Подавленный Раймонд даже не взглянул на нее.

– Пани графине можно верить. Она славная женщина, не в пример пани Стефании, – неожиданно поддержала Людвигу Франциска. – Она среди графов самая честная и добрая!

Птаха несколько мгновений пристально всматривался в Людвигу. Она ответила ему правдивым взглядом.

– Что же, пущай говорит. Увидим, куда она пойдет, – наконец согласился он.

Никто не возразил. Безвыходность положения была ясна всем.

– Говорите, – согласился Раймонд.

– Пане Заремба, это говорю я – Людвига Могельницкая!

– Вы живы, вельможная пани? Не тревожьтесь, мы сейчас вас вызволим! – кричал ей Заремба.

– Я жива и здорова. Вы обещаете, пане поручик, что отпустите всех здесь находящихся на волю? Тогда они сдадутся без боя…

– Отпущу. Пусть сдаются.

– Это слово дворянина и офицера? Я за вас поручилась своей честью. Вы меня не опозорите? Скажите прямо!

– Пусть сдаются, отпущу на все четыре стороны.

– Я верю вашей чести, пане Заремба, и буду просить находящихся здесь сдаваться.

Людвига обернулась к Раймонду.

– Я знаю Зарембу – это честный офицер. Он выполнит свое слово. Сложите оружие, и он отпустит вас на свободу, я верю в это! – умоляюще говорила она.

– Что ты скажешь, Сарра? – спросил Раймонд, нагибаясь к сидящей на полу девушке.

– Обманут они нас, Раймонд… Какой позор! Что мы наделали!..

– Нет, они не посмеют этого сделать. Я буду вас защищать, – уверяла ее Людвига.

После короткого совещания решено было сдаться. Первым на крыльцо вышел Птаха. Он сразу же наткнулся на труп хромого партизана. И ему впервые стало страшно.

Дом был окружен солдатами. Около крыльца стоял с револьвером в руке Заремба. Птаха взглянул ему в глаза и понял, что дальше этого двора не уйти. И ему стало жаль себя.

Последними вышли женщины, среди них Людвига. Парней сразу же стали обыскивать. Несколько солдат бросились в дом забирать оружие.

– Поздравляю вас, графиня, со счастливым исходом! – взял под козырек Заремба, щелкая шпорами.

– Добрый день, пане Заремба! – пожала ему руку Людвига.

– Уберите этих отсюда! – приказал он и повернулся к Людвиге. – Скажите, как эти негодяи с вами обращались?

– Очень хорошо. Вы их сейчас отпустите?

Заремба презрительно усмехнулся.

– Стоит ли говорить об этой швали! Слава богу, что вы живы! Пан полковник всю ночь не спал. Пойдемте, я вас проведу к саням. Пап Владислав тоже здесь. Мы с ним немножко поссорились, он там… – сказал Заремба и подал Людвиге руку.

– Пане Заремба, я хочу, чтобы вы их отпустили при мне. Я, конечно, верю вашему слову, но они поверили только мне, и это меня обязывает, – начиная тревожиться, сказала Людвига.

– О каком слове может идти речь? Вы помогли нам, за это большое спасибо. А с этим быдлом нечего церемониться.

Как бы иллюстрируя его мысли, один из солдат толкнул Олесю прикладом в спину,

– Пошла, говорят тебе! – шипел он на девушку, не желавшую уходить.

Олеся упала. Птаха кинулся к солдату.

– Не смей бить!

Сержант Кобыльский страшным ударом приклада в лицо свалил Андрия на землю.

– Ах, вот ваша честь, убийцы! – крикнула Сарра.

Один из солдат ударил ее плетью по лицу. Опрокинув стоящего перед ним солдата, Раймонд бросился на защиту. Заремба выстрелил в него, но промахнулся. Град ударов посыпался на Раймонда. Его били прикладами, нагайками…

Безоружный Леон кинулся в эту гущу спасать товарища.

Во время этой свалки жандармский сержант Кобыльский и двое солдат схватили поднявшуюся Олесю и потащили ее. Франциска бросилась за ними.

– Куда вы ее тащите, негодяи! Пани графиня, спасайте же! – кричала Франциска, обезумев.

Она не отпускала Олесю.

