— Ну и Джулька! — удивлялся старый Лесник. — Ну и молодец. Чует!

А Джулька, ободренный похвалой, начинал громко брехать, и сейчас же в ответ ему начинало браниться эхо. Леснику это скоро надоедало, и он говорил с укоризной:

— Ну, Джуля, хватит, не будь пустомелей…

Гавкнув еще раз пять, Джулька замолкал, тотчас замолкал и его невидимый противник. Джульку это очень удивляло. А кругом воцарялась такая тишина, что, казалось, было слышно, как стоят деревья, укрытые снегом.

С тех пор, как Джулька родился на свет, была все зима и зима — то ясно и морозно, то шипела и завывала метель. И Джулька уже поверил, что на свете только и может быть снег, зима и холод. Но вот в середине февраля вдруг грянула затяжная оттепель. Джульке к тому времени уже минуло три месяца, и он многое научился понимать и подмечать.

Первые два дня мокрыми волнами накатывался южный ветер. Цепляя верхушки сторожевых сосен, над лесом и над домом шли рыхлые тучи. Леснику нездоровилось, да и Джульке было как-то не по себе. У него тоскливо ныло сердце, и все казалось, что случится какая-то беда.

Но вышло наоборот! Утром третьего дня вдруг засияло такое весеннее солнце — просто на удивление! Выйдя на крылечко, старый Лесник сдвинул на затылок шапку, с удовольствием пыхнул своей коротенькой трубочкой и сказал:

— Ну, Джулька, дожили! Весна не за горами!

Джулька не понял, конечно, что сказал Лесник, но догадался, что теперь уж все будет в порядке.

А кругом творилось невероятное. Снег, сперва неистово блестевший под солнцем, отяжелел, стал матовым и не рассыпался ледяной трухой, как обычно, а продавливался под лапами большими неровными пластами. И при этом он скрипел. Бегать по такому снегу было непросто. Очень скоро Джулька упарился. Да и вообще на дворе была настоящая теплынь, почти как в доме Лесника, но только просторней и веселей.

В следующие два дня все было то же. И хотя по утрам снег лежал, остекленный хрупким настом, уже к полудню с дома летели вразнобой крупные капели, а снег старел, темнел чуть ли не на глазах и оседал. С высоких елей то и дело рушились огромные шапки, оставляя за собой хвосты сверкающей пыли и качание ветвей.

Прекрасный этот праздник продолжался почти целую неделю. Потом зима опять вошла в силу, сухой белый снег засыпал следы оттепели, а мороз что есть силы кусал Джульке нос и язык. И все-таки Джулька потихоньку помнил о том солнечном островке в огромном море зимы, помнил и надеялся побывать там хотя бы еще раз.

А дни шли за днями, солнце раз за разом влезало на крышу и уходило в небо, а вечером опускалось в лес. Был уже март — первый месяц весны. Морозы куда-то девались и только по ночам нет-нет да и заползали в конуру. Но это уж было не то! А значит, и жить Джульке становилось все проще и веселей. К тому же у него теперь появились кое-какие охотничьи дела. На опушке, у самого леса, объявились мыши. Там и здесь в снегу виднелись ходы в их норы. И все кругом было исчерчено незаметными для глаза, но остро пахнущими мышиными тропами. Джулька с наслаждением вынюхивал эти места, но как поймать мышь, он не знал. Может быть, сунуть нос в норку? И Джулька совал нос в норку. Мыши там не было. Но вдруг она выскакивала совсем из другого входа, бежала по насту, словно коричневый дрожащий шарик, и проваливалась в следующую дырку. А Джульке не хватало ловкости сразу броситься за мышью. И когда он добегал до места происшествия, мыши уже и след простыл!.. Джулька пробовал караулить, притаившись у норок. Но мыши, наверное, замечали из-под снега его тень. Ведь Джулька был по сравнению с ними настоящим слоном!

Только однажды ему повезло. Из норы, совсем близкой, неосмотрительно выскочил какой-то глуповатый мышонок. Джулька успел прыгнуть и цапнул мышонка за хвост. Огромное охотничье счастье тут же обрушилось на Джульку. Но это само счастье и погубило все дело! Джулька от радости сильно сдавил челюсти, мышонок рванулся и тут же исчез в норке. А во рту у Джульки остался обрывок мышиного хвоста. Минуту Джулька стоял в растерянности. Потом он думал съесть хоть этот обрывок. Но хвост был просто удивительно невкусный. И тогда Джулька задвигал языком, затряс мордой и выплюнул свою жалкую добычу на снег… Больше мышами Джулька старался не интересоваться. Все-таки мыши — это не дело для охотничьей собаки!

