С другой стороны, чехи ассоциировали себя с европейской цивилизацией и с ее пьедестала свысока поглядывали на Россию, жестко критикуя самодержавие, порой доходя до ярой ненависти ко всему русскому. Одновременно чехи смотрели на Россию с ее панславянскими идеями как на потенциальную угрозу. Так, например, известный политик К. Гавличек в мае 1844 года утверждал, что «русские… вовсе не наши братья, как мы их называем, а намного более опасные враги нашего народа, чем мадьяры или немцы. Их язык и литературу мы можем использовать как хотим, но любое панибратство с ними нужно оставить…»1289
В 1918 г. после подписания Брестского мира предполагалось отправить около 50 тыс. пленных чехословаков, находившихся на Урале, Поволжье и в Сибири, через Владивосток в Европу для участия в борьбе с Центральным союзом. Захватив железную дорогу, они могли беспрепятственно сделать это, но союзники удержали их в Сибири. Ген. Грэвс писал: «Если союзники действительно хотели перебросить чехов во Францию, то представляется странным, что не принималось никаких мер к их отправке из Владивостока. Для меня совершенно ясно, что до 28 мая 1918 г. не существовало планов переброски чехов на Западный фронт»1290. Грэвс, командовавший американским экспедиционным отрядом, объяснял задачу своего пребывания там как охрану тыла чехословаков, наступавших на запад (на центральную Россию). Британский консул во Владивостоке Ходжсон получил в апреле телеграмму, гласившую: «Ввиду трудностей с транспортом решено не эвакуировать в настоящее время чешский корпус во Францию. Секретно: он может быть использован в Сибири в связи с интервенцией союзников, если она осуществится»1291.
Существовали планы переброски чехов в Европу и через северные порты. Но на запрос английского генштаба о количестве судов, необходимом для перевозки чехов, лорд Бальфур ответил: «Эти вопросы совершенно неуместны в связи с уже принятым решением о том, что чехи должны охранять подступы как к Мурманску, так и к Архангельску»1292. Госдепартамент инструктировал американское командование, что чехам «не должно ставиться препятствий, если они будут принимать меры, вызываемые военным положением»1293. Меры эти должны были предприниматься чехами не по своему усмотрению, а с указания союзного руководства: «Чехословацкая армия принадлежит к числу союзных армий и в такой же степени подчиняется приказам Версальского военного совета, как французская и американская армии»1294. 2 мая 1918 г. представители Антанты выпустили ноту №25, согласно которой чехословацкие войска, двигавшиеся во Владивосток для последующей отправки во Францию, предстояло развернуть на Мурманск и Архангельск, «где они могли защищать оба порта, а также охранять Мурманскую железную дорогу»1295. Эти планы стали развитием идей, которые созрели еще раньше, в ноябре 1917 г. Уже тогда, по воспоминаниям чешского президента Масарика, его армии «союзниками» ставились грандиозные, но невыполнимые задачи, по поводу которых он недоумевал: «Нереально оккупировать и удерживать огромную территорию Европейской России силами в 50 тыс. человек»1296.
В результате союзники решили ограничиться русским Севером и частью Сибири. Оставалось лишь найти повод или спровоцировать его, и он был найден менее чем через две недели после принятия ноты №25. Английский историк пишет: «…Транзит был прерван 14 мая 1918 года, когда на территории Западной Сибири, в Челябинске, произошла стычка между следующими на восток чехами и группой венгерских военнопленных, которые возвращались на запад, чтобы присоединиться к армии Габсбургов. Почвой для столкновения стал патриотизм: для чехов он означал независимость Чехословакии, для венгров – их привилегированное место в империи Габсбургов. В стычке один из чехов был ранен. Над напавшим на него венгром был учинен самосуд. Когда местные большевики вмешались, чтобы восстановить порядок, чехи схватились за оружие, чтобы утвердить свое право пользования Транссибирской железной дорогой для собственных исключительных целей. Чехов насчитывалось 40 тысяч человек, и эта масса, разбитая на отдельные группы, была растянута по всей длине железной дороги – от Волги до Владивостока. Как справедливо подозревали чехи, таким образом большевики хотели нейтрализовать их организацию»1297. У. Черчилль подает эти события в другой интерпретации: «26 мая первый эшелон с чехословацкой артиллерией прибыл в Иркутск. Согласно договору с большевиками, у чехов оставалось только 30 карабинов и несколько гранат для личной самообороны». На станции их встретил многократно превосходящий чехов по численности отряд красногвардейцев вооруженный пулеметами, который потребовал сдачи чехами оставшихся 30 карабинов. «Но,- как пишет У. Черчилль,- чехи не уступили. В это время подготовка Красной Армии ограничивалась лишь изучением принципов коммунизма, казнью пленных и грабежом. Со своими 30 карабинами… чехи наголову разбили своих противников»1294. У. Черчилль напишет: «В истории вряд ли можно встретить эпизод, столь романтический по характеру и столь значимый по масштабу». Дальше он их назовет «удивительными событиями». Но на этом анекдоты от У. Черчилля и Кигана не закончились: чехи, продолжает Киган, вдруг неожиданно обнаружили «горячее стремление не покидать Россию, прежде чем они нанесут большевизму смертельный удар…»1299
