– Пойдем пока по пути наименьшего сопротивления, – продолжил щелкать клавишами Мэтью Валентинович. – За последние двое суток поступили шестьдесят человек.

– Тоже много, – задумался следователь.

– Но не пятьсот! – возразила Анжелика. – А сколько из них женщин? Сколько мужчин?

Туманов улыбнулся:

– А вы сами как думаете, кого вы больше толкаете на безумный поступок? Кого, так сказать, доведете до убийства своим талантом?

Анжелика свела тонкие брови на переносице.

– А вы не думаете, что я настолько хороша, что могу довести в равной степени и мужчин и женщин?

– Вполне вероятно… Но судя по статистике, такая страсть возникает в основном у одержимых мужчин. – Туманов вновь уставился в монитор. – Так что от меня требуется? Проверить всех поступивших за последние два дня и попытаться понять, кто готовит убийство?

– Нет, – покачал головой следователь, – вы можете не понять. Надо Анжелику положить к вам недельки на две. Она тут осмотрится, может, узнает кого, а может, этот человек сам себя выдаст, увидев ее в больнице, – предложил Игорь Владимирович.

– Да вы с ума сошли, что ли? Только этого мне еще не хватало! – возмутился Мэтью Валентинович.

– А что такого? Помните, один раз уже такое было! Наш оперативный сотрудник… – начал было Вдовушкин, но психиатр не захотел ничего слушать:

– Так то оперативный сотрудник! А вы хотите женщину подставить…

– Эта женщина поумней многих наших сотрудников будет, – отчеканил Игорь Владимирович.

– Я не давал разрешения.

– А никто и не спрашивал! Так надо!

– Только из-за какой-то записюльки! – нервничал Мэтью Валентинович.

– Записюльки? Это улика! – возмутилась Анжелика. – Вам что, жалко дать мне койко-место?

– Какие слова вы знаете! Боюсь, это койко-место мне дорого обойдется! – вздохнул психиатр. – Две недельки, две недельки… – Пар из него постепенно выходил. Туманов подошел к окну и долго смотрел в него. – Ну хорошо, – наконец согласился он. – Но только две недели. И если за это время ничего не произойдет…

– Конечно-конечно! – захлопала в ладоши Анжелика. – Но меня держать обязательно на общих условиях, чтобы я ничем не выделялась.

– Вы с ума сошли? – снова начал кипятиться Туманов. – Я что, должен здоровому человеку транквилизаторы или антидепрессанты выписывать? – вытаращил он глаза. – Это преступление!

– Я буду убедительна, только если буду как все! Ну, хотя бы что-то легкое…

В эту минуту с улицы донесся сигнал автомобиля. Мэтью Валентинович вздрогнул.

– Я не уверен, что вы пройдете комиссию.

– Что за комиссия?

– Завтра буду я и еще два психиатра. Чтобы вы оказались нашей пациенткой, мы все должны поставить одинаковый диагноз, не сговариваясь. Если переиграете, поедете в клинику посерьезнее. Вы должны изобразить невроз, а не психоз.

– Ну хоть один пример, учитель! – молитвенно сложила руки Анжелика.

– «Я боюсь ездить в метро, потому что меня там охватывает дикий страх задохнуться, потерять сознание, быть задавленной толпой…» А не: «Я боюсь спуститься в метро, потому что там гигантские черви могут меня съесть». Понятна разница? И никаких голосов.

Анжелика кивнула.

– И мне пропуск… как навещающему ее, – сказал Игорь Владимирович. – Она будет передавать мне всю оперативную информацию.

– Часы посещения у нас каждый день без всякого пропуска. – Мэтью в спешке собирал портфель.

– До встречи на комиссии, я подготовлюсь. Я не подведу, – бросила ему Анжелика, которая никак не хотела уходить, следователь Вдовушкин был вынужден силой вытаскивать ее из кабинета.

– Вроде лето, а народ все идет… – пожаловалась медсестра, распахивая окна и раскрывая жалюзи. Солнечные лучи сразу же осветили в воздухе пылинки.

– Какое лето, Света? О чем ты? – обратилась к ней врач-психиатр Ольга Наумовна, полная женщина средних лет. – Конец августа! Все! Обострение пошло! Сейчас до декабря не вздохнем. Хоть количество лечебных дней уменьшай.

