Но для решения этой французской стратегической программы необходимо было заставить придерживаться этой экономической политики все государства Европы, а сделать это Наполеону можно было только силой оружия или угрозой его применения, то есть пойти войной еще дальше, чем он зашел. Таким образом, началась и экономическая война «суши» и моря» (ставилась задача – завоевать море через сушу), но изначально победить в этой борьбе шансов у французского императора не было. Можно долго спорить, что важнее как определяющий фактор – экономика или политика, но большое количество исследователей этой эпохи полагали, что Наполеон допустил глобальную ошибку, заставляя Европу придерживаться установленных им правил континентальной блокады, и в результате именно этот курс привел его к потере власти. Наполеон считал, что он нащупал ахиллесову пяту Великобритании, но, возможно, наоборот, именно проведение долговременной континентальной блокады и стало одной из основных причин его падения. В 1806 г. почти вся Европа уже была под его контролем, под влиянием и диктатом Наполеона не находились лишь несколько государств – Португалия, Швеция, Пруссия и, главное, Россия, один из основных торговых партнеров Англии. Поэтому приоритетной задачей для Наполеона являлось любым способом приручить «русского медведя», сделать его послушным и встроить российскую политику в фарватер своего антианглийского политического курса. Собственно, это стало основной стратегической задачей французского императора с 1806 г.

Для решения этой проблемы Наполеон, с целью дополнительного давления на Россию, попробовал собрать антирусский блок восточных государств – российских соседей. Дело в том, что с 1804 г. русские воевали с Персией на Кавказе, а в конце 1806 г. при активной помощи французских дипломатов была спровоцирована война с Оттоманской Портой. Под впечатлением событий Аустерлица и Йены турецкий султан Селим сразу превратился в друга Франции, а Наполеон стал предлагать ему наступательный военный союз. Натравливая и сталкивая турок с русскими, французский император добился своих целей – Россия дробила свои силы, а восточный вопрос создавал у нее дополнительные проблемы с Австрией, которая не могла равнодушно смотреть на русское присутствие (и особенно на их успехи) у своих границ, что отвлекало австрийское внимание от европейских дел. Если Персия оттягивала на себя небольшое количество русских войск, то для войны против Турции от России потребовалось значительное напряжение сил. Затянувшаяся война на целых шесть лет доставляла головную боль российским правящим кругам. Другое дело, что, несмотря на усилие французских дипломатов, скоординировать действия этих двух государств не удавалось, поскольку по отношению друг к другу они выступали конкурентами и на прямой союз между собой идти не желали.

В конце 1806 г. взоры Александра I и Наполеона вновь обратились к Австрии. От позиции этого государства зависело очень многое. Ее территория соседствовала с будущим театром военных действий, поэтому каждая из сторон (особенно французы) опасалась, что австрийцы могут нанести внезапный удар по их флангу. Кроме того, на повестке дня оказался актуальным польский вопрос, поскольку значительная часть польских земель входила в состав Прусского королевства, а именно там должны разворачиваться военные действия. Для Наполеона важно было получить гарантии нейтралитета Австрии, а для русских добиться ее участия в войне на стороне четвертой коалиции. Александр I в ноябре 1806 г. предложил Францу I разработать совместный план действий против Наполеона. Для ведения переговоров в Вену был направлен полковник К.О. Поццо ди Борго. Поскольку Галиция, преимущественно населенная поляками, составляла часть австрийской империи, Поццо ди Борго должен был подчеркивать австрийцам непреложную истину, что «Бонапарт намерен вырвать Польшу из-под власти ныне владеющих ею государей и создать из нее в какой бы то ни было форме державу, зависимую от него и постоянно и неизменно враждующую с Россией и Австриею». При этом русская дипломатия отнюдь не испытывала уверенности в том, что «удрученная Пруссия» в ближайшее время не заключит сепаратный мир с французами (для такого вывода у русских имелись веские основания), но Россия в этом случае была готова продолжить войну и рассматривать прусскую территорию «как открытую для войск обоих императорских дворов». В то же время в инструкции полковнику говорилось: «Необходимость, интересы и сама природа вещей настоятельно требует объединения усилий российского и венского дворов, и е. и. в-во не считает уместным ставить в зависимость от мелочной политики смелые и благородные чувства, которыми должны вдохновляться оба государя в борьбе за свои права и взаимное спасение»[81].

