Счастливцев и Улита .
Улита . Пробовали наливочку? Не знаю, хороша ли; хотелось вам угодить, а уж, право, не знаю.
Счастливцев . Очень хороша, отличная; должно быть, вы сами ее делаете.
Улита . Я слова эти ваши не иначе как в шутку принимаю. Хотите, я вам завтра к чаю сливок принесу?
Счастливцев . Сделайте одолжение, только от бешеной коровы.
Улита . Ах, я вас не понимаю.
Счастливцев . То есть рому. Он так у нас называется.
Улита . Поищу.
Счастливцев . Поищите, если любите!..
Улита . Вот вы сказали: «если любите»! Знаете, что я вам скажу на это?
Счастливцев . Нет, не знаю.
Улита . Вы вот это слово сказали мне в насмешку. А вы нашу сестру не судите!
Счастливцев . За что же, помилуйте! Я очень доволен.
Улита . Мужчины завсегда довольны, потому на них ответу нет. А вы возьмите наше дело! Бывало… и вспоминать-то смерть, так жизнь-то, не живя, и коротали. Замуж тебя не пускают, любить тоже никого не приказывают… у нас насчет любви большой запрет был. Ну, одно средство: к барыне подделываешься. Ползаешь, ползаешь перед барыней-то, то есть хуже, кажется, всякой твари последней; ну, и выползаешь себе льготу маленькую; сердцу-то своему отвагу и дашь. Потому ведь оно живое, тоже своего требует. Уж и как эта крепость людей уродует! Про себя вам скажу… Да вам слушать-то будет скучно… само собой, во всем этом одна только подлость. И не хочу я расстроивать ни себя, ни вас, потому как вы мне милы. (Оглядываясь.) Никак, ваш барин?
Счастливцев . Бить меня идет.
Улита . Ах, жалости какие!
Счастливцев . Я присяду, а вы меня загородите: авось не заметит. (Приседает.) Что, идет, приближается?
Улита . Нет, назад пошел; только так дико посмотрел. Какой у него взгляд! Ужасти просто; так тебя в дрожь…
Счастливцев (встает) . Варвар!
Улита . Как же вы, мой милый, живете у такого барина?
Счастливцев . Да какой он мне барин! Я такой же, как и он. Ишь ломается, благо горло-то широко.
Улита . Что вы это говорите! У них барственность настоящая, врожденная. Этого отнять у них никак невозможно.
Счастливцев . Кто у него отнимает! Я говорю только, что мы с ним равные, оба актеры, он — Несчастливцев, я — Счастливцев, и оба пьяницы.
Улита . Актеры? Ах, что вы! Что вы!
Счастливцев . Больше десяти лет по России-то бродим, из театра в театр, как цыгане. Оттого он и не был у тетки, что стыдно глаза показать.
Улита . Ах, ужасти!
Счастливцев . Вот и теперь в Вологду пешком идет с сумочкой. Нельзя ж ему без лакея показаться, он дворянин, ну и укланял меня. Так и обращайся хорошенько. Я еще на провинции-то получше его считаюсь, нынче оралы-то не в моде.
Улита . Что только я слышу от вас!
Счастливцев . Думает здесь попользоваться чем-нибудь от тетушки. Уж просил бы прямо на бедность; так, видишь, стыдно. Давеча оплошал, не удалось зажать деньги-то; вот теперь на меня за это бесится. Самой низкой души человек! В карты давеча играл с гимназистом, заманивал его. Уж я ушел от них; обыграет его, думаю, отнимет деньги да еще прибьет. Да так и будет; ему это не впервой! Он убьет кого-нибудь, с ним в острог попадешь. Вся ухватка-то разбойничья, Пугачев живой.
Улита . Хорошо, что вы мне сказали. Прощайте!
Счастливцев . Адью, мои плезир.
Улита (с испугом) . Я уж пойду! Ах, страсти!
Счастливцев . А, испугалась! А я так все чертей играл, прыгал вот так по сцене. (Прыгает и кричит.) У! У!
Улита . Батюшки мои! Уж вы меня извините!
Счастливцев . Да что мне в твоем извинении! Провалитесь вы и с усадьбой-то! Я вот убегу от вас. Будьте вы прокляты!
Улита убегает.
Ушел бы сейчас, да боюсь; по деревне собак пропасть. Экой народ проклятый! Самим есть нечего, а собак развели. Да и лесом-то одному страшно. Придется в беседке переночевать; надо же туда идти, там библиотека и наливка осталась. А как сунешься? Он не спит еще, такой монолог прочитает! Пожалуй, вылетишь в окно, не хуже Фидлера. Пойду поброжу по саду, хоть георгины все переломаю, все-таки легче. (Уходит.) Петр робко крадется в тени кустов и осматривается.
