Когда этот полководец со своей великой армией расположился лагерем у стен Рима, это событие запомнилось, как чудовищный незабываемый кошмар. Впоследствии, если римские дети не слушались, родители успокаивали их, пугая самой страшной угрозой: «Ганнибал у ворот» (Hannibal ad portas).
Отцом Ганнибала был энергичный Гамилькар Барка — командующий карфагенскими войсками на Сицилии в течение последних лет Первой Пунической войны. Он прибыл на остров в 247 году, и именно в этот год у него родился сын. Прозвище «Барка» не связано с какими-то чертами рода или семьи. Оно означает «молния» или «удар меча» (оно образовано от еврейского barak) и отражает такие качества, как энергичность и стремительность.
Видимо эти качества Гамилькар проявлял как в своей личной, так и в общественной жизни. Уже будучи отцом трех сыновей и, по крайней мере, одной дочери, он воспылал страстью к одному привлекательному молодому аристократу Гасдрубалу (получившему прозвище «Красивый»). Поскольку Гамилькар был ведущим политиком и военачальником, то это обстоятельство стало источником разных сплетен (а может быть, его соперники просто выдумали эту историю). Власти, озабоченные защитой нравственности, запретили этим двум людям встречаться друг с другом. Нисколько не смущаясь, Гамилькар женился на дочери своего возлюбленного, и теперь никто не мог препятствовать тому, чтобы тесть встречался со своим зятем.
Договорившись о мире, после которого война на Сицилии прекратилась, Гамилькар сразу же вернулся в Карфаген, переложив на других решение неблагодарной задачи по возвращению на родину многонациональной карфагенской наемной армии. Будучи искусным тактиком, он стремился как можно дальше самоустраниться от позорной капитуляции перед Римом и не участвовать в решении вопроса, как несостоятельное государство сможет выкупить своих пленных воинов. Гамилькару также пришлось отвечать на обвинения своих политических противников, которые ставили ему в вину бездарное руководство.
Возвращение двадцати тысяч наемников стало поистине катастрофической ошибкой, которая едва не привела к полному разрушению Карфагена. Эти люди не являлись карфагенскими гражданами, поэтому они сохраняли верность только себе, а не своим работодателям. Власти, испытывавшие недостаток в средствах, заплатили им только малую часть из обещанных денег, поэтому бывшие воины сразу же подняли мятеж. Карфаген оказался в смертельной опасности, потому что именно эти люди и составляли армию государства, и не было никаких других воинов, которые могли бы подавить их. Карфагенянам пришлось в срочном порядке предоставить им гражданство и при небольшом количестве денег в казне принять на службу новых наемников.
Сначала назначили бездарного командующего, и военные действия велись крайне неудачно. Затем Гамилькару дали небольшой отряд, чтобы проверить, как он будет отражать нападение повстанцев. Обе стороны прибегали к страшной жестокости. Гамилькар заманил наемную армию в ловушку и, в конце концов, подавил мятеж. Горе тому, кто попадал в его руки, его сразу же подвергали мучительной смерти. Одному из руководителей мятежников, африканцу по имени Матон, устроили нечто вроде триумфальной процессии. Его провели по улицам Карфагена. Те, кто вели его, пишет Полибий, «подвергали его всевозможным истязаниям». Как это могло происходить, описано Флобером в его романе «Саламбо»: «Кто-то из детей разорвал ему ухо; девушка, прятавшая под рукавом острие веретена, рассекла ему щеку; у него вырывали клочья волос, куски тела; другие палками или губкой, пропитанной нечистотами, мазали ему лицо. Из шеи с правой стороны хлынула кровь; толпа пришла в неистовство. Этот последний из варваров был для карфагенян олицетворением всех варваров, всего войска; они мстили ему за все свои бедствия, за свой ужас, за свой позор».
