– Если вас действительно интересует мое мнение, то вот вам оно: не было никакой эвтаназии. Мать умерла от рака. А отца посадили просто потому, что он проворовался в своей строительной конторе. Но ведь у моего папеньки были крепкие связи и в ментуре, и в прокуратуре, вот его адвокат и сочинил сказочку про эвтаназию.

– Погодите, но было же письмо вашего отца?

– Какое письмо? О чем вы шепчете, милое созданье? Не было никакого письма!

– Виктор, а вам известно такое слово – факты? Муж Алисы, Джон, прятал от жены письмо отца, которое тот ей послал из тюремного лазарета. Но она его нашла и вернулась, чтобы…

– Правильно. Она вернулась. Но вовсе не для того, о чем рассказала вам, наивная вы Верочка! Я слишком хорошо знаю свою сестричку, поверьте мне! На самом деле она намерена нас с бабой Владой выписать из родительской квартиры. Вышвырнуть нас на улицу! А сама мечтает заграбастать шикарную двухэтажную квартирку себе! Вот так!

– Зачем ей квартира здесь? У нее же дом в Лондоне. Да и потом, она очень состоятельная женщина, может купить себе любую квартиру, если захочет. Ваша сестра…

– Повторяю, вы не знаете мою сестру. Она только с виду смесь трепетной лани и лесного колокольчика! На самом же деле – алчная и хитрющая особа!.. Давайте закажем что-нибудь спиртно-э. Эй, гарсон, «Хеннесси» у вас есть? И вообще у меня аллергия на сестру. Клянусь! Как только о ней заходит речь, у меня появляются красные пятна по всему телу!

– На саму сестру или на разговоры о ней? – уточнила Вера.

– И на то, и на другое. Лучше поговорим обо мне!..

Лученко смотрела на своего собеседника и раздумывала: стоит ли продолжать разговор с патологическим вруном? А потом еще и оплачивать заказанное им спиртное… Одним бокалом коньяка «Хеннесси» он явно не ограничится. Про себя она назвала его «пробником». Он словно и не жил по-настоящему, а все только пробовал. Так парфюмированную воду наливают в маленькие пробирочки, чтобы дать покупателю представление об аромате. Но они так же далеки от подлинных духов, как манекен от живого человека. Вот и Бессонов. Ничего в своей жизни не создал, ничем не занимался. А только пробовал все, что подстегивает унылое существование. Пил все, что горит, нюхал, кололся, дышал клеем. Разыгрывал роль незаурядной личности. Интересно, думала Лученко, что происходит, когда зрители расходятся, когда его никто не видит и не слушает? Продолжает представление для самого себя? Или в эти минуты он становится самим собой – тем, кто он есть на самом деле… А кто он есть? Наркоман, подсевший на все, что на его языке «вставляет», то есть возбуждает, делая жизнь одной из фантазий. Кому он нужен, кроме бабушки Влады? И что с ним будет, когда старушка умрет?

Вере стало скучно. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух. Ничего полезного из разговора с Виктором выудить не получится. И все же психоаналитик, сидевший в ней, преодолел нежелание женщины продолжать разговор. Нужно еще кое-что выяснить.

– Вы ведь тоже получили письмо от отца. Зачем вы отрицаете, Вик? – Если в начале разговора Вера лишь предполагала, что было третье письмо Павла Бессонова, то теперь она в этом не сомневалась.

– Чепуха! Не получал я никакого письма! – Отпивая коньяк, Виктор отрицательно замахал рукой с сигаретой.

– Но как же, ведь в тюремной канцелярии на письма ставят штампики. У Алисы копия номер один, у Голембо – копия номер три. Значит, у вас – копия номер два, так?

– Вранье. Третья копия у меня, а не у дяди Славы!

– Ага. Итак, письмо вы все же читали, – усмехнулась Вера.

Но Бессонова нисколько не смутило, что его подловили. Он уже мчался вслед за своими новыми фантазиями:

– Мало ли что отец мог сочинить, сидя в тюрьме! Вот что правда – так это то, что дядя Слава был без ума от мамы. Если б она не умерла, он бы отбил ее у папы, зуб даю! Дядя Слава сказочно богат, он бы маме дал все, о чем только может мечтать женщина. Эй, гарсончик! Еще коньячку!

– И ваш отец вот так просто уступил бы любимую женщину?

