Зал был наполнен посетителями; как определил Матвеев, почти все они приезжие – это их машины теснились на стоянке, где сейчас отдыхает и его внедорожник. Вот две женщины, похоже, это их машина с московскими номерами стоит рядом с его. Москвичей видно сразу: деловые, одетые с офисным шиком, в дорогих часах, с безупречными улыбками и прическами. Матвеев не понимал таких женщин и сторонился их, они казались ему искусственно выращенными в какой-то кислотной среде, враждебной человеку. Ему гораздо ближе и понятнее казалась только что вошедшая пара: полноватая блондинка в синих джинсах и голубом свитере – немного взлохмаченная, с доверчиво распахнутыми синими глазищами и безмятежной улыбкой. Дама пришла в компании солидного мужика примерно его лет. Костюм его Матвеев оценил, отчего-то вспомнив Панфилова с его вечными туфлями по бешеной цене… впрочем, не похоже, что это парочка, хотя мужику блондинка явно нравится. Матвеев мысленно ухмыльнулся: не перевелись еще мужики, которые ценят таких вот кровь с молоком уютных женщин. Но ему самому подобные никогда не нравились – ну куда с ней? Ни в поход, ни в спортзал, ни на лыжах покататься, ни в теннис поиграть. Джинсы напялила, бестолочь, и свитерок в обтяжку… хотя грудь хороша, а руки очень изящные, и глаза синие, доверчивые… Таких глаз не должно быть на лице взрослой тетки.
А вот семейство – муж с женой и тремя детьми, похоже, погодками, старшему лет тринадцать. Улыбчивые дети, похожие друг на друга, как пятаки в копилке, даже младшая девочка с такими же, как у братьев, светлыми волосами, голубыми глазами и ямочками на щеках. Матвеев вспомнил Маринку и снова мысленно улыбнулся – дочь уже выросла, учится в далеком Лондоне, но когда-то и она была такая вот маленькая, всегда радостная, открытая навстречу жизни и людям – вся в отца, как ворчала Томка, но ворчала несерьезно, больше для порядка. Жена была в их семье Торквемадой – так она сама себя называла и считала, что без ее чуткого руководства и постоянного вмешательства муж и дочь пропадут – как есть пропадут! И когда Томки пять лет назад не стало, Матвеев почти что пропал, и только необходимость заботы о Маринке и пятилетнем Димке удержала его от темного отчаяния и беспросветной депрессии. Он решительно не знал, как жить без Томки – она была частью его самого, как правая рука или полушарие мозга. Она твердой рукой вела корабль их семьи по бурным волнам быта, она делала кучу разных дел, решала множество вопросов, о существовании которых Матвеев и не подозревал. Томка не умела, так как он, безоговорочно сходиться с людьми, она жила осторожно, словно ступая по минному полю, и все у нее было выстроено логично, под линеечку, все в полном порядке. Она и умерла, оставив ему целый свод инструкций по эксплуатации квартиры и окружающему быту, и Матвеев с Маринкой не утонули в мелочах именно потому, что Томка направляла их верной рукой – и после смерти.
Теперь Торквемадой в их доме стал Димка. К десяти годам выяснилось, что от отца ему передалась только страсть к рисованию, а все остальное он взял от матери. Глядя на Матвеева темными Томкиными глазами, Димка строго интересовался, позавтракал ли родитель и когда прибудет домой, напоминал, что денег на хозяйство надо оставить, а Анна Петровна – бестолочь, и надо бы ее рассчитать.
Матвеев вздохнул. Димка так и не походил в детях – когда не стало Томки, в их доме словно погасло то теплое, ровное свечение, что делало их квартиру именно домом, а Диму и Маринку – детьми. А когда уехала в Лондон Маринка, стало еще хуже, пришлось нанимать гувернантку и экономку, и бог знает, что бы из этого вышло, если бы не Димка-Торквемада, который, как и Томка, шел верной дорогой, вооружившись оставленными матерью инструкциями и его собственными. Матвееву иногда казалось, что жена и не умерла вовсе, а просто улетела в космос – наводить там порядок. И дом катился по раз и навсегда проложенным рельсам порядка, но вот свет погас, да… Матвеев знал, что не сможет впустить в свою жизнь другую женщину – после Томки, – не только сейчас, а, может, и никогда. И иногда просыпался ночью, явственно ощущая запах ее волос.
– Максим Николаевич, а снег-то валит и вовсе не на шутку! – Витя встревоженно смотрит в окно. – Поди, заметет дорогу совсем…
Матвеев оторвался от стейка и тоже посмотрел в окно. Снег валил крупными хлопьями, да так густо, словно ему за это платили большие деньги.
