До утра всего ничего осталось. Было неожиданно зябко, пар шел изо рта. Демаскируя, при каждом шаге шуршала ткань обмоток на ногах.

Свернув за угол, я перестал дышать.

Неподалеку от входа, раскинув руки, лежал человек.

Луна освещала его бледное безжизненное лицо. Точнее – ту часть лица, которую не прикрывали маска респиратора и очкигогглы. Молодой совсем парнишка, не старше двадцати, как мне показалось. На шее две веревки непонятного назначения. Удавки, что ли?..

Я осторожно двинул к нему, продолжая разглядывать.

В каждом ухе у парня по два кольца, сделанных из арматурных прутков. Как только мочки не оторвало?.. На голове с помощью сложной системы ремешков удерживаются рога то ли коровы, то ли антилопы.

Ага, ну мне уже все ясно. Это боец клана «Африка». Неясно только, как он оказался на Полигоне? И что забыл конкретно здесь, на ферме? Да еще… Кто его убил?

Все тело мертвеца – лицо тоже – в белых пятнах и полосах, будто его вываляли в муке. Если б кожа у него была черной, это выглядело бы… не устрашающе, но хотя бы контрастно. Увы, «африканец» был мужчиной скандинавского типа – ну чистый викинг, призванный в Киевград на службу ратную. И вся эта экзотическая дребедень смотрелась на нем… нет, не комично. Трудно и опасно было считать клоуном того, кто вооружен автоматом Калашникова такой древней модели, что приклад деревянный. На прикладе, кстати, какието значки намалеваны. Я подсветил их мобильником. Обереги от злых духов, осечек и неполного запирания ствола?..

Логичным завершением портрета парня были бы босые пятки и набедренная повязка, а то и просто неприкрытые гениталии. Но настолько он не смог победить в себе европейское воспитание: чресла его прикрывали добротные спортивные шорты по колено, а на ногах он носил баскетбольные кроссовки известной марки.

Чувствуя слабость, я подошел к телу. Возле «африканца» лежали плотной набитый сидор и какаято хреновина, похожая на армейскую флягу, но не фляга.

Ни ран на нем, ни крови, ничего такого. Странные бугры со шрамами по всему телу не в счет. Это небось мода была такая в той стране, где срочную отслужил, – уродовать себя. В Африке вообще своеобразно понимают красоту.

В груди кольнуло. А что, если это ловушка?! Типа я заинтересуюсь трупом, а в это время… Я глянул по сторонам, прислушался. И присел у тела. Почувствовав запах – рыбой почемуто пахло, – коснулся пальцами горла «африканца» и с удивлением нащупал пульс.

Парень был жив, он просто дрых! Посапывал даже, чуть ли не плямкал губами во сне. Хоть бы подстелил что, а то прямо на землю плюхнулся, еще простудится… Я поймал себя на том, что самому хочется растянуться рядом, сунуть под голову руку с мобильником и… И пофиг, что мы посреди Полигона, кишащего мутантами! Вообще все пофиг…

Я зевнул так, что едва не вывихнул челюсть, и, конфисковав АК, с трудом заставил себя подняться, после легонько пнул соню в ребра:

– Вставай!

И едва успел отпрыгнуть, избежав ответного удара, ибо парень не только вмиг проснулся, но и тут же контратаковал.

– Охренел совсем?! – вскочив, он с кулаками кинулся на меня. Растрепанные светлые волосы его в свете полной луны казались седыми. Да и рога эти коровьи на башке… Забодает еще, минотавр доморощенный.

Но отступать я и не подумал – хорошенько двинул его прикладом в грудь. Он аж хекнул, отлетев от меня на пару метров.

И тут за спиной у меня скрипнули петли – это порывом ветра распахнуло дверь фермы.

Я и «африканец», как по команде, повернули головы на звук. Еще недавно, когда я обходил ферму перед ночевкой, дверь была закрыта за замок…

Ктото проник внутрь.

А там Милена – одна, спит, ни о чем не подозревая!

Оттолкнув «африканца», – а не надо стоять на пути! – я ворвался в пахнущее скошенной травой и навозом помещение, встал у самого порога – и обомлел.

* * *

Патрик сразу понял: это игра такая.

Ну игра же! И отлично, это весело!