– Заремба, остановите эту подлость! Я презираю вас! Вы… негодяй! – вскрикнула Людвига.

Лицо поручика залилось густой краской.

– Отставить! По местам, пся ваша мать! – заорал он. – Кобыльский, бросьте девчонку, говорю вам!

Солдаты прекратили избиение и медленно отходили в сторону. Жандармы отпустили Олесю. Кровавые полосы от нагаек на лицах Сарры и Раймонда, кровь на лице неподвижно лежавшего на снегу Птахи и все только что происшедшее казались Людвиге кошмаром. Залитый кровью Птаха шевельнулся. Он пришел в себя. Людвига нагнулась над ним, рыдая. Она помогла ему подняться. Он встал, пошатываясь, взглянул на нее с дикой ненавистью, и, судорожно кашляя, еле шевеля разбитыми губами, выплюнул на ладонь три окровавленных зуба.

– Пойдемте, графиня. Вам здесь не место, – сухо сказал Заремба.

– Я не пойду ни на шаг отсюда, пока вы не отпустите этих людей! – с отвращением отворачиваясь от него, сказала Людвига.

– Прошу вас, вельможная пани, оставить это место. Вас ожидают сани. А с этими людьми будет поступлено по закону, – еще суше сказал Заремба.

Людвига резко повернулась к нему. В ее глазах он прочел такое презрение, что ему стало неловко.

– Заремба, вы – негодяй! Но знайте, знайте: если вы кого-нибудь из них убьете, я покончу с собой! Клянусь вам в этом!

– Даю вам слово дворянина, графиня, что никого из них, – ответил он, отступая от нее на несколько шагов, – я не расстреляю. Отпустить же их не могу, не имею права.

Окруженные солдатами, они шли тесной кучкой. Птаха все еще кашлял кровью, оставляя на белом снегу алые пятна. Их больше не били, потому что за их спиной ехали сани, в которых сидела измученная Людвига. Франциска сидела рядом с солдатом, ожесточенная, замкнутая.

Раймонд крепко прижимал локоть Андрия к своей груди – они шли под руку.

Птаха был очень слаб.

– Проспали мы свою честь, Раймонд! А зубы мне правильно выбили, чтоб знал, с кем плясать!..[19]

Сочи – Москва 1934–1936 гг.

Как должна была сложиться дальнейшая жизнь героев романа «Рожденные бурей»? Вряд ли есть хоть один читатель, который бы не задумался над этим, закрывая первую часть романа.

В Московском и Сочинском музеях Н. Островского хранятся черновые материалы, которые позволяют, в известной мере, ответить на этот вопрос. Собраны высказывания автора, отдельные записи, пометки, предположения по поводу общей линии романа и отдельных его героев.

– Во второй книге, – говорил писатель, – будет показано, с одной стороны, собирание сил врага, захват панской Польшей части Украины и соглашение с Петлюрой; с другой стороны, – организация Красной Армии из мелких партизанских отрядов, борьба крестьянских масс против помещиков, стихийные восстания, которые превращаются во всенародное движение против иноземных оккупантов. Красная Армия громит петлюровские банды.

В третьей книге Н. Островский собирался показать уже ничем не прикрытое наступление пилсудчиков на молодую Республику Советов. Героическое сопротивление малочисленной советской армии: тринадцать тысяч красноармейцев против шестидесяти тысяч вооруженных до зубов врагов. Пилсудчики занимают Киев. Буржуазия торжествует. Но под Уманью собирается железный кулак Конной армии. Страшный удар – и враг катится назад. Наше победное наступление и изгнание зарвавшихся интервентов из Украины. Вандализм фашистов: уничтожение прекрасных зданий, бессмысленное, варварское истребление всего, что попадает под руку. Поджог деревень, взрывы железнодорожных станций. Кровавый путь озверевших людей, именующих себя «защитниками культуры».

Островский жил жизнью своих героев – Раймонда и Андрея, Пшеничека и Олеси…

– Я полон мыслями об этих близких и родных мне людях, – часто говорил он.

В их дальнейшей судьбе для него уже многое определилось.

С честью выдержав тяжелое испытание гражданской войны, герои романа «рожденные бурей» становятся активными строителями новой жизни, за которую они так самоотверженно боролись.