Однажды утром — было это в конце марта, когда Джулька, стоя под елью, облаивал синиц, впрочем, нисколько его не боявшихся, — к дому Лесника подъехали сани, в которые был запряжен гнедой конек. Джулька бросился к саням и к Незнакомцу, который уже поднимался на крыльцо.

Джулька с грозным лаем кинулся из своей засады…

Этому Джульку никто не учил, это он знал от рождения: есть на свете «чужие», и от них надо охранять Лесника. Джулька уже был у дома, когда дверь отворилась, и вышел сам Лесник.

— О, Петрович! — сказал Лесник и протянул Незнакомцу руку.

— Здорово, Кузьма, — приветливо отозвался Незнакомец.

Джулька зарычал, залаял, в его сердце горела огромная страшная злоба. И поэтому, может быть, впервые лай у него получился грозный, как у настоящего пса.

— Тихо, Джулька, свои, — ласково сказал Лесник.

Но Джулька не мог успокоиться. Тогда Лесник крикнул на него строго:

— Нельзя! Нельзя, говорят тебе!

Джулька почти сразу умолк, а Лесник, обращаясь к гостю, спросил:

— Ну как, хорош?

— Хорош! — ответил Незнакомец. — Ничего не скажешь, хорош! — Он тоже был охотник.

— Джульбарс! — с гордостью сказал Лесник, и Джулька, услышав свое имя, вильнул хвостом.

Потом Лесник и Незнакомец ушли в дом, а Джулька понюхал сани, для порядка облаял конька, который стал всхрапывать и бить передней ногой в снег. Потом Незнакомец вышел из дома, и Джулька уже на него не лаял: помнил про «нельзя». Он даже разрешил себя погладить, но ему это совсем не было приятно. Даже и не напоминало те прекрасные минуты, когда его гладил Лесник. Потом Незнакомец сел в сани и укатил по дороге куда-то в лес. Вот и все. Но Лесник вдруг начал делать какие-то, непонятные и тревожащие Джульку вещи. Если бы Джулька был человеком, он сразу бы догадался, что Лесник собирается в дорогу. Но Джулька этого, конечно, понять не мог, а только чувствовал прихлынувшую вдруг тоску.

Лесник часто ходил в дом и из дому, потом вдруг запер сарай, закрыл ставнями окна. Потом он вынес целый таз похлебки и поставил ее перед Джулькиной конурой. Похлебка была очень густая, там, кроме самой похлебки, было много хлеба и еще мелко накрошена колбаса. Джулька сейчас же начал ее выедать.

А Лесник ушел в дом и очень скоро появился в новом, незнакомо пахнущем полушубке и с рюкзаком за спиной. Джулька все время испытывал непонятную тревогу. Лесник нагнулся к нему, потрепал легонько, погладил и стал говорить что-то грустным голосом. И Джульке тоже стало грустно, он стоял тихий и присмиревший.

— Сегодня у нас вторник, — говорил Лесник, — а уж до субботы я непременно обернусь. Вот и считай: среда, четверг, пятница— три дни. Будешь тут за хозяина. Не балуй. — Он вздохнул. — А мне, брат, в город надо. Ничего не попишешь: служба.

Он хотел еще что-то сказать, но тут появились уже известные Джульке сани. В них сидел тот же Незнакомец и еще один незнакомец, новый. Сани остановились, Лесник сел в них, а Джулька остался у крыльца.

— Ты давай-ка рысью, — попросил Лесник, — а то как бы пес за нами не увязался.

Незнакомец причмокнул, взмахнул вожжами, конек сразу побежал. У Джульки сердце сжалось, он бросился за санями. Но Лесник крикнул:

— Нельзя, Джульбарс! На место!.. Дом стереги.

И тут сани скрылись за деревьями…

Просто удивительно, до чего быстро место без человека становится пустым. Вот уже сорока безбоязненно скачет по крыльцу, вот пошел снежок и припорошил остывшую трубу. И дверь уже долго-долго не открывается, хотя у Джульки есть надежда, что она как-нибудь вдруг откроется и оттуда выйдет Лесник. Но ничего этого нет, тишина кругом, сумерки выползают из леса. И в доме ни звука, ни огонька, даже окон нет. Печально Джульке лежать в конуре, печально и страшно. А выходить и того страшнее. Нет Лесника— пусто!..