Кто еще? Регина Райнхардт, тридцать с небольшим, пуговичница. Довольно долго всем было невдомек, что она занимается изготовлением предметов роскоши и что ее маленькая мастерская относится к самым прибыльным на всей территории. Регина закончила обучение ремеслу, которое считалось вымирающим, перед самым путчем. При хунте она работала сначала в своем родном Ингольштадте, потом в столице — продавщицей в модных магазинах, а под конец — у старой шляпницы с Шенхаузер Аллее, магазин которой она получила в наследство и продала. Она относилась к первым поселенцам. Когда серо-зеленые годы миновали, мода вновь стала занимать важное место в жизни людей, включая тягу к роскоши, и Регине пришлось уже через год нанять помощников — она могла себе это позволить. У нее появились три девушки и один юноша, но никто из них здесь не жил, все были из города. Регина работала с восьми утра до десяти вечера, и времени покидать территорию у нее просто не было. Иногда поздно вечером ее можно было встретить в «plaisir’e» за тарелкой салата и бокалом вина. Был необыкновенно теплый вечер конца ноября, редкое исключение в череде холодных и мглистых дней, типичных для этого времени года, когда Фродо увидел, как она сидит в маленьком английском садике Ритца на скамейке, обвив руками шею какого-то мужчины, запрокинув голову и упиваясь его поцелуем. Так библиотека первой узнала, что скрипичных дел мастер и пуговичница теперь вместе.

Через неделю редакционная команда «Неуловимой территории» заняла свое помещение. Сама редакция находилась на первом этаже, а люди — четверо мужчин и трое женщин — поселились в просторных комнатах этажом выше. Поскольку помещение редакции было уже полностью оборудовано, устроили небольшой прием для всех обитателей территории. Верхний этаж, их персональное пространство, мы, разумеется, не увидели.

Об отношениях членов редакции между собой и о том, как они познакомились, мы почти ничего не знали. Они выпускали газету, и, хотя название, придуманное ими, было весьма говорящим, хотя редакция поселилась именно у нас, речь ни в коем случае не шла о внутреннем печатном органе нашей территории, нет, это была газета, которая буквально через несколько недель стала известна всей стране. Главную роль сыграли отточенные, зачастую совмещающие иронию с негодованием статьи главного редактора Карстена Неттельбека. Тридцать лет, черные как смоль волосы, узкое, почти андрогинное лицо, ходит обычно в широком черном костюме, брюки на подтяжках, белая просторная рубашка. На приеме он произнес краткую приветственную речь, объяснив в завершение, почему газета переехала именно сюда и почему ей дали такое название. «Ни одна территория не предлагает столько возможностей, ни одна не открывает так много перспектив, как это пространство переходного периода». Кроме того, Неттельбек явно был гурманом и знатоком вин. Фуршет у него был до мельчайших подробностей согласован с Томасом Динкгрефе, а предложенные красные вина были урожая 2015 года. Откуда брались деньги — не на фуршет, а на дорогую газету — никто точно не знал. Но об этом очень скоро поползли самые невероятные слухи. Самым скучным был слух о наследстве, которое завещал ему один из наиболее успешных дельцов времен хунты, мультимиллиардер Менкемайер. Другие утверждали, что у Неттельбека такие долги, что ни один кредитор не даст ему больше ни цента, а газета будет существовать до того момента, пока все одолженные деньги не кончатся. Самая ходовая версия гласила, что именно Неттельбек был истинным организатором ограбления Немецкого центробанка вскоре после поражения в Райхенфельсе, когда за одну ночь были украдены миллионные суммы. (Другие, однако, полагали, что это было дело рук верхушки хунты, которая тем самым постаралась обеспечить свое будущее.) Из трех версий последняя считалась самой привлекательной, примечательно было также, что такой поступок двадцатичетырехлетнего Неттельбека в те годы казался всем вполне органичным.