– Эдак не выедем, надо сейчас выдвигаться. – Витя с сожалением отставил чашку с чаем. – Иначе сегодня нам не поспеть нипочем.
– Ну, приедем туда, а там пробка. Будем стоять в хвосте – хорошо, если часа два, а по снегу и вообще неизвестно сколько. Потом в потемках ехать почти двести километров – хорошо, если снег прекратится. А если нет? – Петя вопросительно глянул на шефа. – А к завтрему хотя бы пробки не будет, да и посветлу ехать всяко лучше, чем в темноте.
Матвеев хмурился, хоть и понимал, что охранник прав – только уж очень не хотелось ему оставаться на ночь в этом захолустье. Но делать, похоже, нечего.
– Ты прав. Сейчас вот поедим, и закажи номера, заночуем здесь. – Матвеев снова налил себе сока из кувшина. – Узнай, где можно на ночь устроить машину, и принеси мою сумку. Спешить некуда, экстрим нам ни к чему.
Витя благодарно смотрит на шефа – ну разве не умный он мужик? Другой бы при таких деньгах в грош бы не ставил мнение какого-то охранника, а этот умеет признать чужую правоту. Перспектива продираться сквозь ночь и метель не греет, но теперь об этом можно не беспокоиться. Надо Анжелке позвонить, но это не к спеху… Витя подвигает к себе чашку и наливает подостывшего чаю.
– Как там дети, Витя?
– Спасибо, Максим Николаевич, здоровы, слава богу.
– Новый год скоро. Детвора любит этот праздник.
– А кто ж не любит! – Витя улыбается, приглаживая светлый чуб, упавший на лоб. – Я вот тоже люблю, с детства еще. Мать меня одна растила, а, однако ж, елка всегда была у нас до самого потолка, и подарки не хуже, чем у других, и на столе тоже… Сейчас думаю – как она умудрялась?
– Мать есть мать. – Матвеев отставил стакан. – Нет такой вещи, которую она не сделает для ребенка. Если она настоящая мать.
Петя, допив чай, поднялся и вышел – Матвеев, задумавшись, едва это заметил. А ведь, пожалуй, интересное решение – вот так вглубь построить дом, да если парковка подземная, то…
– Номера заказаны, Максим Николаевич. Идемте, провожу, а потом мы машину отгоним и вещи принесем. – Петины глаза довольно блестят. – Тут, оказывается, стоянка есть гостиничная.
Матвеев поднимается и бредет следом за охранником. Номера рядом – один для него, второй для водителя и охранника. Петя знает, что шеф не любит излишеств, а потому не стал заказывать люкс. Обычный номер с удобной кроватью и чистой ванной, большего и не требуется. Не то чтоб Матвеев был аскетом, но искренне не понимал, зачем ему в номере спутниковое телевидение, которое он не смотрит, мебель красного дерева и золотой, к примеру, унитаз.
– Ну, раз все так устроилось, то я, пожалуй, поработаю. – Матвеев смотрит в быстро темнеющее окно, за которым сплошная стена снега. – Ты взгляни, что делается…
– Сейчас мы вещи принесем, Максим Николаевич. – Петя осматривает номер. – А вы уж, будьте добреньки, отсюда никуда, а то мало ли что.
Матвеев саркастически хмыкнул. Весь этот марлезонский балет с охраной придумал Сашка Панфилов – его компаньон, давний институтский друг и первый министр, так его называла когда-то Томка. Панфилов занимался в их фирме всеми решительно вопросами, кроме собственно архитектуры – и хотя у него где-то пылился точно такой же диплом, как и у самого Матвеева, среди множества разнообразных талантов Панфилова не значились только два: он совершенно не умел танцевать и категорически не умел проектировать здания сложнее сарая. Зато во всех остальных вопросах Матвеев целиком на него полагался. Панфилов нанимал персонал, вел переговоры с клиентами, вникал в офисные разборки, казнил и миловал, и вообще следил, чтоб все колесики их сложного делового механизма вертелись четко, без сбоев и авралов. Он умел меняться, как хамелеон, если это было зачем-то нужно, но всегда и во всем чувствовалась его твердая рука. Без Панфилова фирма не стала бы тем, чем есть сейчас, – но без Матвеева фирмы не было бы вообще. Потому что это его талант обеспечивал массу клиентов, а четкое, порой и жесткое руководство Панфилова – деловую репутацию. У них не случалось накладок, нестыковок, неточностей – все расчеты были точны, все работы производились в срок, и то, что строилось по проектам, разработанным Матвеевым и его сотрудниками, было качественным, удобным и прочным.
