Должна ли Римская республика стремиться к имперскому пути развития и к цивилизаторской миссии? Если так, то традиционные пути развития должны были быть как-то приспособлены к новым условиям. Такие люди, как Сципион Африканский, считали, что эллинизированный Рим должен воспринять культурное многообразие, установить свой контроль в Средиземноморье и стать бескорыстным гегемоном этого региона. Конечно же, это был утопический взгляд. Приверженцы имперского сознания сколько угодно могут говорить о своих благих намерениях, однако на самом деле налицо вмешательство и установление внешнего контроля. Трудно поверить, что захваченные области добровольно соглашаются исполнять иноземные правила, и если они подчиняются им, то это просто разумный ответ на применение силы.
Катон и Сципион предлагали два различных ответа на военные успехи Рима. Первый унаследовал родовое, отрицательное предостережение Фабия Максима «Неторопливого», кого он был поклонником: он был крайним националистом и не стремился к созданию обширной империи. Несмотря на то, что о греческом языке и литературе он знал намного больше, чем казалось, он не желал иметь ничего общего с греческой культурой и Востоком. Катон считал, что достаточно было вытеснить Ганнибала из Италии. Сципион, в отличие от Катона, был убежденным сторонником экспансии. Эти два человека воплотили разные дилеммы, стоящие перед Римской республикой, — между традицией и новизной, эллинизмом и обычаем предков (mos maiorum), патриотизмом и интернационализмом, идолопоклонством и мистицизмом, строгостью и терпимостью, самоотречением и расточительностью. Чем руководствоваться Риму? Катон и его принципы завоевали много сторонников, однако Сципион, видевший Рим империей, смотрел гораздо дальше в будущее.
Более века прошло со дня смерти Александра Великого, с тех пор, как его Восточная империя распалась на три больших части — Македонию, Сирию и Египет. Эти царства соперничали между собой, и их силы постоянно находились в состоянии неустойчивого равновесия. Наряду с этими царствами существовали еще более мелкие части великой империи, такие как торговый остров Родос и небольшое, но богатое царство Пергам в Малой Азии. Крошечные города-государства Греции давно потеряли свое международное значение. Им приходилось выживать под зловещей угрозой Македонского царства, которое держало их под своим контролем. Македонские войска размещались в трех стратегических крепостях — в Коринфе, Халкиде и Деметриаде. Их называли «цепями Эллады». Некоторые греческие города объединились в союзы. Наиболее крупными были Этолийский союз в северной части Греции и Ахейский союз — на Пелопоннесе. Афины жили за счет своей прошлой славы и постепенно превратились в центр древней учености и образования, особенно по части философии.
Вторжение Пирра привело к неприятному знакомству римлян с греческой воинственностью, но, как мы уже знаем, первая военная операция Рима на греческой земле проводилась против Иллирии — полуэллинизированного пиратского царства, расположенного вдоль береговой линии Далмации. В середине III века территория Иллирии распространилась на юг и включила в себя нынешнюю Албанию. Греки, конечно же, очень обеспокоились тем, что в 244 году римляне основали свою укрепленную колонию Брундизий. Она располагалась через пролив от Греции в одной из самых удобных гаваней на восточном побережье Апеннинского полуострова. Во время Второй Пунической войны убийство римского посольства иллирийскими пиратами привело к тому, что сенат одобрил военное вторжение на их земли.
Это раздражало македонского царя, Филиппа V — безжалостного и вспыльчивого правителя, любителя «черного» юмора. Он выступил против римского вторжения, так как считал, что эти земли входят в его сферу влияния. После битвы при Каннах Филипп встал на сторону победителя, неверно рассудив, что и окончательная победа будет за ним. Таким образом, он заключил договор о взаимопомощи с Ганнибалом. На греческих землях не происходило никаких серьезных военных операций, за исключением отдельных столкновений. В 205 году, когда Сципион вел военные действия в Северной Африке, царь понял, что он неправильно оценил ситуацию, и заключил с Римом договор о мире. В то время его военные силы находились в хорошем состоянии. Римляне обычно обсуждали условия соглашения только в том случае, если они выступали победителями, но в данный момент они были слишком заняты, чтобы преследовать Филиппа, и согласились заключить мир. Однако они не отказались от своих претензий к Македонии.
Филипп всегда стремился к незаслуженному превосходству. Когда на трон Птолемеев вступил шестилетний мальчик, то Филипп решил, что настало время захватить часть заморских владений Египта. Не случайно написал автор Экклезиаста (видимо, современник царя): «Горе тебе, земля, когда царь твой — отрок». Зимой 203–202 года македонский монарх договорился со своим соперником, сирийским царем Антиохом Великим, что они поделят египетские владения.
Сирийцы двинулись на юг, а Филипп без всякого разбора напал на мирные города, расположенные на берегах Босфора, а также захватил Киклады и остров Самос. Филипп стал угрожать Пергаму и Родосу, а затем напал также и на эти государства. Такая наглая агрессия сильно озлобила ее жертвы, но что они могли сделать? Македония и Сирия были союзниками, а Египет не имел сил. Филиппу так и не пришлось бы отвечать за свои преступления, не появись на геополитической сцене новый актер — Рим.
Пергам и Родос обратились к Римской республике за помощью. Сенат хотел сразу послать против Македонии войска, но оппозиция в народном собрании вынудила его подождать. На самом деле Филипп не нарушал никаких обязательств перед Римом, поскольку ни одно из государств, обратившихся за помощью, не входило в число официальных союзников Рима, и вмешательство было бы неоправданным. Оно противоречило римскому международному праву — «праву фециалов» (ius fetiale), которое строго соблюдалось. Это право предусматривало, что войну можно было объявлять только в случае обороны Римской республики или защиты ее союзников, связанных с ней договорными обязательствами.
Таким образом, в 200 году сенат послал Филиппу ультиматум, который оказался настолько жестким, что царь сразу же отклонил его. Он не мог поступить иначе. В результате обмена резкими заявлениями старший посланник сената обвинил его в агрессии. На это царь ответил, что, если разразится война, то его македонцы не ударят в грязь лицом. Посланник прервал переговоры и сообщил сенату в Рим свое отрицательное мнение. Филиппу надо было преподать урок. Когда вопрос об отношениях с Филиппом обсуждали во второй раз, народ уступил и согласился объявить войну.
Последовательность событий ясна, но не сохранилось ни одной записи обсуждения в сенате, которая могла бы объяснить мотивы этого решения. Поэтому нам придется размышлять. Одни утверждали, что этот случай является свидетельством неприкрытого империализма. Однако у нас нет почти никаких доказательств, что правящая элита стремилась к расширению территории Рима. Римляне не стали захватывать карфагенские земли в Северной Африке, и в это время они занимались умиротворением непокорных иберийцев и кочевых кельтских племен в Северной Италии. Сенаторы, подобно остальному населению Рима, отказывались идти на войну.
Другие говорили, что в сенате заседали идеалисты, стремящиеся освободить Грецию от македонского деспота, что они хотели без всяких корыстных целей стать своего рода мировым «полицейским». Конечно, такие аристократы как Сципион Африканский были приверженцами греческой культуры, однако они не питали никакой особой привязанности к современным им грекам и проповедовали свое греколюбие исключительно для пользы Рима.
Мы не должны исключать возможность, что конфликт мог возникнуть из-за какого-то просчета. Обе стороны очень мало знали друг о друге. По-видимому, Рим преувеличил угрозу, исходящую от Македонии, а Филипп просто не отнесся серьезно к вмешательству сената в свои внутренние дела, пока не стало уже слишком поздно.
