Впереди были смутные для страны времена, и у них были все шансы отлично вписаться в текущую действительность. Но сама жизнь им такого шанса не оставила. И я приложил к этому руку тоже.

Через некоторое время директор вызвала моих родителей. Она настоятельно рекомендовала перевести меня в другую школу. Как рассказала мне мама, у директора состоялся разговор с некоторыми из четверки. Она всерьез полагала, что, рассказав им все, узнает правду. Идеалист иногда хуже идиота. В ответ Рыжий прямо сказал, что меня достанет.

– А чего он на нас поклеп возводит?! – возмутился он. – Мы тут ни при делах ваще. Ничего, я ему рот заткну!

– Не сметь угрожать! – взвизгнула директор. Только тогда она поняла, что напрасно понадеялась на сознательность этого типа. Но было уже поздно.

В другую школу я идти наотрез отказался. Меня уговаривали и родители, и директор. Но теперь это было дело принципа…

Развязка наступила бы гораздо раньше. Но тут Рыжий угнал машину, чтобы покататься, его поймали, и с треском вышибли из школы. А следом за ним ушли и его приятели. Они же были сплоченной командой. Готовой преступной группировкой.

Детские воспоминания – словно сполохи зари на небосклоне незрелой памяти. Сверкают здесь и там яркими оттисками былого, того, что было настолько давно, что словно и не с тобой. А затем рассвет уже созревшего сознания полностью осветит небеса – и сделает доступным все, что происходило с тобой, в любой момент земного бытия.

Большинство людей, я это точно знаю, живут, как будто, по инерции. Однажды отправившись в увлекательное путешествие по жизни, они двигаются только вперед, никогда не погружаясь в прошлое. В этом их счастье, поскольку самокопание никого, как известно, до добра не доводило, и в этом же их ущербность. Не оглядываясь назад, очень сложно осознать вечность. Во всяком случае, тот малый отрезок времени, какой мы существуем здесь, на Земле, совершенно точно – ничто в сравнении с волшебством нашей памяти. В ней можно прожить тысячу часов за мгновение. И блуждать в одном лишь эпизоде детства многие годы, проигрывая его раз за разом, как вызывающее бурю чувств кино о самом себе…

Отлично помню, как впервые обнаружил себя, то есть дозрел, и заполучил наконец самоосознание – и нашел себя в этом мире на игровой площадке в детском саду. Я раскручивал деревянную карусель, перехватывая металлические скобы. Ощущение было крайне необычным. Я понял, что непременно надо запомнить этот момент. Чтобы потом я всегда знал – это мое первое воспоминание. Отлично помню: была зима, мне было года три, я мерз в дешевеньком клетчатом пальтишке с воротником из искусственного меха.

Как и большинство вещей, оно досталось мне от двоюродного брата. Он был старше меня на два года, и вырастал из вещей как раз вовремя, чтобы не переживать, когда они переходят ко мне по наследству. В остальном, двоюродный брат рос мальчиком очень завистливым. И, приезжая ко мне в гости, старался сломать все игрушки. Чтобы у меня их было меньше, чем у него. Этот изъян в характере он, к сожалению, не изжил с годами. И отношения наши постепенно разладились уже в подростковом возрасте: он завидовал мне даже в мелочах, и никак не мог перенести даже небольшой мой успех. Сам я зависти лишен напрочь. Впрочем, столь ценное качество, как способность радоваться чужим удачам, у меня тоже отсутствует. Большинство удач окружающих мне просто-напросто безразличны. И их горести я стараюсь отбросить, поскольку меня они ранят. Всякий, кто обладает гиперболизированным самоосознанием и привык копаться в недрах своей памяти, чрезвычайно зациклен на себе.