Во время этого приема я ближе познакомился с двумя девочками и двумя юношами (молодыми женщинами и мужчинами их еще никак нельзя было именовать), которые незадолго до того открыли в помещении бывшего офицерского казино кинотеатр «Метрополис». Кинотеатры вообще долгое время считались вымирающей отраслью развлечений. Еще до путча в стране из-за полной нежизнеспособности закрылись тысячи кинотеатров, а во времена хунты они окончательно превратились в экзотику и в немногочисленных крупных городах влачили маргинальное и жалкое существование. Кроме того, государство организовало бдительный контроль за ними, потому что видело в них (не без причины) секретные ячейки сопротивления. Когда хунта пала, именно в этих крупных городах постепенно возродился обычай собираться в темном зале и смотреть кино. «Времена после так называемого крушения режима, — отмечал Ритц в докладе, к которому я еще вернусь, — зачастую подготавливают новую почву для растений, которые до той поры произрастали в укромных местах или считались погибшими. Это касается только строго определенной среды — такой, как наша, — и только определенного времени, пока все вновь не нормализуется, но эти времена и эту почву необходимо использовать».

Этим и занялись четверо наших киноманов, и на открытие кинотеатра всех обитателей территории пускали бесплатно, а посетители снаружи должны были платить. Один из мальчиков (они были братья) выступил с краткой приветственной речью, в которой с миссионерскими и даже какими-то угрожающими нотками в голосе объявил, что они собираются постепенно познакомить нас с подлинно авангардистским искусством середины прошлого столетия, но сегодня в честь открытия они выбрали фильм, высокое качество которого не пойдет вразрез с нашими зрительскими привычками. Фильм назывался «Последнее метро»[58], действие фильма разыгрывалось в оккупированном Германией Париже около девяноста лет назад, и он мне очень понравился.

Все четверо киношников — Леа, Патриция, Гернот и Пит, как мы вскоре узнали, — постоянно шастали по городу в поисках старых копий; каждый из них время от времени отправлялся в многодневные поездки на невообразимо древнем автомобиле — это был универсал семидесятых годов прошлого столетия, который, как мне объяснил Ритц, был выпущен в Швеции, а название марки ничего мне не говорило, и я ее тут же забыл. Создавалось впечатление, что все четверо работают круглые сутки, спят самое большее по четыре часа и живут как-то независимо от внешнего мира. На вечеринке в честь открытия они держались вместе, часто о чем-то шушукались, вдруг начинали хихикать, то и дело бормотали имена режиссеров и актеров. Трудно было представить себе, что кто-нибудь из них мог отправиться наружу, чтобы предаться тайному пороку. Они в этот порок окунулись уже давно.

Одной из первых обитательниц территории была Утта Велькамп, которой сейчас было сорок лет. Она занималась историей в Свободном университете. У нее возникло амбициозное намерение написать основательный труд о взлете, господстве и падении хунты, сделав акцент на последнем периоде, поэтому ее проект значился в каталогах как «Падение». По этой же причине она очень давно поселилась на руинной территории, чтобы находиться как можно ближе к своему объекту. Хотя она ежедневно в своем Mini Cooper’e 2014 года ездила в университет, однако после выполнения преподавательского долга сразу возвращалась назад и либо скрывалась у себя в квартире, либо, с планом бывшего правительственного квартала в руках, исследовала руинную территорию, время от времени останавливалась, делала пометки или что-то записывала в блокнот. Иногда ужинала в «plaisir’e», обычно же ее по вечерам нигде не было видно, а золотисто-желтый свет ее настольной лампы регулярно пробивался из-за жалюзи на втором этаже, где раньше располагался фитнес-центр и где генералы, комиссары и чиновники в прежние времена отдыхали от управления страной; именно здесь, по неподтвержденным слухам, было совершено покушение на Генерала, когда он находился в сауне. На первом этаже того же здания разместилась впоследствии фехтовальная школа. Госпожа Велькамп пользовалась большим уважением не только в академическом мире, но и в среде видных политиков. Ее статус и ее присутствие на территории были для нас своего рода защитой. В конце концов, нас ведь всех пока только терпели, хотя наше положение год от года укреплялось — по праву привычки, так сказать. Пока госпожа Велькамп жила здесь, невозможно было представить, чтобы нас выгнали отсюда.