Однако вернемся в реальность. Не только союзники рассчитывали на помощь чехов. В конце января 1918 года генерал Алексеев в письме, обращенном к начальнику французской миссии в Киеве, указав на серьезное значение добровольческой организации и очертив тяжелую обстановку на Дону, говорил: «Но силы неравны, и без помощи мы вынуждены будем покинуть важную в политическом и стратегическом отношении территорию Дона, к общему для России и союзников несчастью. Предвидя этот исход, я давно и безнадежно добивался согласия направить на Дон если не весь чешско-словацкий корпус, то хотя бы одну дивизию. Этого было бы достаточно, чтобы вести борьбу и производить дальнейшее формирование Добровольческой армии1300. «В Чехословацком корпусе также служило немало русских офицеров, начиная с того, что командовал им русский генерал-майор В.Н. Шокоров, а начальником штаба был сыгравший затем видную роль генерал-лейтенант М. К. Дитерихс. Русские офицеры… остававшиеся в штабах и на командных должностях чехословацких войск, сыграли далеко не последнюю роль в решении чешских руководителей выступить против большевиков»1301.
Но чехи, как и интервенты, продержались недолго. Уполномоченные чехословацкого правительства в России Б. Павлу и В. Гирс 12 ноября 1919 года, накануне падения Омска, публикуют весьма впечатляющее обращение (меморандум) к политическим и военным представителям стран Антанты и США с просьбой о скорейшей их эвакуации на родину: «…Сейчас пребывание наших войск на магистрали и ее охрана становятся невозможными как ввиду абсолютной бесцельности, так и с точки зрения самых элементарных требований справедливости и гуманности,- писали чехи.- Охраняя железную дорогу и поддерживая порядок в стране, наша армия вынуждена против своего убеждения содействовать и поддерживать то состояние полного произвола и беззакония, которое здесь воцарилось. Под защитой чехословацких штыков местные военные русские органы совершают такие действия, которые поражают весь цивилизованный мир. Сожжение деревень, убийства мирных русских граждан, расстрелы сотен демократически настроенных людей без суда, лишь по подозрению в политической нелояльности - повседневное явление, и ответственность за все это перед судом народов всего мира падает на нас за то, что мы, располагая военной силой, не воспрепятствовали этому беззаконию». А в качестве причины того, что им приходилось якобы пассивно созерцать это «беззаконие», чешские политики выдвигают «нейтралитет и невмешательство во внутренние дела русских»1302.
В. Краснов по этому поводу пишет: «Как будто не чехи начали в мае 1918 года активное выступление против советской власти! Как будто не они захватывали город за городом, арестовывая членов местных советов и передавая власть в руки белых, создававших местные правительства! Как будто не они организовали террор и кровавые расправы с рабочими и крестьянами по всей Сибири и Уралу, устилая свой «путь к славе» трупами замученных в застенках, повешенных, расстрелянных и зарубленных! Как будто не они повели сначала осторожные «коммерческие дела», затем открытую и беззастенчивую спекуляцию и, наконец, чистый грабеж России – на сей раз под лозунгом борьбы «против русской реакции»1303. В. Краснов продолжает: «…Чехословацкое войско было далеко не столь доблестно и благородно, как стараются изобразить генералы. Они ни единым словом не упоминают о тех порках, расстрелах, насилиях и издевательствах, которые чинились «доблестными» легионерами над мирным населением. Может, легионеры тоже вызывали по отношению к себе «отвращение и омерзение»? Об этом французский генерал «дипломатично» умалчивает. Ни единым словом Жаннен не упоминает и о тех грабежах и спекуляциях, которые «бескорыстные» чехи обычно совершали с откровенной наглостью, при явном попустительстве и даже с благословения их «благородного» шефа…»1304 Французский посол Ж. Нуланс лично подтверждал эти выводы: «Чехи привыкли хозяйничать в стране, где сила оружия давала им столько власти»1305. Киган писал о командующем чехословацким корпусом Р. Гайде – чешский авантюрист, прославился своей жестокостью. За попытку мятежа выслан Колчаком из России. Повешен в Чехословакии в 1948 году за сотрудничество с нацистами1306.
