Я же кое-как втиснулся в то мизерное пространство, которое оставалось сзади.

– Ну что, братишки, «Гремлин» у нас, верно? – Никто не вызвался подтвердить очевидное. Турок потянулся к ключу в замке зажигания, но я еще не закончил воспитательную беседу: – Так вот, теперь, когда мы добыли БОВ, я предлагаю его утилизировать.

И опять тишина в ответ. Ну как же, я опять сказал то, что и так все знали, что у нас в планах. И опять щекастный чудо-следопыт захотел услышать рокот мощного мотора.

– Парни, похоже, у нас возникло небольшое недопонимание, – я не оставил надежды донести до троицы свое видение ситуации. – Дело в том, что мы можем утилизировать «Гремлин» прямо тут, в Вавилоне.

– Что?! – вопрос был задан в три голоса одновременно, и на трех лицах сразу возникло выражение недоверия и легкой брезгливости.

Похоже, ребятки решили, что я окончательно сбрендил.

– Мы можем слить химию в ближайший унитаз! – продолжал я убеждать парней в своей полной неадекватности. – Тогда и на Полигон пробираться не надо! Вам ведь на Полигон захотелось только для того, чтобы?..

– Не только, – отрезал Орфей.

И это мне очень не понравилось. Так не понравилось, что я даже заткнулся, пытаясь вникнуть в глубинный смысл короткой фразы.

Набирая скорость, джип промчался мимо откатившего в сторону бронированного автобуса-пенсионера. Безжалостно стирая протектор на поворотах, «Вепрь» выбрался на проспект. Для этого Турку – признаю: отличный он водитель – пришлось сделать сложный маневр, исключающий наезд на островки тел посреди локальных алых морей, а также столкновение с изуродованными тачками «американцев».

– Тесно, да? Так садись мне на колени, красавчик, – схохмил Панк, изобразив на лице праведную заботу о ближнем.

– Слышь, сладенький, – прошипел я, – еще хоть слово – и колени я тебе прострелю! Всю жизнь на аптеку работать будешь!

Ничего не имею против сексуальных меньшинств в общем, но конкретно этот крашеный Петушок Золотой Гребешок меня достал!

– Коллеги, спокойно! – Орфей каждого из нас по очереди наградил серьезным, на грани пафоса взглядом, после чего, опустив очи доле, заявил: – Мы ж теперь братья по оружию! Уяснили? Так что никаких больше разборок между собой! Помнится, ты, Край, говорил, что Полигон в это время года особенно прекрасен? Так вот скоро мы там будем.

Буркнув, что не стоит преждевременно говорить «гоп», я достал из кармана мобильник и вошел с него в сеть.

* * *

Иногда в реве «мустанга» Вождю слышится ржание целого табуна диких лошадей. Но сейчас все посторонние звуки – в том числе сбивчивая речь Марго – неразличимы из-за бешеного стука его сердца и набата при пульсации вен на висках. «Мустанг» сдержанно проходит перекресток за перекрестком, умудряясь постоянно проскакивать на зеленый. За «мустангом», с трудом лавируя в потоке электрокаров, рикш и скутеров, мчат три машины – это погоня, это те, кто посмел напасть на бойцов клана «Америка» у КПП Дворца Спорта.

Ноздри раздуваются. Вождь бледен и сосредоточен. В этот раз он решил обойтись без помощи, не призвал духов предков. Сам справится. Подумаешь, приходится прилагать массу усилий, – ревут клаксоны «подрезанных» тачек, – чтобы держать дистанцию. Он ведь мог бы без труда оторваться от преследователей, – его машина позволяет ехать вдвое, а то и втрое быстрее – но Вождю этого не нужно, экипажи «мерина» и обеих «японок» должны постоянно находиться в зоне видимости.

По крайней мере – пока что должны.

– Радость моя, ну послушай же наконец! – врывается в сознание Вождя вместе с болью. Это Марго вцепилась ему в предплечье длинными алыми ногтями и только тем смогла привлечь его внимание.

Следовало осадить ее, ударить, а то просто убить, чтобы не отвлекала. Но вместо этого неожиданно для себя Вождь протянул ей бумажную фигурку-сердечко, начатую им три светофора назад и законченную только что.

– Радость моя, неужели ты делаешь мне… Это так мило! – Марго хлопает ресницами, на глазах набухает влага, а высокая грудь волнительно вздымается и опадает. – Ты такой! Такой!..