Явление пятое
Петр , потом Аксюша .
Петр . Ну, кажись, все в доме спать полегли. Только этот бессчастный путается. Ну, да ему полтину серебра пожертвовать, так он отца родного продаст. Ночь-то очень светла, может, Аксюша не выйдет совсем, побоится, чтобы не увидали. А как нужно-то! Уж последний бы раз повидались, да и кончено дело. Эх ты, подневольная жизнь! Дрожит сердце, как овечий хвост, да и шабаш! Ничего с собой не сделаешь: и руки и ноги трясутся. Воровать легче! Приди в чужой дом повидаться с девушкой, не в пример тебя хуже вора сочтут. Эка эта любовь! Вон тятенька говорит, что это баловство одно, на год, на два, говорит, это занятие, не больше, а там сейчас насчет капиталу. Дожидайся, когда она пройдет, а пока что муки-то примешь. Никак, идет? И то.
Входит Аксюша ; увидав Петра, подбегает к нему.
Аксюша . Ах, ты здесь!
Петр . Давно уж тут путаюсь. Здравствуй! Жива ли покуда? (Целует ее.)
Аксюша . Видишь, что жива. Ну, говори скорей! Некогда ведь, того гляди хватятся.
Петр . С тятенькой у нас опять разговор был.
Аксюша . Ну, что ж он? Говори скорей! Душа мрет.
Петр . Подается. Час ругал по обнаковению. Потом: «За тебя, говорит, дурака, видно невесту с приданым не найдешь! Хоть бы две тысячи за тебя дали, и то бы ладно». Слышишь?
Аксюша . Да ведь негде их взять.
Петр . Надо доставать.
Аксюша . У Раисы Павловны не выпросишь; нечего и унижаться.
Петр . А ты у братца попроси, у Геннадия Демьяныча!
Аксюша . Ай, что ты! Страшно, да и стыд-то какой!
Петр . Да ведь уж ау, брат! До самого нельзя вплоть приходит.
Аксюша . Надо ведь ему будет признаться во всем.
Петр . Ну так что ж! И признайся! Он свой человек. От него нам уж последнее решение выйдет.
Аксюша . Да, уж последнее.
Петр . А ведь кто его знает! На грех мастера нет. Он с виду-то барин добрый. Да ты поскорей, завтра же чем свет; а в полдень мы с тятенькой придем, ты мне скажешь.
Аксюша . Хорошо, хорошо.
Петр . Только ты долго этого разговору не тяни; а так и так, мол, до зарезу мне; вот и конец. Либо пан, либо пропал.
Аксюша . Да, да, разумеется. До стыда ли тут когда…
Петр . Что «когда»?
Аксюша . Когда смерть приходит.
Петр . Ну полно, что ты?
Аксюша . Вот что, Петя! Мне все пусто как-то вот здесь.
Петр . С чего же?
Аксюша . Я не могу тебе сказать, с чего, я неученая. А пусто, вот и все. По-своему я так думаю, что с детства меня грызет горе да тоска; вот, должно быть, подле сердца-то у меня и выело, вот и пусто. Да все я одна; у другой мать есть, бабушка, ну хоть нянька или подруга; все-таки есть с кем слово сказать о жизни своей, а мне не с кем, — вот у меня все и копится. Плакать я не плачу, слез у меня нет, и тоски большой нет, а вот, говорю я тебе, пусто тут, у сердца. А в голове все дума. Думаю, думаю.
Петр . А ты брось думать! Задумаешься — беда!
Аксюша . Да нельзя бросить-то, сил нет. Кабы меня кто уговаривал, я бы, кажется, послушалась, — кабы держал кто! И все мне вода представляется.
Петр . Какая вода?
Аксюша . Да вот что, милый ты мой, все меня в воду тянет.
Петр . Ой, что ты, перестань!
Аксюша . Гуляю по саду, а сама все на озеро поглядываю. Уж я нарочно подальше от него хожу, а так меня и тянет, хоть взглянуть; а увижу издали, вода-то между дерев мелькнет, — так меня вдруг точно сила какая ухватит, да так и несет к нему. Так бы с разбегу и бросилась.
Петр . Да с чего ж это с тобой грех такой?
Аксюша . Сама не знаю. Вот как ты говорил вчера, так это у меня в уме-то и осталось. И дома-то я сижу, так все мне представляется, будто я на дно иду, и все вокруг меня зелено. И не то чтоб во мне отчаянность была, чтоб мне душу свою загубить хотелось — этого нет. Что ж, жить еще можно. Можно скрыться на время, обмануть как-нибудь; ведь не убьют же меня, как приду; все-таки кормить станут и одевать, хоть плохо, станут.