– Ну, это мы не в праве по лечебному плану, – возразил ей Мэтью Валентинович.

Выглядел он блестяще: дорогой костюм, начищенные до блеска ботинки, темно-синий галстук под цвет глаз… Еще бы, председатель комиссии!

– Ну что, начнем прием? – Сегодня Туманов был возбужден больше обычного.

– У вас, похоже, была жаркая ночь? – отметила острым женским взглядом Ольга Наумовна.

– Да… была, – улыбнулся Туманов, но думал он совсем не об этом, а о том, что скоро должен увидеть Анжелику. Это его очень радовало, и возбуждало, и веселило, и пугало.

– Начнем с женщин, мужчины пусть подождут, – предложил третий член комиссии Сергей Семенович, лысоватый мужчина с полными губами и теплыми глазами-вишенками.

– Чего так? Сегодня не Восьмое марта! – возразила Ольга Наумовна.

Она знала, что женщин выслушивать намного муторнее и сложнее. У них всегда больше жалоб, больше эмоций, больше шелухи, которую надо вычленить.

Они расселись за двумя сдвинутыми столами, на которых, кроме письменных приборов, стояла минеральная вода в бутылках и пластиковые стаканы. Перед столами находился одинокий стул, предназначенный для пациентов. Окна были за спинами врачей, поэтому солнце било прямо в лицо входящим.

– Так, вот списочек… Начнем с буквы «А». Анжелика Александровна Молотова, тридцать шесть лет! – провозгласил Туманов.

– Мэтью Валентинович, – обратилась к нему медсестра Светлана, – там бабулька какая-то, у нее давление все время скачет, она то на стул ляжет, то плачет, может, с нее начнем?

– Ну, хорошо, давайте с бабульки, – согласился Туманов.

Медсестра выглянула в коридор и пригласила первую пациентку:

– Проходите, бабуш… – Внезапно она замолчала на полуслове и обернулась к комиссии с полными от ужаса глазами. – Господи, на стуле так лежала, что я решила… Проходите, проходите, женщина.

В кабинет, сгорбившись, вошла женщина средних лет в весьма странном одеянии. Колготки цвета детского поноса, спущенные гармошкой, длинная ситцевая юбка в мелкий цветочек и трикотажная вытянутая кофта на пуговицах, причем все пуговицы были разными, а одна болталась на ниточке. Со светлых, не «первой свежести» волос на плечи упала косынка. Со спины ее запросто можно было принять за старушку. Мэтью Валентинович аж вспыхнул, когда узнал в этой весьма странной особе Анжелику.

– Присаживайтесь, женщина, – предложила ей медсестра.

– Ой, как у вас тут… Прямо как на допросе в тридцатые годы, – прищурила глаза Анжелика. – А вы на Берию похожи, – посмотрела она на Туманова.

– А вы знаете, как было в тридцатые годы? – удивленно спросил Сергей Семенович.

– Мне бабушка рассказывала, – ответила Анжелика, зябко кутаясь в кофту.

– Вам холодно?

– Да мне, милок, всегда холодно. Живу я не очень удачно, в цокольном этаже. Всегда такая промозглость и сырость. И знаете… – обернулась она по сторонам, – плесень по стенам пошла и к моей кровати подбирается.

– Вы представьтесь, пожалуйста, – вступила в диалог с Анжеликой Ольга Наумовна.

– Серафима Никитична Старостина бабушку мою звали, – с готовностью ответила Анжелика.

– Я не про бабушку спрашиваю, я про вас.

– А! Меня…

– Так вы же ложитесь к нам в больницу?

– Я… Бабушка не может. Она умерла недавно! – И Анжелика вдруг в голос зарыдала, утирая слезы концами платка.

– Не волнуйтесь, не волнуйтесь… – успокаивала ее Ольга Наумовна.

– Не могу я… Как бабушка умерла, меня вот так вот всю и трясет.

– Так как вас зовут? – спросил Мэтью Валентинович, и Анжелика посмотрела на него с недовольством, словно он и правда был членом тройки НКВД.

– Анжелика Александровна Молотова.

– А возраст у вас какой?

– Чё? Годов сколько? Так тридцать седьмой пошел, – ответила Анжелика.

– Вас воспитывала бабушка? – спросил Сергей Семенович и сам был не рад своему вопросу, потому что напоминание о бабушке вызвало новую бурю эмоций и слез.