В свою очередь, французы, предчувствуя, что Польша может стать камнем преткновением в австрийско-французских отношениях и поводом к войне, также предложили австрийцам союз и даже вызывались обменять Галицию на прусскую Силезию, граничившую с Австрией. Вообще Силезия, населенная преимущественно немцами, являлась лакомой приманкой, она была отобрана Фридрихом Великим у австрийского двора еще в правление императрицы Марии-Терезии. Такое возмещение явилось бы не только унижением Пруссии, это был обычный метод наполеоновской дипломатии – предлагать завоеванную ими территорию потенциальному противнику, чтобы он потом не смог найти союзников. Блестяще рассчитанный ход, но Австрия только-только стала отходить от последствий Ульма и Аустерлица, а ее правящие круги очень боялись повторения катастрофы, поэтому, несмотря на соблазны с двух сторон, сочли за благо сохранять нейтралитет, хотя наполеоновская Франция, безусловно, оставалась для них главным противником. Австрийцев, без сомнения, волновал польский вопрос, и когда 15 декабря 1806 г. император Франц отклонил предложение о союзе с Францией, им была сделана оговорка, что его государство сохраняет «полную свободу оставить за собою Галицию или же обменять всю эту провинцию или часть ее на Силезию»[82]. Нетрудно заметить, что Австрия в данном случае во многом фактически копировала и повторяла поведение Пруссии в 1805 г.

П.И. Багратион. Художник Дж. Доу. 1823—1825 гг.

Польский вопрос приобрел остроту не случайно, поскольку последующий русско-французский военный конфликт получил в литературе (особенно западной) название «Польская кампания», хотя далеко не все военные действия в 1807 г. происходили на землях, населенных поляками. Заключительные события этой кампании развертывались в Восточной Пруссии, где основное население составляли немцы. Но появление французов в регионе р. Висла ставило на повестку дня вопрос о восстановлении польской государственности, вопрос, оказавшийся для Наполеона непростым. Поляки в результате трех разделов Польши проживали на территории трех государств: Австрии, России и Пруссии. В составе французской армии еще в 1796 г. были сформированы и успешно действовали во времена первой итальянской кампании Н. Бонапарта польские легионы. Осенью 1806 г. французский император вызвал в Берлин дивизионного генерала Я.Х. Домбровского для формирования польских войск и возбуждения национального духа среди польского населения. Польша же встретила французских солдат как своих освободителей, питая определенные надежды на будущее. Безусловно, Наполеон активно эксплуатировал энтузиазм поляков, но официально никаких конкретных обещаний по восстановлению Польского государства не давал, отделываясь лишь туманными фразами. Поляки желали, чтобы Наполеон провозгласил независимость, а он отговаривался тем, что они сначала должны ее заслужить (естественно, пролитием польской крови за интересы французской империи). Т. Костюшко, проживавший тогда в Париже, получил заманчивое предложение возглавить местную администрацию, но бывший польский вождь потребовал невозможного – дать гарантии возрождения Польши. Пойти на такое французский император не мог по многим причинам. Разыгрывая «польскую карту», он действовал очень осторожно, поскольку не был заинтересован в ухудшении отношений с Австрией, чтобы не подтолкнуть ее к войне и получить удар в спину, а, кроме того, не хотел бесповоротно и окончательно поссориться из-за поляков с Россией, с которой надеялся в ближайшем будущем заключить мир, в чем и заключалась для него стратегическая задача.