Еще один заключительный виток истории привел к усилению ненависти к Риму среди наиболее известных карфагенян. На карфагенском острове Сардиния восстали наемники в знак солидарности со своими товарищами в Африке. Когда их стали теснить местные жители, они обратились за помощью к Риму. В 238/237 году сенат решил отправить военный отряд для захвата острова. Когда карфагеняне узнали об этом, они напомнили сенату, что Сардиния считается их владением и они намереваются возвратить ее. Ответ римлян поразил их своей циничностью. Не имея никаких доказательств своей правоты, римляне утверждали, что военные приготовления Карфагена являются враждебным актом. Они предъявили ультиматум, по которому карфагеняне должны были отказаться от своих прав на этот остров и выплатить в качестве компенсации 1200 талантов. Эти новые условия добавили к соглашению 241 года. Рим овладел Сардинией, а вместе с ней и Корсикой. Эти два острова стали одной провинцией, как Сицилия.
Налицо был незаконный захват чужих владений. Даже историк Полибий, будучи страстным поклонником Рима, осудил такой захват. Он отметил, что в действиях римлян «нельзя, пожалуй, указать основательного повода или уважительной причины», а также отметил, что такие люди, как Гамилькар, не забывали и не прощали несправедливости.
Сразу же после того, как закончилась война, Гамилькар отправился в Испанию. В Карфагене нельзя было оставить ребенка, поэтому никто не удивился, когда отец взял молодого Ганнибала с собой. Однако Гамилькар уезжал не по личным причинам, он собирался, ни много ни мало, преодолеть неудачи своей родины.
О внутренней политике Карфагена известно немного, но, видимо, там существовали две группировки. Одна их них объединяла землевладельцев, которые хотели расширять свои владения в Африке и развивать сельское хозяйство, не участвуя в опасных военных авантюрах на чужой земле. Другая объединяла разнообразных торговцев, которые хотели обеспечить военную защиту своим действиям в международных водах. Первые представляли собой правящую олигархию. А вторые стремились к демократической реформе.
Гамилькар был известным представителем второй группы. Хотя его уважали как благоразумного государственного деятеля, поражение в Сицилии и тяготы войны с наемниками, по-видимому, изменили его взгляды в сторону демократии. Как писал Диодор: «Спустя некоторое время после окончания войны с наемниками он сформировал орган политической власти из низших слоев общества и на основе этого, а также благодаря военным трофеям скопил немалое состояние. Чувствуя, что его успехи приносят ему все больше и больше власти, он занялся демагогией, пытаясь заслужить доверие народа. Таким образом, он добился, что его на неопределенный срок назначили командующим военными силами всей Иберии».
По своему поведению Гамилькар был очень похож на распространенный тип греческого политика — тирана, единоличное правление которого поддерживали простые граждане. Но вскоре стало ясно, что он не собирался организовывать в Карфагене государственный переворот. Гамилькар просто захотел получить полную свободу для своих действий в Испании.
Перед Карфагеном стояли две главных, связанных друг с другом проблемы. Первая — как восстановить свою разрушенную экономику? Недавние военные действия сильно подорвали обе ее составляющие — торговлю за границей и сельскохозяйственное производство на родине, кроме того, тяжким финансовым бременем стали крупные ежегодные выплаты Риму. И вторая, относящаяся к более долгосрочной перспективе — каким образом Карфаген сможет когда-нибудь отомстить римлянам?
Решение этих двух проблем Гамилькар связывал с Пиренейским полуостровом, где были большие людские резервы для набора в армию и казавшиеся неиссякаемыми залежи серебра, железа и других металлов. Гамилькар признал, что карфагеняне навсегда потеряли Сицилию. Как и все его соотечественники, он сильно возмутился решением Рима захватить карфагенские острова Корсика и Сардиния — явным и оскорбительным нарушением мирного договора. Финикийцы с давних пор имели торговые форпосты в Испании, одним из самых крупных был портовый город Гадес. Теперь Гамилькар решил создать на полуострове большую и сильную карфагенскую провинцию. Очевидно, что ему оказали сопротивление даже те племена, которые уже привыкли к финикийскому присутствию на побережье. Против них Гамилькар применял жестокость в сочетании с милосердием. Этот метод он уже испытал, имея дело с восставшими наемниками.
