Паренёк гордый полученным от самого воеводы поручением метнулся с быстротой ветра и через пять-шесть минут действительно притащил, буквально за шиворот, хозяина постоялого двора. Тот покорно семенил туда, куда тащил его молодой воин, не пытаясь, не то что сопротивляется, а даже возмутиться. На лице хозяина двора явно читался страх, чем он не угодил грозному воеводе и строгой боярыне. Который еще усилился, когда с ним заговорил воевода:

  - Как зовут?

  -Тимохой кличут господин.

  -Тимоха в округе кроме троих мальцов, что у тебя на дворе обитают еще сироты без отца и матери есть?

  -Есть, как не быть.

  - К утру, до нашего выезда собери их к себе. Будем уезжать, всех с собой заберем. За каждый пяток мальцов плачу талер. Да больных не вздумай подсунуть. Помрут по дороге, спрошу.

  На лице хозяина двора отразилось облегчение.

  - Исполним господин.

  -Свободен, иди, исполняй.

  Дождавшись ухода Тимохи и отпустив бойца, притащившего Тимоху, Черный обратился к Курковой.

  -Вот уважаемая Ирина Викторовна прямо сейчас забирайте этих троих сирот, с утра готовьтесь к принятию еще, наверное, не менее десятка. Своих вдовушек привлеките. Пусть в пути приглядывают за ними, вместе со своими. Да предупредите их, чтобы не обходили их в питании и присмотре.

  На этом беседа закончилась, и собеседники разошлись по своем еще не доделанным в эти сутки делам.

   К отъезду Тимоха привел одиннадцать детишек на вид в возрасте от четырех до девяти лет. Да кроме него еще три вдовы привели по одному своему дитя. Четвертая вдова просила забрать её и всех её детей в холопство. Как поняли Чернов и Куркова иначе ни она, ни её дети не пережили бы этой зимы. Забрали всех. Честно рассчитавшись с хозяином постоялого двора за поставленный 'товар'. С этого дня и до конца русских земель обоз собирал по пути попадавшихся сирот и поручал их заботам приставших к переселенца вдовам.

   На каком-то не приметном при трактовом постоялом дворе попаданцев и застал Новый год, который они и встретили в своём узком попаданцеском кругу. Без лишнего шума и фейерверков распили припасенную Курковой бутылочку шампанского, закусили, чем бог послал, а послал он даже не смотря на дорогу не плохо. По вспоминали предыдущее своё житьё-бытьё, пофантазировали о будущем, по планировали его под рюмку первачка, опять таки выгнанного, настоянного на травах и прихваченного в дорогу запасливой четой Курковых.

   К Москве подошли 5 января, пройдя мимо неё западнее и выйдя на Болвановскую дорогу, пошли на Коломну, на соединение с основным обозом. Черный с 'витязями' отделились от обоза, направившись в Заяузскую слободу, где на постоялом дворе их дожидался Золотой с остальными 'витязями' и боярскими детьми. Обоз в Коломну повела Куркова.

   Москва и её южные окрестности, Болвановская дорога. 05 января -10 января по новому стилю 1553 года РХ.

   Кавалькада всадников шла рысью по Болвановской дороге со стороны Калуги на Москву. Пока же в окрестностях Москвы, кроме темного бора, небольших деревушек и отдельных домишек, ничего не было видно. Широкая дорога, обросшая ельником и соснами. Деревья высокие, столетние. По бокам мелькают болота, раскиданные в беспорядке избы, копны сена с белыми шапками на засыпанных снегом полянах, кусты можжевельника и тальника. Мечеслав удивлялся - чего ради в окружении такого низкого, грязного, болотистого места построили Москву? Пока к городу подъедешь, по болотинам намаешься ехать. Сосен да елей, можжевельнику да тальника и в других местах навалом. Да и комарья по лету тоже дай боже. Вот ведь Питер и вовсе в болото засунули. Нет это наверное судьба такая, российские столица в болотинах да их окружении строить. Но вот лес кончился, слава богу! Дорога пошла по открытому месту в гору; на взгорье - ветряная мельница, поодаль - кучка бревенчатых избушек, деревянная остроконечная церковь, все засыпано снегом. Над некоторыми крышами, выглядевшими по справнее домиками, вьется дымок. Хозяева видать при деньгах и удобства любят, печи по белому в избах поставили. Видимо это начались посады. Вскоре дорого выбежала к реке. Здесь встретили толпу ребятни, - катались на прародителях санок с береговой кручи на лёд.

