— Знаю, знаю, — чуть слышно пошептала она.

Ван отнес ее в постель, убедился в том, что она разделась и легла, и пошел принести ей чего-нибудь горячего.

Когда он вернулся, Гвинет тихо лежала на кровати, спокойная и бледная, но она все же смогла улыбнуться мужу.

Гвинет услышала, как у Вана вырвался вздох облегчения, и чуть не зарыдала в голос. Ей хотелось броситься к нему в объятия и рассказать все, что накипело. И это было не просто желание облегчить свою душу, нет, она презирала и ненавидела себя за то, что пришлось лгать человеку, который настолько доверял ей.

Ей никогда не нравилась идея жить во лжи — или скрывать правду, что почти одно и то же. Но в первые дни знакомства с Ваном он казался ей настолько холодным, нетерпимым и деспотичным, что она боялась признаний, того, что он не простит.

Теперь же у нее было ужасное чувство, что она бессовестно пользуется доверием любимого человека, пользуется его слепой любовью к ней. И это чувство было не из приятных.

«Это подло, подло, подло, — думала Гвинет. — Дурно пахнет, как и все остальное. Ненавижу себя, лучше бы мне умереть!»

Но Ван вовсе не желал ей смерти. Она была нужна ему живая, и даже очень.

Он суетился вокруг, пытался успокоить, утешить, получше устроить свою милую малышку.

— Со мной все в порядке, Ван. Правда. — Не могла же она признаться мужу, что его внимание и забота только еще больше ранят ее.

И вот наконец он убедился, что жена вот-вот уснет, и потихонечку вышел. Гвинет с облегчением вздохнула и уставилась в темноту, раздумывая над тем, что еще выпадет на ее долю и сколько она сумеет вынести.

Последующие несколько дней слились в один непрерывный кошмар, и позднее Гвинет даже не могла точно сказать, когда что произошло. Она помнила бесконечное ожидание катастрофы, опустошенность и до предела натянутые нервы.

Она вздрагивала от каждого телефонного звонка и бросалась навстречу каждому почтальону — Гвинет ненавидела и презирала себя за то, что рылась в почте мужа, пытаясь первой обнаружить послание Терри и по возможности изъять его раньше, чем Ван наткнется на письмо и прочитает его.

На третий день к ней пришла Паула. Она не позвонила и не предупредила о своем визите, так что Гвинет решила, что это был внезапный порыв.

Кузина была необычайно тиха и погружена в себя, ни намека на прежнюю живость и импульсивность. Гвинет было больно видеть, что Паула до сих пор не отошла от шока. Однако девушка совершенно не собиралась обвинять Гвинет в своих несчастьях.

Кузина поприветствовала ее с прежней сердечностью, может, даже немного более искренней и спокойной.

— Мне так захотелось повидаться с тобой, Гвен, дорогая, — от всей души призналась она. — Я просто не могла не прийти. Нам есть о чем поговорить.

— Я так рада, — крепко сжала ей руку Гвинет. — Боялась, что тебе никогда не удастся отделить меня от всего этого ужаса и ты больше не захочешь видеться со мной.

— Да ты что! Обвинять тебя за свою собственную глупость?! Даже у меня хватит ума не делать этого.

Видно, Паула почем зря ругала себя, надо было спасать девчонку.

— Нет-нет, я совсем не то имела в виду. Ты не сделала ничего глупого. Откуда тебе было знать, как все обстоит на самом деле?

— Ты же пыталась рассказать мне, как только узнала, — возразила Паула с горечью в голосе. — Я все думала об этом последние несколько дней. Надо же быть такой идиоткой, чтобы просто заткнуть уши и закрыть глаза.

Гвинет пожала плечами и слабо улыбнулась:

— Не знаю, кто бы стал слушать в подобных обстоятельствах, Паула. С моей стороны глупо было сказать тебе полуправду. Но я… я просто не могла…

— Я так тебя понимаю, Гвинет, — смутилась Паула, и это было совершенно нехарактерно для нее. — Мне ужасно, ужасно жаль, что в конце концов я вынудила тебя выложить все начистоту. Это старое дело не касается никого, кроме тебя самой… мне страшно жаль, что тебе пришлось рассказать нам об этом только для того, чтобы открыть мне глаза.

