Завязав шнурки на армейских ботинках — генерал вручил мешок пасадаранцам. Один из них — взял мешок и быстро пошел вглубь парка…
В доме со стеной, проломленной то ли бомбой, то ли саперным зарядом — оказались сразу три совершенно одинаковых «Ниссана-Патруль» иранского производства — отличные вездеходы для армии и рейдов, старые моторы с Евро-0 — но при этом вечные, неубиваемые машины. Они сели в одну из таких, одновременно все три «Ниссана» взревели моторами и пошли через парк, меняясь местами в колонне как будто — по воле умелого картежника — каталы…
— Мы должны надеть на вас колпак — сказал сидевший рядом иранец — это простая мера предосторожности. Везде злоумышляющие и жиды.
Водитель, сидевший за рулем «Ниссана» — носил очки ночного видения. Машины — двигались совсем без огней.
— Я… — генерал Шариф запнулся, подбирая подходящее слово — плохо чувствую себя в темноте. Плохо…
Правило номер два. Если ты силен — покажи, что ты слаб. Если ты слаб — покажи, что ты силен. Не торопись — хвастаться перед врагом…
— Это обязательно… — сказал пасадарнец с тщательно скрываемым презреньем. Все-таки он не был дураком и догадывался, что человек, которого его послали встретить с такими предосторожностями — непростой.
— Тогда… я хотел бы говорить с вами. Просто говорить. Много ли у вас людей? Много ли людей поднялось на защиту Ирана?
— На защиту исламской революции поднялись все как один — отрезал пасадаранец.
Судя по тем данным, какие передавала агентура и судя по полупустому городу — далеко не все…
— А велики ли потери?
— Увы… многие стали шахидами… но смерть каждого из них будет отмщена. Вы слышали про недавнюю атаку в Персидском заливе?
— Она наполнила мое сердце гордостью. Есть еще те, кто сражается…
Пасадаранец не нашел в этих словах издевки. Видимо, сам верить в то, что говорит — и ожидает этого же от других. Фанатик.
— Время придет… и мы придем туда, откуда они пришли. И клянусь Аллахом… заставим заплатить за каждого из нас, ставшего шахидом…
О да, друг мой. И ты даже не представляешь, как быстро это произойдет…
Машины ехали… генерал не знал точно направления. Огромный Тегеран — делился внутри себя… на севере, у гор — жили богатые люди, на холмах Джамарана — строились небоскребы, ничуть не хуже чем в Дубае и Эр-Рияде, там продавали иностранную технику втридорога, там улицы представляли собой выставку последних достижений мирового автопрома, там, в магазинных витринах были все мыслимые и немыслимые бренды западной индустрии лакшери [42]. Там легче дышится, там рядом — пробитые через Эльбрус скоростные шоссе — пара часов в дороге — и вот ты уже на благословенном побережье Каспия, где сохранились виллы еще шахского периода, где живут богатые люди. Юг Тегерана, упирающийся в безводную пустыню Кум, нищая, убогая застройка, раньше трущобы, а теперь безликие многоэтажки и базары — это адский анклав ненависти, оттуда — выходят фанатичные священнослужители и бойцы Пасдарана, именно они сделали революцию в семьдесят девятом, именно они меньше чем за два года узурпировали власть [43], именно они бросили страну в водоворот противостояния со всем миром, недрогнувшей рукой заткнув рты тем, кто был против. Так что — они ехали на юг, в южные кварталы Тегерана, где до сих пор действовали временные оперативные штабы взамен разгромленных высокоточными ударами американцев. И генерал Шариф, не слишком верующий суннит — невольно проникался уважением к этим стойким, фанатичным, верящим в свое предназначение людям. Хотя это он — стоял у истоков нападения на Иран и сейчас хотел сделать следующий ход. Потому что так было нужно…
Они ехали по дороге с твердым покрытием, видимо по бывшему скоростному шоссе. Поворачивали — и снова ехали. Потом — они остановились, его взяли под руки, и повели куда-то. Ступеньки… еще ступеньки. Они все время вели вниз, генерал считал их. Их было много. Метро! Они спускаются в метро!