   - Какая река? - спросил Граббе. - Москва скоро ль?

   - Река - Яуза. Москва тут и есть. Вон, глядите!

   И впрямь, сквозь деревья открылась чудесная картина раскинувшегося на холмах златоглавого Кремля с его дворцами, зубчатыми стенами, соборами, башнями, а вокруг большое пространство, застроенное бревенчатыми домами и церквами, утопавшими в белизне. Очарованные видом громадного, для данного времени, города, попаданцы и ливонцы долго, молча, любовались им.

  -А что тут впереди за этим частоколом? - продолжал опрос Граббе.

   Тот же видимо самый старший и бойко мальчуган ответил:

   - Слобода, а вона - Китай-город, а уже тот - Кремль.

  Удовлетворившись полученной от паренька информацией, путники двинулись дальше.

   Энциклопедист Граббе и тут не удержался, сообщив, что, скорее всего это Гончарная слобода. Свободно проскочив через ворота, устроенных в вале с установленным по верху частоколом, всадники продолжили путь. Слобода ширилась, строений становилось все больше и больше, а вокруг них огороды и пустыри; такие же мужики и бабы, как и в Гдове, Пскове, Великих Луках или Великом Новгороде. Которые при встрече отвешивают проезжающим в броне и при оружие боярам низкие поклоны, оборачиваются, смотрят вслед. Впереди них по дороге поскрипывала снегом вереница саней, а около обоза тихо следовали верховые. Издалека, да еще со спины и пока плохо разбираясь в местной 'моде', трудно разобрать: не то татары, не то еще какие-то. В косматых шапках, в цветных штанах, обвешанные оружием, они невольно внушали страх всем горожанам и крестьянам, попадавшимся им навстречу, отражавшийся на лицах и в поклонах. Страх перед вооруженным татарином, вошедший в них с детства вместе с материнскими песнями. На поклоны всадники в косматых шапках не отвечали. Слышен был благовест многих церквей, говор снующих по улице людей, звуки свирели. Нарядные хоромы мешались с мелкими бревенчатыми избенками; некоторые из них были курные, срубленные прямо на подзавалье, с волоковыми окнами под потолком для пропуска дыма, похожими более на щели, чем на окна. На крышах кое-где торчали деревянные дымницы. Из подворотен выбегали псы. Всадники отгоняли их плетьми, оберегая ноги скакунам.

   Большие и малые деревянные избы кое-где стояли, укрывшись в палисадниках и в серебристых от инея березовых рощицах. Почти у каждого пятого дома под боком ютилась часовня. И всюду бесчисленное множество колодцев, "журавлями".

   Не доехав до проезжей каменной башни, почти у самых ворот Граббе нагнувшись с седла, спросил волосатого человека с подбитыми глазами, стоявшего в компании подобных ему личностей у покосившейся избенки, как проехать в Разрядный приказ. Волосатый плюнул, гадко изругался, покраснел от злости и ничего не ответил. Из кучи тряпья, лежавшего около дырявого тына, донесся бабий голос:

   - Ищи дыру в ограде под Миколой... Блажной! Нищий!

   Псы затявкали, взбеленились. Бродяги лениво повернули головы в сторону 'витязей'. В их глазах было мутно, невесело. Однако язык шевельнулся, чтобы сказать непотребное. Едущий с ним в паре Брусилов потянул из ножен саблю. Бродяг как ветром сдуло. Вот только, что были здесь, гавкали, а теперь их нет. И только куча какого-то рванья указывает, что они не морок, а живые люди, только, что валявшиеся на земле.

   Впереди - высокий вал, на нем красного кирпича стена, на которой виднеются бревенчатые стрельницы; в конце дороги кирпичная башня со сводчатыми воротами, в глубине которой видна поднятая решетка, бородатый невысокий плотненький страж, обняв бердыш, стоит тут же, на утоптанном снегу, у подошвы вала, дремлет. Прохожие спокойно проходили мимо стража ворот. Но когда отряд стал приближаться к воротам, дремавший встрепенулся, обернувшись, что-то крикнул в арку ворот. Оттуда споро вышли еще трое бородатых крепеньких, вооруженных бердышами стражников. И встали парами по сторонам воротного проезда.