– Уходи. Я останусь. Я…

И схлопотал звонкую пощечину.

Хорошо супруга приложила ладошкой по респиратору, от души.

А вот поделом тебе, Макс. Сначала парня подставил, а теперь Патрика сиротой хочешь сделать?! Вот какого хека и кому ты докажешь, сдохнув неподалеку от Резака, залитого в полусферу?! Типа почтишь своей гибелью его смерть? Это же просто глупо!

– Уходим, любимая, – кивнул я Милене.

Однако выяснилось, сказать было проще, чем сделать.

Я не смог оторвать стопы от травы. Их будто приклеило! С мольбой Милена уставилась на меня, ведь она тоже не сдвинулась с места. А желтый свет все ближе, и лучше бы нам не оказаться у него на пути. Я знал – просто знал, и все, – стоит лучам коснуться нас, и наша совместная жизнь закончится. Как говорится, жили долго, счастливо и умерли в один день.

В груди стало жарко.

– Любимая, дай руку!

Милена послушно протянула мне ладонь. Вцепившись в ее пальцы, я изо всех сил дернул жену к себе. Честно говоря, ни на что не надеялся. Однако импульса, заданного мной, хватило, чтобы сорвать супругу с места. Она сделала пару шажков ко мне, прежде чем вновь прилипла к горизонтали. А что, если…

– Теперь, любимая, ты меня!

Рывком она подтащила меня к себе. Я тут же оттолкнул ее.

– Давай, любимая!

Она вновь меня подтащила.

И это при том, что ни я, ни она самостоятельно не могли сделать ни шагу!

Я ни черта не понимаю в физике, вообще в науках полный ноль, но чтото в нашем с Миленой взаимодействии мне показалось знакомым. Чтото такое было насчет поражения электрическим током. Одна нога на земле – не жахнет, а если две… шаговое напряжение… Так вот, мы с супругой нынче как те ноги, только наоборот. В смысле, когда нас двое, нас не убивает. Вдвоем мы можем перемещаться в зоне поражения прибора. Уверен, «поляна» – это прибор. Либо его производное.

Итак, каждый сам по себе мы никак и никуда. А вместе – хоть спринт бегать можем, хоть марафон.

– Можно, Край! Можно! – во всю мощь своих легких выдала вдруг Милена. – Быстрее! Давай быстрее!

Да я и сам вижу, что обрубленные лучи желтого света уже почти что добрались до нас.

Изо всех сил я оттолкнул Милену. Метра на три оттолкнул. С чувством, с толком, с расстановкой оттолкнул. Да так, что она даже упала. Вот какой я молодец, вот как сумел!

И при этом – какой же идиот!

Потому что Милена теперь до меня не дотянется, а значит, не приблизит к себе ни на шаг. Так что финита, тля, комедия, Макс Край сам себя обрек на смерть. И ладно бы только я окочурился, но ведь и супругу лишил возможности передвигаться – без менято она далеко не уйдет!

Или все не так уж плохо?

– Край, когда мы выберемся, я не знаю, что я с тобой!.. – Милена встала на ноги и, отряхнувшись, зашагала прочь.

Как это у нее получилось?! Да не суть важно, решил я. Главное – она спасена. И ничего, что лучи желтого света неумолимо приближаются ко мне. Подумаешь! Я, как бывший сталкер, как защитник Родины, как… Короче, я приму смерть с достоинством! Не посрамлю! Сын будет мной гордиться!

Милена обернулась:

– Ты там долго торчать будешь? Я ж тебе сказала: уже можно. Идти можно. Ногами пошевели! Кривыми своими!

Это она зря. Нижние лапки у меня такие, что можно женские колготки рекламировать, если предварительно уничтожить растительность. Вот лапками этими модельными я и пошевелил. Получилось. Обрадовался! И побежал к супруге.

Все яснопонятно: мы выбралисьтаки из зоны поражения прибора, ушли достаточно далеко от накрытой «поляны», а потому могли уже самостоятельно передвигаться, без взаимной поддержки и пинков. Милена первая это обнаружила, только внятно объяснить не смогла. Блондинка, что с нее взять?..

Притормози я и оглянись, наверняка увидел бы, как лучи света втягиваются обратно в щели полусферы, а сама полусфера уменьшается в размерах, как бы сдавливается, образуя кокон, внутри которого застыл Резак.

Но я не оглянулся.