Я крутил и крутил карусель, фиксируя в памяти этот момент. Отчего-то сильно болел глаз. Я дотронулся до брови, и тут же вспомнил, что меня ударил вчера клюшкой Димка Маркин – один из двух детсадовских хулиганов. Другого, Мишку Харина, я тоже запомнил на всю жизнь. Вообще, имена из детства память странным образом сохранила. Словно хотела, чтобы со временем я вписал их в это повествование. Как будто для Димки Маркина и Мишки Харина это было чрезвычайно важно…

Следующий всполох воспоминания покажется читателю странным. Хотя всякий, если напряжет память, уверен, сможет вспомнить нечто подобное. Я гуляю с бабушкой во дворе нашего дома, и меня всюду сопровождает стая черных волков. И ворон. Волков я, будто бы, видел воочию. И они говорили со мной. Не знаю: подарок ли это причудливой детской фантазии, или волки были в самом деле, а потом я разучился их лицезреть? Но одно я знаю точно. В моих детских воспоминаниях они присутствуют. Волки везде ходили за мной. Оберегали от неприятностей. Скорее всего, детский разум порождает такие вот охранительные фантомы. Они помогают ребенку избавиться от страхов и ранних фобий. И ворон, мне кажется, я знаю, откуда прилетел в мои воспоминания. Бабушка в детстве рассказывала сказки, которые начинались всегда одинаково. «Жили-были в лесной избушке три богатыря: Алеша Попович, Добрыня Никитич и Илья Муромец. И вот сидят они как-то. И прилетает к ним ворон с заданием…» Для меня эти былинные персонажи навсегда остались жителями лесной избушки. И когда я лет в десять познакомился с былинами, то был, помнится, очень возмущен, что богатыри, оказывается, жили совсем не вместе. И не в лесу. И вообще, занимались черт знает чем – совсем не по заданию мудрого ворона.

Бабушка любила меня настолько, что почти отстранила маму от воспитания. Она сама мыла меня, сама рассказывала сказки, сама водила в детский сад… И самое раннее детство у меня связано с осязанием бабушки, с ее добрым, необыкновенно красивым и родным лицом в обрамлении белокурых волос.

Из родильного дома меня привезли в большую четырехкомнатную квартиру в центре Москвы, где жила большая семья: мой вскоре умерший героический прадед, прошедший две войны, прабабушка с не менее богатой биографией, бабушка – университетский профессор-энтомолог, дедушка – большой начальник, и мама, тогда еще студентка вуза. Хотя с отцом они к тому времени поженились, проживали мои родители пока отдельно. Впрочем, мама постоянно где-то отсутствовала, и видел я ее нечасто.

Те, кто рано заводит детей, обычно беспечны. Моему младшему брату через много лет напротив выпала на долю сверхопека. К тому времени мама многое прошла, переосмыслила, и ребенок для нее уже не был чем-то вроде неожиданно появившейся живой куклы – она чувствовала ответственность за нового человечка. Впрочем, сверхопека не всегда хороша: чаще всего она порождает бездельников, которые и в зрелом возрасте готовы сидеть на родительской шее, и не представляют себе другого способа существования.

В квартире был длинный-предлинный коридор, казавшийся бесконечным. Я носился по нему с волками, разговаривал с ними, играл. А потом гонял на четырехколесном велосипеде. Уже в одиночестве. Волки, к тому времени, постепенно растворились, не ушли совсем, а погрузились в какое-то иное измерение, чтобы оттуда наблюдать за мной – уже слишком взрослым, чтобы общаться с ними…

Однажды в Штатах, в период бурной депрессии, я допился до такого состояния, что увидел странных черных собак, круживших неподалеку. И швырнул в них пустой бутылкой из-под виски в бумажном пакете. И она вдруг пролетела сквозь них. «Фак!» – выкрикнул я, и порядком испугался. Утром я с трудом припомнил этот эпизод, сопоставил факты, и пришел к выводу, что это мои детские фантомы. Волки явились, должно быть, чтобы меня поддержать в тяжелый жизненный период. Впрочем, в мистику я не верю, так что сразу же отбросил эти домыслы. Поскольку стоит только поверить в подобные вещи, и быстро ум за разум заедет. А я слишком ценю свой ясный рациональный интеллект…