В конце концов республиканцы сдались, правительство заработало. Клинтон одержал громкую победу, что, помимо всего прочего, консолидировало вокруг него ряды демократов, даже при том, что, подписав закон о реформе системы пособий, он вступил на зыбкую почву.

Недовольных в своей партии Клинтон усмирил и прямым обращением к афроамериканскому электорату, что укрепило базу демократов. Точно так же, как Буш твердо стоял на позициях христианской коалиции в вопросе об абортах, Клинтон не пошел ни на малейший компромисс в защите гражданских прав черного населения Америки и поддержке программ, направленных на их укрепление.

Испытанием его решимости в этом смысле стала реанимация в 1994 году программы жестких действий. Называя ее дискриминацией наоборот, консерваторы сумели добиться отмены привилегий для представителей национальных меньшинств при найме, в том числе и на государственную службу, а также при приеме в вузы. Столкнувшись с мощным давлением, Клинтон тем не менее не приостановил программу; напротив, в принципе он поддержал ее, заметив, что она нуждается «в корректировке, но не в закрытии». Выступив в поддержку таких знаковых реформ, как запрет на расовые квоты и недопустимость увольнения белых за участие в программе жестких действий, президент остался глух к призывам к откату от давних позиций демократов. Представители национальных меньшинств и женских организаций приветствовали решение президента; они останутся на его стороне и в будущем, когда над Клинтоном сгустятся тучи.

Даже отказавшись от демократических догматов, Клинтон с большим тщанием следил за тем, чтобы в его новых позициях четко сохранялась традиционная либеральная закваска. Инициативы в области борьбы с преступностью означали, по существу, поддержку смертной казни и укрепление пенитенциарной системы, зато призыв установить жесткий контроль над продажей оружия должен был быть дорог сердцу демократа-либерала. Программы реформирования системы пособий всегда включали элементы государственной помощи матерям, живущим на них, а также обеспечение профессиональной подготовки, облегчающей получение работы. Помимо того, президентский законопроект предусматривал крупные налоговые льготы, долженствующие поощрить нанимателей, предлагающих рабочие места бывшим иждивенцам. Всякий раз, обращаясь к вопросам сокращения дефицита и сведения бюджетного баланса, Клинтон не забывал подчеркнуть важность продолжения главных программ демократов все в тех же областях медицинского обслуживания, образования и экологии. Он далеко отклонился — но не порвал с традиционным либерализмом своей партии. А это — критически важный элемент успешной триангуляции: даже вставая на путь перемен, кое-что необходимо оставить в целости и сохранности.

Клинтон также использовал свои выдающиеся способности создания материальных фондов для наведения мостов между собой и ветеранами партии. Продемонстрировав совершенно беспрецедентную в истории президентских выборов энергию, Клинтон собрал в 1996 году более 300 миллионов долларов для собственных предвыборных нужд и еще сотни миллионов на нужды кандидатов, борющихся за места в сенате и палате представителей. Появляясь рядом даже с самыми незначительными фигурами, Клинтон тем самым заставлял обитателей Капитолийского холма примириться со своими изменами партийной догме.

Урок, преподанный Клинтоном и Бушем, ясен: можно перемещаться в центр, пытаясь решить проблемы, обычно рассматриваемые по иному партийному ведомству, но при этом нельзя забывать и о своей партийной программе.

Последние годы Клинтона в Овальном кабинете были омрачены событиями, последствия которых, разумеется, невозможно преодолеть исключительно в рамках той или другой политической стратегии, даже самой удачной. Сойдя в 1995—1997 годах с партийной орбиты демократов, Клинтон вновь вернулся на нее, когда разразился скандал, угрожавший его президентской будущности. Когда в январе 1998 года наружу выплыл его роман с Моникой Левински, Клинтон сделался заложником парламентского меньшинства своей партии. Чувствуя на своей шее когти республиканцев, требующих его отставки и действительно запустивших вскоре в палате представителей процедуру импичмента, Клинтон мог удержаться лишь на тоненькой нити — треть плюс один голос, которые партия должна была наскрести в сенате, дабы предотвратить крах.