— Это не имеет никакого значения, — ответила Гвинет и поняла, что так оно и есть, — Меня абсолютно не заботит то, что скажут или подумают обо мне другие люди. Есть вещи поважнее общественного мнения. Например, что будет, когда Ван узнает обо всем, и что он сделает, когда это произойдет.

— Но ведь он может и не узнать, Гвен.

— Терри скажет ему, даже с риском для собственной жизни.

— Думаешь, решится встретиться с ним?

— Нет. Полагаю, он догадывается, что Ван задушит его, если он начнет бросать в мою сторону подобные обвинения. Позвонит или напишет, это гораздо безопаснее. Но когда… когда?! — Гвинет остановилась, почувствовав, что впадает в самую настоящую истерику.

— Но ведь ты могла бы перехватить письмо, — предположила Паула.

— Конечно, я стараюсь первой просмотреть почту. Но как же я ненавижу эти подлые трюки! Мой брак поставлен на карту, и мое счастье зависит от ловкости рук и быстроты. Какое унижение — копаться в письмах мужа! Когда я делаю это, я кажусь себе малодушной мелочной женщиной. Теперь-то я понимаю, что надо было набраться смелости и давным-давно рассказать все начистоту. Честная женщина так бы и поступила. А я просто ввязывалась то в одну опасную ситуацию, то в другую. Мне так стыдно за все это, что я даже не знаю, что хуже: мои прошлые ошибки или моя трусость и лживость.

Паула испуганно уставилась на нее.

— Ты вовсе не мелочная и не малодушная, — ответила она после минутной паузы, перефразировав слова Гвинет. — Ни один мелочный и малодушный человек не сделал бы того, что ты для меня сделала.

— Сделали бы, дорогая. И уверяю тебя, гораздо раньше меня. А я дотянула до самой последней минуты и тем самым навлекла на тебя столько ненужных бед и разочарований. Все надеялась, вдруг случится чудо и все само собой утрясется.

— Да брось, Гвен! Это и неудивительно. До меня было слишком трудно достучаться. И я совсем не уверена, что решилась бы на подобный поступок, окажись все наоборот. Любой на твоем месте стал бы ждать чуда.

— Но ведь это бессмысленно!

— Такова уж человеческая натура, — с чувством произнесла Паула.

— Ты такая добрая, Паула, ни в чем не винишь меня!

— Винить тебя?! С какой это стати? Да ты совершила геройский поступок, спасла меня от собственной глупости, да еще такой ценой.

— Я не о том. Имею в виду, за то, что я так долго тянула. Я знаю, как тебе больно! Столько планов, столько надежд, казалось, только руку протяни, — и все рухнуло в одночасье, развалилось на мелкие кусочки.

— Д-да. Но лучше уж так, чем разочароваться после того, как все случится, — проявила необычную мудрость Паула. — Кроме того… — Она смущенно замолчала. — То ли я совершенно бесчувственная, то ли это просто шок… но я не могу сказать, что сердце мое разбито. Вот и все. Знаю, девчонки обычно слезами обливаются и рвут на себе волосы, но что толку притворяться? Того Терри, которого я знала, просто не существует. Есть подлец и аферист, о котором я не имела ни малейшего понятия. Жаль, конечно, и даже где-то в глубине души есть небольшое разочарование, однако… — Она снова не закончила мысль, но на этот раз весьма выразительно пожала плечами.

Сердце Гвинет наполнилось любовью. Никогда еще эта девушка не была ей столь близка, как в этот момент. Паула оказалась настолько откровенной, настолько уверенной в том, что не стоит разводить сантименты и притворяться, что сердце ее разбито, что никто бы не смог устоять перед ее открытостью. Для Паулы существовали только голые факты, и она считала глупым перевирать их только ради того, чтобы произвести эффект.

— Не думаю, что ты бесчувственная, Паула, — сказала Гвинет. — Ван прав, ты очень гибкая натура, быстро оправишься. Знаю, противно смотреть, как люди многоопытно улыбаются тебе в ответ и уверяют, что не один, так другой, но это правда. Ты очень красивая девушка, жизнерадостная и не обделена здравым смыслом, так что у тебя будет много друзей.