Вера кивала, ее молчаливое сочувствие подбадривало Вячеслава Демьяновича.

– Да, я любил Ксению, – грустно улыбнулся он. – Но безответно. Она была предана Павлу. Э! Да что сейчас об этом говорить!

– Что вы думаете о последнем письме Бессонова?

– Буду с вами откровенен, Вера Алексеевна. Я и в самом начале, когда Ксюша умерла, не верил в то, что Пашка сделал укол морфина. Чтобы совершить эвтаназию, нужен другой характер, не Пашкин! Для этого нужно уметь брать на себя ответственность! А этого Бессонов никогда не умел! Так что я вполне допускаю – кто-то другой, кто-то из близких Павла это сделал. А он взял на себя.

– Как вы думаете, кто это мог быть?

– А тут особенно и думать нечего. Витька, тот еще тип! Он ради своего комфорта и удобства вполне способен по трупам пойти. Или бабушка Влада. Она так Ксюшу ненавидела, что могла ее убить еще тогда, когда та была здорова! Гадюшник…

– А сама Алиса? – задала провокационный вопрос Вера.

– Нелогично, – пожал мощными плечами бизнесмен. – Зачем ей тогда все это ворошить? Да еще с вашей помощью? Все уже забыли ту историю…

– Из нашего разговора я поняла, что вы не забыли.

– Не забыл. Ксению нельзя забыть…

Они замолчали. Несколько минут было тихо.

– Как вы относитесь к роману «Мастер и Маргарита»? – неожиданно спросила Вера.

– А при чем тут… – удивился Вячеслав Демьянович. – Восхищаюсь, конечно, как и всякий интеллигентный человек. И творчество Булгакова уважаю, и эту книгу считаю великой. А что?

– Там есть эпизод, когда Левий Матвей хочет зарезать Иешуа, своего учителя, которого везут на казнь. Зарезать, чтобы «спасти», как он сказал, от невыносимых мучений. Спасти, понимаете? Очень важное слово. Потому что Иешуа, не сделавший никому в жизни ни малейшего зла, должен избежать истязаний. И мысль об убийстве учителя Левий называет «простой и гениальной». Что это, как не своего рода эвтаназия? Как вы относитесь к этому?

Голембо растерянно моргал своими чайными глазами.

– Ну… Я не знаю… С такой точки зрения я как-то никогда… Но ведь церковь осуждает легкую смерть! – вдруг вспомнил он.

– Никто и никогда этот эпизод с такой стороны не обсуждал, – сказала Вера, внимательно глядя на собеседника. – Да, официально церковь против эвтаназии. Но почему Левий по умолчанию считается как бы героем? Пусть он не смог, но пытался… А вы могли бы?

– Что мог бы?

– Как Левий. Спасти любимое существо от ужасной боли, но стать убийцей…

– Чего вы от меня хотите?! – вскинулся бизнесмен, но как-то неуверенно. – Не знаю я. Не знаю!

Вера встала.

– Спасибо за разговор и за чай, Вячеслав Демьянович. Мне пора.

Голембо проводил гостью в холл, где водопад продолжал медленно струиться в чашу бассейна. Не хотелось отводить взгляд, хотелось стоять и наблюдать за льющейся водой, смотреть на зеленый каскад листьев и цветов. Хозяин дома заметил это и сказал:

– На Востоке считают, что вода очищает жилище от негативной энергии. В императорских покоях древних восточных династий всегда текла вода. Они воспринимали стихию воды как предмет философский. Журчание воды успокаивает, дает жизненную силу.

Вера подумала невольно: «Уводишь разговор в сторону. Интересно, много ли покоя дает тебе эта вода?» Но вслух ничего не произнесла.

– Подождите! – пробормотал ей вслед Голембо. – Ну хотите, я скажу Алисе, что это я сделал Ксении Бессоновой укол?

– Зачем же, если вы его не делали? – мягко улыбнулась Вера.

– Пусть Алиса успокоится и будет счастлива, – проговорил он глухо, глядя в сторону.

Вера покачала головой.

– Не нужно, Вячеслав Демьянович. Но за попытку спасибо…

Выйдя из роскошных апартаментов, Вера присела на скамью Ботанического сада. На соседней лавочке мама с дочкой приманивали орехами белочку. Белка медленно и будто бы неохотно подходила, брала орешек – и пушистой змейкой взвивалась на дерево. Съедала лакомство, затем спускалась за новым угощением. Наблюдая эту сценку, Вера размышляла о своем.