Не смог себя заставить.

Глава 8

ДОРОГИ ВЕДУТ НЕ В РИМ

У нее были черныепречерные глаза.

Чернее Патрик ни у кого не видел. У него вот голубые, как у мамы. А у девочки черныечерные. И кожа у нее темнее, чем у Патрика, но все же не такая темная, как у его дружбана Джитуку, который все время норовит выменять свою плохую поломанную машинку на машинку Патрика, хорошую и целую.

Ну, уже не совсем целую… Вспомнив о любимой гонке, Патрик загрустил. Колеса от нее лежали в кармане, а осей не было, чтобы надеть их обратно, оси он потерял в подвале, когда его схватил противный дядька. Не надо было вообще их снимать. Но тогда Патрик не открыл бы замок, не увидел бы те баллоны со знаком химической опасности…

Только эта девочка с чернымипречерными глазами – на ней красивое голубое платьице, на ногах носочки и сандалики – осталась с Патриком в классе. Остальных деток позвали в коридор и, построив парами, побрызгали духами и увели. А Патрику и девочке велели остаться и сидеть, где сидят, не вставать, не ходить, и вообще вести себя тихо. После чего дверь закрыли на ключ, оставив их вдвоем.

В классе неприятно пахло хлоркой. Все пахло: дощатый краснокоричневый пол, выкрашенные белым стены, здоровенная, в три створки, доска на стене, лакированные парты и стулья. Наверное, чтобы отбить эту вонь, деток и побрызгали духами.

Патрик хлопнул в ладоши – получилось звонко и вообще не тихо.

Он собрался нарушить чужие правила игры и установить свои.

– Тебя как зовут? – спросил Патрик у девочки. Та сидела за партой через одну парту от него. Девочка как раз обернулась, чтобы посмотреть на того, кто хлопнул в ладоши. – Ты красивая девочка.

Ему понравились ее глаза. И курчавые волосы, заплетенные в короткие косички. И улыбка у нее была отличная. Когда она улыбалась, как сейчас, становились видны белые зубки – ровные, блестящие, – и совсем незаметными становились ритуальные рубцы на щеках. В отверстии на мочке левого уха вместо серьги у нее была вставлена стреляная гильза 5,45 × 39. На руках девочки распустились черные цветы, нарисованные хной.

– Меня зовут Амака, – ответила она и не спросила, как зовут Патрика.

Наверное, постеснялась. Потому и отвернулась.

Патрик задумался. Джитуку приехал в Вавилон из ЮАР вместе со своей мамой Гердой Генриховной, которая там воевала, а потом усыновила его и недавно стала воспитательницей в детском саду Патрика. Девочка, наверное, тоже из Южной Африки.

Он решил уточнить:

– А ты откуда к нам в город приехала?

– Я тут родилась, – ответила девочка и, вновь обернувшись, добавила с гордостью: – Я – местная!

– А ты в садик ходишь? – Патрику понравилось говорить с ней. Он хотел говорить с ней долгодолго, а потом отдохнуть и опять говорить. – В детский садик? Где детки? Или ты уже в школу?

– Нет, – девочка Амака опустила черныепречерные глаза. – Не хожу в садик. И в школу не хожу.

– Как? – удивился Патрик. – Почему?

– Меня не пускают. Мой папа – очень большой человек. Он в городе всем заправляет, он – самый главный.

– Моим папой никто не заправляет. И мамой. И мной. – Подумав, Патрик уточнил: – Мной только мама и папа. И воспитательница в садике еще. А почему, если папа главный, то в садик нельзя?

Девочка Амака совсем застеснялась.

– Потому что меня могут украсть из садика. Меня должны все время охранять, – сказала она и добавила, явно копируя когото из взрослых: – У нашей семьи много врагов. Мы должны быть осторожны.

Патрик вытащил из кармана машинку. Хотел прокатить ее по парте, но вспомнил, что у машинки нет осей, на которые можно и нужно насадить колеса. А без колес только дружбан Джитуку машинки катает. Патрику никак без колес. Он спрятал игрушку в карман и решительно встал изза парты.

– Как тебе игра, нравится? – он подошел к девочке Амаке. – Я вот с Бабой Ягой сюда приехал, и мы давно уже играем, а мне все нравится. И друг папы тоже будет играть. У взрослых никогда нет времени поиграть, а тут все играют. Ты тоже ведь играешь?