Полковник направился к столу, за которым сидели двое мужчин, пожал им руки, сел, и они немедленно погрузились в какую-то оживленную беседу. У Бляхина троица подозрений не вызвала. Он теперь целиком сосредоточился на Антоне.
– Ага, сбежал я от них, дьяволов. Давно уже… Теперь вот тут. – Сделал неопределенный жест. – Но про ту службу скрываю, конечно. Сам понимаешь.
Антон кивнул: еще бы.
– С семьей?
После заминки Бляхин ответил:
– Само собой.
– Может, нужна помощь? Нет, правда, мне ужасно хотелось бы вас отблагодарить.
Чекист потер лоб. Пятерня у него была короткопалая, с нечистыми ногтями.
– А ты чего можешь? Ты кто тут?
– Учился в Швейцарии на врача. В Крым приехал по вызову Петра Кирилловича Бердышева. Слышали про такого?
– Как не слыхать. – Белесые, как свиная щетина, ресницы дрогнули. – Человек известный.
– Ваш бывший шеф Рогачов его тоже знает, они вместе учились. У моего отца. Петр Кириллович меня с детства знает. Должность мне дал. Вот: советник правительства. – Антон не без важности показал удостоверение. – Так что я многое могу.
И сам подивился, как легко и убедительно он актерствует.
Бляхин взял книжечку, внимательно в нее уставился. Воспользовавшись этим, Антон покосился на полковника. Аркадий Константинович ободряюще прищурил глаза: всё идет чудесно. Во всяком случае, арестовывать большевика он, кажется, не собирался, то есть первое условие Антона было соблюдено.
– Может быть, вам нужно денег? – спросил он.
– Не, гроши есть. – Бляхин сосредоточенно размышлял, пошмыгивал носом. – Вот кабы пропуск ночной, а то у меня… жена хворает. Станет плохо, даже в дежурную аптеку не сбегаешь.
– Пропуск достать можно. Но чем больна ваша жена?
– А? – Чекист посмотрел на часы, потом на дверь и быстро убрал с шляпы желтый платок. – Не знаю, доктора еще не вызывал… Брюхом мается. Пора мне. А то как она там… – И поднялся.
Очевидно, ему показалось мало убрать условный знак. Хочет поскорей уйти. Не исключено, что связной уже сидит в кафе и просто медлит подойти, пока человек с желтым платком занят.
«Даже удивительно, как это я, не имея никакого опыта, так хорошо всё понимаю, – подумал Антон с гордостью. – Сейчас он назначит следующую встречу. Ему нужно посоветоваться с Долотовым, следует ли использовать эту неожиданную возможность… А вдруг начальник запретит? Нет, не может он запретить. Свой человек в окружении самого Бердышева для подполья находка».
Как только Бляхин уйдет, нужно будет попросить полковника отказаться от слежки – ее могут заметить, и пиши пропало.
Вдруг Антон разозлился на себя. Никак азарт ищейки пробудился? Стыдно. А кроме того, нечего учить ученого. Полковник не хуже тебя знает, как действовать.
Бляхин уже надел шляпу, но не уходил, медлил. Ясно одно: самому напрашиваться на встречу ни в коем случае нельзя.
– Слушай, Клобуков… Коли ты доктор, может, поглядишь, что с моей… Маней? По старому знакомству, а? – сказал вдруг чекист. – Сейчас прямо и съездеем. А побалакаем по дороге.
У Антона сжалось сердце, но не от страха, а от какого-то другого, не сказать чтобы неприятного чувства. Кажется, все-таки азарт? Ну и ну.
– Конечно, едем. (Убедительно сморщить лоб.) Боли в животе – симптом тревожный. Могут означать что угодно, в том числе тиф.
Идя за Бляхиным к выходу, Антон коротко взглянул на Патрикеева. Аркадий Константинович – благо большевик был к нему спиной – беззвучно поаплодировал и закатил глаза. Видно, и он не ожидал такого развития событий.
Еще один сюрприз: Антону восхищение контрразведчика польстило.
«Может, вы, майн херр, не тот путь в жизни избрали? Шпионский талант в землю зарываете?» – смазохистничал он.
На углу Большой Морской они сели в трамвай Лагерной линии и поехали куда-то в сторону Куликова поля, где Антон прежде не бывал.
Ехали долго.
