Уходить никто не собирался, и это было очень плохо. У людей Новый год, что им какая-то Тварь: плешивый бобик с тонкой шейкой и странной мордой. Сашка и Фантомас затеяли обстреливать Тварь снежками, для них это была просто беспризорная злая собака, которая испугалась петард и решила отомстить подрывникам. Тварь даже растерялась от такого обращения, и я успела завернуть ее вон со двора.

А люди были везде. У каждого дома взрывали петарды, лепили снеговиков и ездили по ноздрям теплым запахом. Я по привычке гнала Тварь в лес, да и наверняка там народу поменьше, чем во дворах. Получив петарду в нос, она стала сговорчивее. Я даже позволила ей остановиться у самого леса, где нет людей, и как следует поваляться в сугробе – остудить обожженную морду. Вообще они быстро регенерируют, я не сомневалась, что к утру никакого ожога не будет.

В лесу мелькали огоньки: немного, всего два. А с другой стороны – темень, туда-то мы и отправимся. К счастью, Тварь не настолько умна, чтобы выстроить логическую цепочку: «огонек – костер – люди», так что побежала куда направили без вопросов. Пусть в той стороне леса жгут костры, а мы пойдем туда, где никого нет.

Я спешила, гнала Тварь галопом, все дальше и дальше в лес. Если она хоть чуть-чуть притормозит и поведет носом, вся моя осторожность полетит к черту. Они прекрасно чуют запахи. При желании я могла бы сейчас отыскать тетку со всем семейством, в гостях они там или где. Бесполезно прятаться. Поэтому я спешила. Еще полкилометра на восток, и будет выгоревшая поляна. Я нашла ее недавно, этим летом, и она здорово выручает. Вокруг поляны можно бегать хоть до утра, причем с друзьями. Запах гари забивает ноздри оборотня так, что он не учует, даже если рядом будет толпа народу. Ну, при условии, что толпа эта будет вести себя тихо и не показываться на глаза. Главное – не давать Твари свернуть с поляны, пусть себе нарезает круги. Лишь бы кто-нибудь неподалеку не взорвал петарду или не выдал себя голосом.

Первая струйка запаха гари пощекотала ноздрю. Тварь чихнула и попыталась свернуть, но я была начеку. Когда поблизости нет мяса, она у меня сговорчивая: спокойно побежала куда велели, хоть ей и было противно. Ничего, до утра потерпит. А кому-то до полудня на улице куковать, потому что без тетки я домой не попаду. Соседка, которая сама же меня запирала, не поймет, если я завалюсь к ней с рассветом и потребую ключи.

Болтаться по лесу зимой в джинсах и майке, в которых из дома выскочила, – то еще удовольствие. Расстояние, которое ночью казалось пустячным, я теперь прошла часа за два и здорово замерзла. Простужусь, тетка уложит в постель, начнет скакать вокруг с медом и лекарствами. Никаких прогулок, только аспирин, тупые Машкины мультики и театральное сочувствие – вот тебе и каникулы. И ведь без меня тетка знает, что ерунда это, а не простуда. Что-то такое делает со мной Тварь, что я здоровее и сильнее многих ровесников. Вот и сейчас: другая бы загремела в больницу с пневмонией, а я почихаю пару дней и забуду. Тетке все равно, она играет свою роль и не отступит от сценария: «Я в ответе за тебя перед твоей матерью, ты больна и должна лежать. Это кажется, что ерунда, а знаешь, какие бывают осложнения!» Прощайте, каникулы. Ничего, я когда-нибудь привыкну.

Когда ты урод, смириться с этим нельзя и очень-очень сложно исправить. Сойти с ума, как в том афоризме, тоже не выйдет. Не позволяют крепкое здоровье оборотня и гибкая детская психика. Пока еще детская, между нами, девочками. Через годик, а то и меньше, начну бить зеркала и рыдать по ночам в подушку – так вроде должны вести себя подростки? Тогда обязательно случится срыв – второй за четыре года. А значит – на колу мочало, начинай сначала.

Чтобы стать человеком, как все, я не должна есть человеческого мяса девять лет. А мне всего девять было, когда появилась Тварь. Я совсем не помню ту ночь, зато отлично помню утро, когда завалилась домой вся в крови. Вроде засыпала дома, а очнулась на лестнице… Мать тогда на работу не пошла, полдня меня трясла и мучила одним-единственным вопросом: «КТО?» Подумала, что меня ночью кто-то избил. Я молчала, потому что не знала, кто, кого я той ночью загрызла, не знаю до сих пор. Потом у врача выяснилось, что на мне нет ни царапин, ни синяков, а шрам от аппендицита исчез сам собой вместе с какой-то древней хронической болячкой из тех, что просто так не проходят.