Обеспечивая себе эту поддержку, Клинтон был вынужден забыть о всяческой переориентации. Медпомощь — чрезвычайно обещающая программа, инициированная Джоном Бре, сенатором-демократом от Луизианы, — попала в руки партийцев-леваков. Накануне президентских выборов 2000 года демократам хотелось во что бы то ни стало очертить круг вопросов, решая которые можно завоевать большинство в конгрессе. И тут вдруг выяснилось, что одного из этих вопросов, по которому Клинтону некогда удалось договориться с республиканцами, не хватает. Отказываясь вопреки прежней своей позиций от гарантированного права пациентов подавать в суд на медицинские организации, бесплатного получения аптечных препаратов для престарелых, от реформы системы социального страхования, Клинтон послушно вернулся в партийное стойло и исключил даже возможность компромисса, могущего выкачать воздух из какой-нибудь важной политической кампании в масштабах штата или целого государства.

На протяжении своей политической карьеры Клинтон нередко вступал в конфликт с партией. Правда, закончил он свои президентские годы, уступив силам притяжения и капитулировав в долгом сражении с либералами традиционного толка. И все же три центристских года этого человека оставили значительный след в истории. Унаследовав страну с высоким уровнем преступности, растущим числом пособий, искалеченным бюджетом, он переломил дурную тенденцию и добился успеха путем перемещения в центр и триангуляции.

Впрочем, стратегия эта — не исключительно американская привилегия. Более того, пример, опираясь на который я рекомендовал президенту Клинтону повернуться лицом к центру, возник не на наших берегах, а во Франции. История о том, как французский президент-социалист Франсуа Миттеран сумел, применяя тактику триангуляции, обыграть в 1980-е годы лидера голлистского толка Жака Ширака, не менее поучительна, чем сходный пример Билла Клинтона.

Обращаясь ко мне с просьбой помочь ему оправиться от победы республиканцев на выборах в конгресс 1994 года, президент Билл Клинтон задумался об исторических параллелях. Одетый в простую домашнюю рубаху, джинсы, спортивные туфли, он свободно откинулся на спинку любимого кресла подле дивана в своем выдержанном в густых малиновых тонах кабинете в Восточном крыле Белого дома и рассуждал об имевшихся у него возможностях. Столкнувшись с конгрессом, который впервые начиная с 1953 года попал под контроль республиканцев, Клинтон думал, как управлять страной далее.

— Некоторые считают, что надо последовать примеру Трумэна и вступить в конфликт с конгрессом, — говорил он, сильно растягивая слова на южный манер. — Другие советуют вслед за Эйзенхауэром наладить сотрудничество, то есть попросту капитулировать.

Клинтон выжидательно посмотрел на меня. Я поднялся с места и подошел к книжному шкафу у противоположной стены. До того, в течение 45 минут ожидая хозяина, я успел тщательно изучить его содержимое, так что теперь безошибочно вытащил экземпляр биографии французского президента Франсуа Миттерана, который довелось прочитать несколько месяцев назад.

— Вот что вам надо. Повторите опыт Миттерана, — сказал я, открывая книгу на нужной странице.

Клинтон склонил голову набок. Такой ответ явно оказался для него неожиданным. Я напомнил ему, что, победив на выборах 1981 года, социалист Миттеран национализировал целые секторы французской экономики, что повергло страну в экономический коллапс, ибо консервативные правительства Соединенных Штатов и Англии перехватили у Франции большинство серьезных инвестиций — вкладывать в новое социалистическое государство никто не хотел. Потерпев поражение на парламентских выборах 1985 года, Миттеран столкнулся с ситуацией, возникшей впервые после образования голлистской Пятой республики (1958), — президент-социалист и правая палата депутатов. Премьер-министром он мог бы назначить какого-нибудь умеренного консерватора вроде Валери Жискар д'Эстена, продолжал я. Однако же Миттеран обратился к крайне правому — лидеру голлистов Жаку Шираку. Острые на язычок французы прозвали этот союз «сожительством».