Невразумительный девичий лепет. Обычно Вождя раздражают подобные всплески эмоций у его любовниц, но у Марго получается так мило радоваться дешевой поделке!.. Он смотрит в зеркало заднего вида и сбавляет скорость, а то что-то слишком оторвался от погони.

– Радость моя, это все из-за меня! Те кавказцы, что напали на твоих людей… Они были у меня в кафе, вели себя по-хамски, я указала им на дверь, а они затаили на меня злобу и захотели отомстить. А я села к тебе в машину, и они проследили за нами, а потом… Радость моя, только я во всем виновата! Прошу, высади меня! Им ведь нужна лишь я! Я абсолютно в этом уверена, и я не хочу, чтобы из-за меня пострадал ты!

Какая проникновенная речь. Кто бы мог подумать, что рыжая садистка способна на откровенно мазохистскую самоотверженность? Вождь треплет девушку по коленке, наслаждаясь прикосновением к нежной коже.

– Марго, – говорит он, убирая ладонь с гладкой коленки и переключая рычаг коробки передач, – ты преувеличиваешь свою ценность для кавказцев. Твоя роль в нашем конфликте интересов отнюдь не ведущая. Но все равно спасибо, я приятно удивлен. Да, еще… Твоя лояльность обязательно будет вознаграждена.

Вождь специально выбрал официальный тон. Он давно заметил, что девушкам нравится, когда он с ними так разговаривает. Они, очевидно, считают, что в подобные моменты он предельно серьезен и говорит откровенно. Святая простота…

– Неужели ты сделаешь мне предложение? – игриво улыбается ему Марго, облизывая верхнюю губу. – Стоя на коленях, да, радость моя?

Но Вождь больше не прислушивается к белому шуму, создаваемому любовницей. Он – точно тигр перед прыжком. Ведь одна из машин преследователей – японская лоханка, которую, казалось, собрали из ржавого металла, а потом кое-как покрасили гуашью – вырвалась вперед, на полквартала обогнав белый «мерин» и вторую «японку».

Руль резко вправо. Не снижая скорости, черная туша «мустанга» шумно ныряет в пучину ближайшего переулка. Брызжет из-под колес грязца луж. Педаль газа в пол – и машина останавливается в считаных сантиметрах от песочницы, в которой копошится десятка с два разнополых малышей всех, какие есть в мире, рас. Как же это похоже на Вавилон, думает Вождь, глядя на детей. Весь город – одна точно такая же песочница.

Пистолет в руке Вождя уже снят с предохранителя.

Детишки, испуганные внезапным появлением вороного авто, бросив игрушки, – полцентнера китайской пластмассы, не меньше – дружно начинают рыдать. От лавочек, с трех сторон окружающих песочницу, – с четвертой, не прикрытой, прорвался «мустанг» – к наследникам спешат мамаши, дедушки и родные бабки. Все взрослые вооружены, но никто из них даже не подумал открыть огонь по чужаку, ведь детки вопят и размазывают по лицам слезы-сопли, деток надо успокоить.

Вождю тоже нет дела до всего этого детского сада.

Он терпеливо ждет.

И через пару секунд во двор влетает-таки проржавевшая насквозь консервная банка на лысых колесах. Стекловолоконный спойлер, водруженный поверх багажника, смешит Вождя так, что его хохот полностью заглушает голос матери, звучащий в голове и умоляющий любимого единственного сына сойти с Тропы Войны.

Вождь просовывает руку с пистолетом в окно и открывает огонь по дальневосточной самоходной груде металлолома. Бах! Бах! На лобовом стекле «японки» образуется одна дыра, вторая, еще… Краем глаза Вождь видит, как старшие родственники прикрывают собой юных граждан Вавилона. Задние двери распахиваются, из жалкого подобия транспортного средства на ходу вываливаются двое с автоматами в руках. Они намерены защищаться, раз напасть не получилось. Их тела еще только падают на асфальт, а Вождь уже прострелил обоим кавказцам головы. Те же, кто был спереди, умерли, так и не успев остановить машину. Промчавшись мимо «мустанга», едва не зацепив его бампером, недоразумение ниппонского автопрома врезалось в горку, сделанную в виде слона, снесло ее и продолжило путь. Конечная остановка – кирпичная стена дома.