Я развернула платье и показала его Енеко, недоумевая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но тем не менее… Но никогда на меня не устраивали такую травлю. Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять причину шума. Когда я решилась ещё что-то спросить у Енеко, на ее месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет уже неминуемой.

– Вот ты Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!

– А зачем их выволокли? – все ещё ничего не понимая и не веря в то, что сказал Филька, спросила я.

– Ты, что, правда ничего не понимаешь?

Я покачала головой.

– Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как у-ли-ку. Слово то какое! Улика! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну, чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…

Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.

– Что будешь делать? – все так же спокойно, почти лениво спросил Филька.

– Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.

– Не-а, – протянул Филька.

– Чего, не-а? – передразнила его я.

– Ту дорогу уже перекрыли! – ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью, сообщил Филька

– А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? – я начала паниковать.

– И там все перекрыто, – Филька уже забавлялся, открыто и от души.

Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку.

– И что же мне делать?

Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька

– А, что ты мне дашь, если я тебе скажу?

– А, что я могу тебе дать? У меня ничего нет!

– А если подумать?

Но и подумав, я не смогла вспомнить, что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадного Фильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собой проход. Я начинала злиться.

– А ну-ка уйди отсюда, придурок!

– За придурка цена увеличивается вдвое! А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!

– Ну, что ты хочешь? – устало спросила я.

– Твой знаменитый гребень для волос!

– Филька, ну зачем тебе гребень? Ты же не девчонка!

– Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее я тебя! – насупился Филька. – Продам я твой гребень и куплю себе сапоги!

– Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень! Как же я тебе его отдам?

– Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!

– На, забери, Иуда! И отойди от прохода!

– А совет, что, уже не хочешь? Да не бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только туда ещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все не стихнет!

– Филька, знаешь, что…

– Что?

– Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойди в сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень за совет, который я сама себе могла дать!

Я бежала знакомой дорогой, но звуки свистков и крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди, но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять это платье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютно забыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причина не давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материя трещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненько отцепить подол. Никак!

«Может оставить проклятое платье висеть здесь, на кусте?» – с отчаяньем подумала я.

Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будут гнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький, но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свистки неожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.

Почему-то погоня повернула в другом направлении, но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы. С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его. Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.

Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая, что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она знала о коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось ещё совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-таки надо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собой беду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.

Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же делать, что случилось, то случилось! Сейчас главное, до темноты добраться до входа в катакомбы.

– Сяй – линь, ты, почему не в школе? Твой отец будет очень недоволен!

– Господин учитель сказал, что уроков больше не будет!

– Сяй-линь, ты опять обманываешь. У кого из подружек ты этому научилась? Сколько раз я тебе говорила, что тебе разрешено дружить только с русскими детьми…

– Но мама, я говорю правду! Господин учитель пришёл очень грустный и сказал, что школу закрыли. Навсегда.

– И что же мы теперь будем… Сяй-линь, признавайся, это тебя Си подговорила? Вот полукровка паршивая! Сама не учится и другим не даёт!

– Мама, как тебе не стыдно! Ты забываешь, что я такая же полукровка, как и она!

– А вот и не стыдно! Я вчера, когда на Семёновский рынок ходила, такое про ее мать слышала! А ведь правду говорят, что яблочко от яблони недалеко падает! Эта Си…

– Мама, ее зовут Анастасия. А меня Мария!

– Но, Сяй-линь!

– Я, Мария Ивановна Петухова! И не смей меня называть своим именем! Это ты Сяй- линь, а не я!

– Но доченька, ты, же знаешь, что в момент твоего рождения…

– Все, не хочу я больше об этом слушать. А Си, если хочешь знать, вообще сегодня в школу не пришла! А господин учитель сказал, что ему очень жаль, что так получилось, но ему уже второй месяц не выплачивают зарплату, а у него жена и трое детей!

– Да, пожалуй, ты говоришь правду! Такого не придумает даже твоя Си. Ну что, будешь уже обедать? Только не вздумай отказываться от обеда! Ты и так похудела за этот месяц, как не знаю кто… Думаешь, не знаю, что ты подкармливаешь эту… Слушай, а что там за шум? Вот и к нам стучат. Боже! Да, что же это такое, сейчас дверь сорвут с петель! Иду, иду!

Мать Сяй-линь успела лишь подойти к двери, а дверь уже распахнулась. Трое полицейских – двое русских, один китаец, вошли в дом. Русские говорили, китаец переводил.