– Папа был тюфяк! Обыкновенный совковый служащий. И он в конце концов женился бы на тете Ивге.

– Что?! При чем здесь Евгения Борисовна?

– Оспади! Тетя была влюблена в папу, как кошка. Она мечтала иметь двойную фамилию, знаете, для мещанского шика: Бурау-Бессонова!

– Послушать вас, Вик, так в вашей семье – сплошные влюбленности! Не семейка, а роман Дюма-отца. А вы сами? В кого были влюблены вы?

– Я тогда был женат. То ли второй раз, то ли третий… Не помню. Знаете, как говорил Булгаков, на этой… то ли Вареньке, то ли Манечке… Мы с Михал Афанасьичем похожи. – Количество пустых бокалов вокруг Виктора росло. И по мере соединения пива с коньяком ему стало казаться, что его слушают с огромным интересом.

Вера уже открыто расхохоталась.

– Чем же, позвольте узнать?

– Я тоже написал роман. Гениальный. Отослал его на рецензию Роберту Шекли. Тот прочел – и не выдержал: приехал! Сюда, к нам. Только чтобы познакомиться со мной! Прикиньте, Верунчик! Он дальше жить не мог, если не пожмет руку гению! То есть мне.

– И как? По… пожал? – спросила Вера, у которой уже начиналась истерика. От сдерживаемого хохота текли слезы из глаз. Казалось, она смотрит современную постановку «Ревизора», где Хлестакова блестяще изображал Виктор Бессонов. Правда, текст был свой, не Гоголевский, но исполнение!..

– Не то слово! Он обнял меня, пожал руку и даже прослезился. А потом так разнервничался, что лег в больницу с сердечным приступом… Вообразите, первый фантаст мира – и чуть не умер от зависти ко мне. Правда, позже вернулся к себе в Америку… и все же умер. Не выдержал. Не смог пережить, что где-то в далекой стране есть человек талантливее его! Вот так-то…

Лученко встала.

– Мадам, простите, я, кажется, забыл свое портмоне. Вам придется угостить великого прозаика.

– Кто бы сомневался! Вас, «про заек», необходимо материально поддерживать. Иначе ушки отвалятся, – сказала Вера.

Она протянула подошедшему официанту деньги, помахала Андрею рукой и вышла из «Свинга». Казалось, что ее и вправду качает. Болтун Вик мог кого угодно довести до морской болезни.

– Ты чего? – спросил Андрей заботливо.

– Ты не представляешь… – Вера промокнула платком уголки глаз. – Разговор с Виктором Бессоновым – это как пиво пополам с коньяком! Нормальный организм начинает подташнивать. Вранье на вранье. Я сейчас чувствую себя как Золушка, которой нужно перебрать мешок фасоли и отыскать в ней рисовое зернышко. Есть ли хоть крупица полезной информации в этих завалах вранья? И можно ли полагаться на полубред наркомана? Пусть даже в состоянии краткой ремиссии…

– М-да, – задумчиво отреагировал Андрей. – Он мне показался похожим на пуделя.

– Как это? Почему?

– Да мне каждый человек кажется похожим на определенную собачью породу. Или кошачью. А иногда просто на какое-то животное из диких.

– Ну-ка, поподробнее, – оживилась Лученко. – Про пуделей давай, рассказывай.

– Значит так. Ладит с детьми и собаками, крепок и энергичен, спортивен, хорошо поддается дрессировке – если правильная. Это были достоинства. И это не про твоего собеседника. Сложности: легко возбудимая нервная система, неуравновешен, брехлив – ну то есть лает на кусты, образно говоря. И даже самые титулованные пуделя обожают по помойкам рыться, дорываются до всякой дряни… Ты чего?

Вера оперлась руками на плечи Андрея и расхохоталась на всю улицу.

– Ой, не могу! До чего точно!

– Вот видишь, какая от меня польза. – Андрей расправил плечи. – Давай прогуляемся до моей церкви.

– До какой до твоей?

– До Андреевской.

Они прошлись до подсвеченной вечером Андреевской церкви. Храм парил над темным Подолом, точно сотканный из бирюзы и золота. Хотелось выбросить Вика из головы. Но Вера по привычке задала себе главные вопросы: мог ли он сделать укол? Для наркомана шприц – вещь привычная, как для курильщика сигарета. Уж не его ли, неудавшегося ребенка, защищал старший Бессонов, беря на себя вину сына? Что скрывается за трепотней Вика?