Немного рассказав о швейцарской жизни, Антон начал расспрашивать спутника, как тот из Питера попал в Крым. Было бы странно, если б разговор обошел эту тему.
Бляхин врать оказался не мастер. Косноязычно, явно сочиняя на ходу, он поведал, как ему опостылела чекистская служба, потому что там один был стоящий человек – Панкрат Евтихьевич, а как того в Москву перевели, остались сплошь жиды и кровопийцы, прямо мочи от них не стало. Сбежал он от них, окаянных. Сколько лиха хлебнул, куда только жисть-сука не бросала – всего не пересказать. А про жену высказался еще неопределенней: баба золото, только здоровья слабого.
Сошли на конечной, у каких-то казарм, и потом еще порядочно петляли. Приличные кварталы давно остались позади, потянулись деревенские улицы, как в Корабельной слободе, потом вовсе начался пустырь.
Если Патрикеев и приставил слежку (хотя Антон никого не заметил), то тут филерам хочешь не хочешь пришлось бы отстать. Место голое, не спрячешься, а Бляхин поминутно оглядывался.
Время было уже к одиннадцати, длинный июньский день мерк, с ближних холмов задуло прохладным ветерком.
Вдруг Антону пришла в голову мысль, от которой он споткнулся.
Чекист ведет его не к мифической жене и не к Долотову! Заводит подальше от домов, чтобы убить! Всякий подпольщик поступил бы в подобной ситуации так же: убрал бы человека из прошлого, чтобы обезопасить организацию.
Уверенный, что угадал, Антон посмотрел вокруг в тоске и панике. Умереть сейчас? Здесь? На замусоренной выгоревшей траве, средь битого кирпича и бутылочных осколков? Не может быть! Зачем же тогда было всё: детство, прочитанные книги, странствия? Зачем думал и чувствовал, любил, боялся, надеялся? Неужто предчувствие большой, особенной жизни было обманом?
Будешь валяться тут куском неодушевленной материи, и вон та облезлая кошка подойдет, понюхает мертвое лицо…
Предчувствие смерти было таким несомненным, что Антон зажмурился, когда Бляхин к нему поворотился.
– Пристал? – сказал тот. – Близко уже. Вон там мы проживаем.
Открыв глаза, Антон посмотрел, куда указывал палец.
На дальнем конце пустыря к длинному невысокому утесу лепилась кучка домов. Их серо-желтые крыши почти сливались с монохромным обрывом.
– Жигановка называется. Не знаю, почему. Может, когда-нибудь жиганы жили.
Тряхнул Антон головой, отругал себя за мнительность и чрезмерную живость воображения.
Через несколько минут они оказались у глухого дощатого забора. Бляхин, еще раз оглянувшись, стукнул в калитку хитрым манером: тук-тук, тук-тук-тук и после паузы еще раз.
Наверху отодвинулась половинка доски. Оттуда с любопытством смотрели синие глаза с пушистыми ресницами – несомненно девичьи, у мужчин таких не бывает.
– Открывай, Сашка. Свои.
Калитка открылась без скрипа. Антон увидел перед собой худенькую девушку в линялом ситцевом платье и грубых сапогах. Она улыбнулась им обоим, и страх окончательно пропал. Есть на свете люди, про которых как-то сразу ясно, что ничего скверного в их присутствии произойти не может. Лет восемнадцать ей было, никак не больше.
– Заходьте, я вас в щелку бачила, – сказала она, и Антону впервые южный говор показался красивым.
– А чего не открыла? – бросил Бляхин, идя вглубь двора. Там, прямо под скалой, белела крохотная избенка.
– Не положено, пока по всей форме не отстукаете, – засмеялась девушка. – Я на посту или как?
– Это ваша жена? – спросил Антон.
Бляхин лукаво ухмыльнулся.
– Не, набрехал я про жену. Рано мне жениться. Идем-идем, не робей.
Чекист теперь держался и разговаривал иначе. Будто, войдя во двор, оказался на территории, где хозяин – он, и прикидываться уже незачем.
Хотел Антон изобразить изумление, но решил, что будет естественней принять растерянный вид и помалкивать.
Он действительно был растерян. Неужели здесь и находится логово страшного большевистского подполья, ошеломленно думал Антон, глядя на домишко. На скамейке дымил цигаркой парень с облупившимся носом. Строгал щепку большим самодельным ножом.