Тут-то мать и заподозрила мистику. Остаток дня она жаловалась тетке по телефону, весь вечер собирала меня в Зеленоград, оправдываясь какой-то срочной командировкой, и уже ночью за мной приехал дядя Леша. Мне ничего не сказали. Я только подслушала слово «оборотень» и все поняла и поверила легко. Как тут не поверить, когда просыпаешься утром на лестнице, вся в крови, и ничего не помнишь?!

С родственниками этот вопрос не обсуждался: все отмахивались, говорили: «Не выдумывай», – а про мой переезд врали всякую ерунду: «У мамы много работы и долгов, ей некогда, поживи пока с нами…» Я уже сама начала им верить, но через лунный месяц тетка с дядькой и Машкой срочно засобирались в гости с ночевкой. Меня оставили дома, заперев снаружи, и велели ничего не бояться. Приступ повторился, он не мог не повториться. Я очнулась опять на улице, на этот раз в чистом – повезло. То ли никого не встретила, то ли интуитивно загнала Тварь в лес. Утром мне влетело за разбитое окно, и я перестала сомневаться.

Я выпросила себе персональный компьютер, чтобы не ждать, пока Машка наиграется, и начала выяснять, кто я такая и почему так получилось. Интернет выдавал такую безнадегу, что жить не хотелось. Выходило, что кто-то из моих прапрабабушек или дедушек то ли был превращен в оборотня, то ли сам был колдуном и решил превратиться… В общем, это наследственное, только проявляется не сразу и не в каждом поколении. Живых бабушек у меня не осталось, с матерью и теткой бесполезно это обсуждать, так что я уже не узнаю, кого благодарить за щедрое наследство.

Меня больше интересовало, как снова стать человеком. Тут одним Интернетом не обошлось: пришлось побегать по библиотекам и даже историческим кружкам (некоторые занимаются и такой фигней). Способы были один другого безнадежнее. Найти того колдуна или оборотня, что когда-то обратил прапрабабушку, и убить. Или саму прапрабабушку эксгумировать и снять пояс оборотня, который на нее когда-то надели. А может, не надели, а укусили, тогда никак… Или еще: в полнолуние, когда появляется Тварь, попросить кого-нибудь позвать себя человеческим именем. Где найти такого самоубийцу, в книге не говорилось. В общем, самым выполнимым было девять лет не есть мяса, и я стараюсь по сей день. Три года уже прошло.

Чего мне это стоило – поймет только оборотень, но где ж я возьму второго такого урода? Чтобы просто замечать появление Твари и помнить себя в ней, я вызубрила, наверное, целую библиотеку про гипноз, НЛП и саморазвитие. Читать я, кстати, ненавидела, думала – зашьюсь. Но где-то на сто первой границе человеческих возможностей быстро взялись и усидчивость, и память, и даже талант: через год кое-что начало получаться. А до этого я скупила всю палатку Али: цепи, замки и шелковые шнурки с палец толщиной стали предметами первой необходимости. Тварь рвала все, и я брала количеством. Чтобы ее контролировать так, как сейчас, я год таскала у Машки учебники по зоопсихологии. Вычитывала кучу непонятных вещей и, чтобы их понять, таскала другие учебники… Машка ругалась, но не отбирала, если видела меня за чтением. Ждала, пока отложу.

О волках и оборотнях я могу писать диссертацию. А вот контролировать Тварь у меня получается неважно. Хотя три года назад я была бы в восторге от своих нынешних достижений, но этого все равно очень и очень мало. Высший пилотаж и гарантированное освобождение – заставить Тварь нанести себе рану до крови. Тот, кто ТАК себя контролирует, – уже давно человек и оборачивается просто по привычке. У меня же едва получается уговорить ее добежать до леса, и то если на пути не попадутся люди. Тварь не боится ни боли, ни ран, но специально себя калечить не станет. И уж конечно, не отгрызет лапу, если попадется в капкан (я вообще думаю, что это миф). Осознанно причинять себе боль – это человеческое. И если Тварь… Кажется, я повторяюсь.