знаю своих родителей. Знаю отца, знаю мать, у меня нет сомнений в их порядочности.

— Сомневаются, когда не верят. Тайна рождения известна только отцу и матери, да и то не всегда. А уж самому ребенку не известна никак. Он не знает, но верит.