Все-таки сомнений Веры разговор с Голембо не разрешил. Мог ли он сделать смертельный укол? Мог. Ему как химику, знающему препараты, это нетрудно. Тем более ему, любящему мужчине, было невыносимо смотреть на страдания обожаемой женщины. Да. Мог, мог… Ему не довелось разделить с ней жизнь, но он вполне был способен решить, что хотя бы ответственность за ее смерть он в состоянии взять на себя. Мог, подобно Левию Матвею, свято верить, что совершает благо. И даже после смерти соперника, Павла Бессонова, не хочет отдавать ему права на такой подвиг… Дескать, нужен другой характер, не Пашкин, нужно уметь отвечать за свои поступки.

Голембо подходил на роль человека, способного на поступок – эвтаназию. Но решился ли он на него?..

Несколько раз звонил Верин телефон. Она говорила «Алло», в трубку дышали и молчали. Веру раздражали эти немые звонки, и она вдруг подумала: а так ли уж необходимо идти домой? Сколько можно терпеть рядом унылые разговоры совершенно чужого мужчины, его подозрительные взгляды… Сколько можно скрываться? Да и зачем, что за детский сад?! Совсем завертелась, свои личные проблемы забросила, вот так психотерапевт!.. С Юрием давно все говорено-переговорено, даже и объяснять ничего не надо. А Оля уже взрослая, поймет мать. Но тянется, тянется эта неопределенность. А почему? Потому что тебе, уважаемый врач, «сапожник без сапог», постоянно некогда. Нет, не хочу я возвращаться назад, в старую жизнь. За Паем вот только заеду и за вещами…

Телефон снова затренькал.

– Да! – рявкнула Вера в трубку. – Говорите, я не кусаюсь!

– Ой, – послышался знакомый голос. Это была Даша Сотникова. – Ты чего ругаешься?

– Извини, тут ошиблись номером… Привет.

– Привет-привет, мой нежно любимый Эскулапик! – промурлыкала рекламиссис.

– Подлизываешься, – определила подруга. – Значит, хочешь получить от меня срочную телефонную помощь. Слушаю тебя всеми фибрами и жабрами!

– Ты чего это хулиганишь, а, Верунь?

– Потому что я решила уйти из дома и пожить у тебя. Не бойся, временно! А тут ты берешь и сама звонишь. Ну и кто теперь может сказать, что телепатии не существует?

– Телепатия – есть! И ты умеешь передавать мысли, как главпочтамт – телеграммы.

– Тогда встретимся вечером, и ты мне расскажешь о накипелом и наболелом.

– Верунь, я не могу ждать до вечера! – заканючила Сотникова. – Мне срочно надо. И потом, вечером ты мне расскажешь свое. Почему ты вдруг уходишь из дома? Опять свекровь достала? Или Юрик в своем репертуаре – пилю, нужу, жену извожу?

– Нет, Дашка. Я, как тебе уже известно, влюбилась!

– Ну и что? Мой сексодром всегда к твоим услугам, я на работе сутками пропадаю. Но чтоб семью бросать?..

– Дарья! У меня порвался терпец! Понимаешь? Совсем.

– С ума сойти! Ну-ка! Подробности! Кто он? Портрет, профессия, семейное положение?

– Все вечером. Что у тебя стряслось?

Дарья кратко и лаконично доложила о явлении Джона Гордона Старка. Сначала она, как истинная бизнес-леди, похвасталась возможным контрактом и выгодой для рекламного агентства. Затем рассказала об условии Старка. И напоследок, не удержавшись, чисто по-бабски описала англичанина.

– Представь себе Джеймса Бонда, только похожего не на Шона Коннери, а на Бельмондо – и статью, и фейсом лица. А одет! Прям тебе мужская модель от Готье! Шотландский платочек на плече. Пиджачок сидит как влитой. Просто представитель палаты лордов, никак не меньше!

– Стало быть, ноль-ноль-семь приехал лично… Это хорошо. Хочет, чтоб Алиса занималась его рекламной кампанией? Отлично!

– Верунь, ты чего? От своей любви совсем обалдела?! Ничего хорошего и никакого отличного я не вижу! Она ж его на дух не переносит. Он же ее гнобил, как султан в гареме! Скотина британская. Алиска его видеть не хочет, понимаешь? Просто не выносит!

– Ладно, Дашуня, как говорит моя дочь, не гони волну, поговорим вечером. Ты к восьми домой придешь?