Сначала мама оставила его с бабушкой. Это первое задание: приспособиться к новой обстановке. Потом бабушка стала нехорошей, прямо Баба Яга настоящая. Это второе задание: разобраться с ней, не позволить ей сделать Патрику плохо. Затем Баба Яга отобрала у Патрика кошечку и вывела его на темнуюпретемную улицу. Глядя на ее ноги – которая из них костяная? – Патрик сказал, что так неправильно, уже поздно играть, ночью детки должны спать. А она сказала, что Патрик не детка, а чудовище и потому он ничего не должен.

Тогда Патрик задумался: какое же он чудовище? У него когтей нет, зубов длинных тоже… Но раз такие правила игры, то он не против. А потом приехала машина, и Патрик думать перестал.

Машина была странная. Будто ящик. Там, куда сели Баба Яга и Патрик, даже окошки не прорезали. В такой машине скучно играть и ехать тоже скучно, потому что смотреть не на что. И пахло внутри плохо.

Зевнув, Патрик спросил у Бабы Яги:

– Мы едем к маме?

– Да, к маме.

Чуть подумав, Патрик опять спросил:

– Или мы едем к папе?

– Да, к папе, – ответила Баба Яга.

– А вот и нет! – рассмеялся Патрик. – Ничего вы не знаете! У папы дела, к нему нельзя. Он даже маме не разрешил с ним пойти!

Баба Яга сказала Патрику, чтоб он заткнулся и что у нее и так от него голова уже болит.

– При детях нельзя ругаться. – Патрик на нее обиделся и решил с ней больше не разговаривать и не играть. Развернув на голове бейсболку козырьком назад, он вытащил из кармана машинку – любимую красную гонку – и начал катать ее по сиденью…

А потом он проснулся. Оказалось, что они приехали, машина уже остановилась. Баба Яга велела ему перестать тереть глаза и выйти уже.

Он вышел возле большого дома, похожего на школу. Дом и двор были обнесены забором. По двору ходили мужчины с собаками на поводках. Патрик спросил у Бабы Яги, почему мужчины так поздно выгуливают собачек, но она не ответила, только больно взяла за руку и потащила за собой. У него чуть слезы не потекли. А ведь папа говорил, что мужчины не плачут, а он, Патрик, огого какой мужчина. Поэтому Патрик не расплакался, только шмыгнул носом. Наверное, бабушка, когда грубит и злится, просто так играет – ну очень хочет быть похожа на Бабу Ягу.

Они вошли в дом.

На первом этаже было просторно и красиво. Со стены светило нарисованное солнышко, под ним стоял нарисованный домик, а рядом с домиком играли нарисованные пухленькие детки. Пахло как детском саду: едой и малышами. Патрику тут сразу понравилось.

Их вышли встречать две бабушки: одна толстая и низенькая, а вторая высокая и худая. Они поздоровались с Бабой Ягой и стали разглядывать Патрика.

– Оформляйте, – сказала Баба Яга. – На меня оформляйте.

– Как зовут? – спросила толстая и низенькая бабушка.

Баба Яга пожала плечами:

– Это сын моей якобы племянницы. Она, кукушка драная, сама мне его подбросила.

– Мою маму зовут Милена, она хорошая, а папу – Максим, – сообщил Патрик. – И он самый лучший папа, я его очень люблю. И маму люблю. Меня Патрик зовут, мне скоро шесть лет, я скоро в школу пойду.

И тут высокая худая бабушка стала ругать Бабу Ягу. Она говорила, что так нельзя, что через Бабу Ягу родители ребенка могут выйти – и обязательно выйдут! – на их заведение. Патрик хотел спросить, что такое «заведение», но передумал. А потом, когда высокая худая замолчала, вместо нее заругалась низкая толстая, она еще сказала, что хозяин скоро будет и проблем сейчас никому не надо, клиенты вотвот приедут. Тогда Баба Яга не выдержала, злая совсем стала и сказала, что никаких проблем не будет, она все решит, у нее есть средства для этого, и хватит уже, она не девочка, она – опытный сотрудник, столько раз это проделывала, оформляйте уже.

– Ты не девочка! Ты точно не девочка! – рассмеялся Патрик, показывая пальцем на Бабу Ягу, а потом вспомнил, что неприлично показывать на людей пальцем, так мама говорила, и перестал показывать.

– Как, говоришь, твоя фамилия? – толстая была такой низенькой, что ей не пришлось сильно наклоняться к Патрику.