Шахр-е-рей или Багершахр, может быть — одна из предыдущих станций. Они устроили штаб на станции метро! Интересно только — они знают про противопещерные бомбы у американцев? К тому же — тут станции мелкого заложения, не так, к примеру, как у русских или северных корейцев. Сам генерал — попытался бы организовать несколько кочующих штабов на автомобилях высокой проходимости или штаб в какой-нибудь больнице. Американцы не имеют право наносить удары по таким целям и в этом — их слабость…
Потом — с него сдернули колпак. Они и в самом деле были на станции метро, глубоко под землей. Нормального освещения не было, а вместо него были светильники, подвешенные к единому кабелю, протянутому непонятно откуда. Грязь, тени, вооруженные и безоружные люди. На обоих путях были поезда, белые с красными и синими полосами. Станция была довольно примитивной архитектуры, без изысков. Красные и желтые пластиковые сидения… часть из них выдрана, но часть — осталась. Желтые — для женщин, красные — для мужчин.
Полный бред.
И прямо посреди всего этого…
В Иране — особым спросом пользовались портреты имама Али, убитого злодеями на равнинах близ Кербелы, ныне принадлежащей Ираку. Это было что-то вроде икон у русских… в исламе вообще запрещены изображения человека — но тут они были. Имам Али был святой… в день его смерти люди выходили на улицу и истязали себя, резали, хлестали металлическими прутьями… лилась кровь. Здесь же — рядом со святым стоял скромно одетый, чем — то похожий на Али человек с короткой черной бородой и добрыми глазами.
Это был последний президент Ирана Махмуд Ахмадинеджад. Возможно, через лет двести кровавыми игрищами и парадами будут отмечать день смерти и этого шиитского святого…
Они замедлили ход перед висящим портретом, напоминающим всем иранцам то, что они должны помнить. Вот люди, которые отдали за вас жизнь! Вот люди, чьи раны все еще кровоточат, чья кровь вопиет об отмщении. Для иранцев — все это произошло как будто в один день, здесь месть живым за сотни лет назад умерших — в порядке вещей. Поэтому — зря американцы связались с этой страной, ох, зря связались…
Они сели в новенький, обтекаемый вагон метропоезда — и он тронулся…
— У вас все еще ходит метро? — негромко спросил генерал Шариф.
— Ходит. Американским собакам не остановить его! — ответил страж и выругался…
Поезд шел медленнее, чем обычно ходит метро — но все же шел. В одном месте — генерал заметил, как мелькнул свет — пролом от бомбы, движение восстановили, но бомба сюда уже попала. Они точно проехали Имама Хомейни — центральную станцию, на которой сходились все ветки Тегеранского метро. Они уже точно были на севере, то есть там, откуда они и прибыли. Сначала — генерал не понимал, почему это, потом понял: обманывают американские дроны. Тегеран, наверное — единственный крупный город, наблюдение за которым осуществляется круглые сутки.
Они вышли на какой-то станции на севере — генерал не знал, какой именно, если раньше все названия станций дублировались на английском, то сейчас кто-то не пожалел ни времени ни сил ни краски, чтобы все это замазать. В одном из служебных помещений станции — они переоделись, стражи спрятали все оружие в одну большую сумку. Если кто-то и следил за ними с дрона — то теперь отследить четверых мужчин, выходящих из одной из станций было бы за гранью, за пределами…
— Идете за Самедом — пояснил один из стражей — мы идем за вами. Не пытайтесь бежать.
— А если обстрел?
Страж усмехнулся.
— Здесь не бывает обстрелов. Здесь живет слишком много жидов…
Люди — текли со станции и на станцию сплошным потоком. Эскалатор не работал, его ступеньки использовались как обычные лестницы. Генерал вспомнил Афганистан, Кабул восемьдесят шестого — точно такая же смесь военных и гражданских, страха и ярости, любви и надежды, боли и отчаяния. Это было разлито в воздухе, это нельзя было передать — можно было только почувствовать…
Они вышли на улицу. Самед шел, ни на что не отвлекаясь, взрезая толпу как ледокол. Видимо, это был какой-то деловой район, сейчас никто здесь не работал, и люди просто ходили по улицам. Потом — он свернул какому-то зданию, большому, старому, архитектуры семидесятых. В Москве в таком же здании находилось представительство афганской авиакомпании Ариана.
