– И что было дальше?

– Мы с Робби все-таки настояли на состязании и все вместе отправились в Майнерз-Бейсн.

– Неплохой выбор. – Алек кивнул. Этот участок вполне подходил для подобных состязаний. – И как ты откаталась?

– Я его стерла в порошок, Алек. – Ее глаза блестели, но теперь уже от возбуждения, а не от слез. – Я надрала ему задницу. Жаль, что ты меня не видел. Меня невозможно было остановить.

– Охотно верю. Ты молодец, – похвалил Алек. – Тогда ты меня чуть не снесла, на спуске.

Кристин вздохнула:

– Ну вот. И отец заявил, что это был пробный спуск. Он сказал, что первый раз не считается, потому что я здесь уже целую неделю, а Робби только что приехал. И мы делали это снова, и снова, и снова, и каждый раз я легко обходила Робби. Я раздолбала всю лыжню и совершила несколько безумных прыжков, а Робби, пытаясь угнаться за мной, раз пять грохнулся в снег. И каждый раз у отца находилась отговорка, чтобы не считать очередной забег.

– Это полный бред. – Алек не мог поверить своим ушам.

– Вот именно, – согласилась Кристин. – И мы снова и снова возвращались на подъемник и снова поднимались, и каждый новый подъем давался мне все труднее. Я почувствовала, что меня начинает охватывать паника, но я не хотела показывать вида. Ни за что. Я была готова снова и снова подниматься наверх и соревноваться до тех пор, пока отец не признает, что хоть в чем-то я лучше Робби. Я знаю, что он умнее, чем я. Я знаю, что он хороший невролог, а я скромный врач «неотложки». Я знаю, что ему, а не мне была доверена честь произнести речь на выпускном вечере в колледже. Я знаю, что во многих вещах я не смогу сравниться с ним, но, черт возьми, в этом деле я лучше его! Лучше!

Алек пристально смотрел на Кристин, и у него щемило сердце.

– В конце концов твой отец признал это?

– Нет. – Она раздраженно фыркнула. – Робби все это надоело. Он сказал, что устал и от высоты, и от лыж, и ему надоело проигрывать. И он сам провозгласил меня победителем. Это было словно... – Кристин замялась, отыскивая подходящие слова. – В общем, это был один из самых замечательных моментов в моей жизни! Брат так и сказал: «Ты выиграла. Поздравления, сестренка. Ты все-таки это сделала».

– А что отец?

– Он? Он просто повернулся к Робби и сказал: «Поедем, неплохо было бы перекусить». И они уехали без меня.

– Что? – Алек нахмурился. – Они так вот взяли и оставили тебя там?

– Они знали, что мы с тобой договорились встретиться и мне пора ехать, но все равно оставили меня стоять там.

– Вот придурки! – Алеку захотелось тут же броситься вниз, чтобы сказать господам Эштонам «пару ласковых». – И что ты сделала?

– Я подъехала сюда, встала в очередь на подъемник, чтобы отправиться на встречу с тобой. Я так разозлилась, что меня трясло. И когда подошла моя очередь, я... я не знаю, что случилось. Я просто... – В глазах у нее снова появились слезы. – Я не могла сесть на подъемник.

– Все в порядке. – Алек притянул ее к себе и крепко обнял, сожалея, что ничего больше не может для нее сделать.

Однако сейчас Кристин нужно было именно это – чтобы кто-то просто обнял ее. Напряжение в груди начало медленно спадать.

– Эй, – Алек снова погладил ее по спине, – давай-ка я провожу тебя домой. Ты немного отдохнешь, а когда я освобожусь, мы отпразднуем твою победу.

– Нет, я не хочу. – Кристин покачала головой. – Если я сейчас появлюсь дома, Робби поймет, что я расстроилась, и начнет меня жалеть. Мне это будет неприятно. Отец, как правило, не замечает такие моменты, он их просто не видит, но Робби замечает все, хотя это не мешает ему подметать моим самолюбием теннисный корт. По его мнению, я просто не должна придавать значения таким вещам. Конечно, ему легко говорить. Он всегда без особых усилий завоевывал всеобщее внимание. – Она подняла голову и уже почти спокойно посмотрела на Алека: – Ну почему семейные отношения обязательно должны быть такими сложными? Как можно одновременно любить людей и злиться на них?

– Не знаю. Но мне твои чувства понятны.

– Я хотела бы...

– Что?

Кристин по-детски шмыгнула носом, стараясь сдержать подступившие слезы.

– Я хотела бы, чтобы мои родители любили меня так же, как они любят Робби.

– О Крис! – Алек снова обнял ее.

Она закрыла глаза, досадуя на слезы, которые не смогла сдержать. Надо же было прийти на первое свидание с Алеком и расплакаться у него на плече.

Кристин решительно настроилась взять себя в руки и выпрямилась.

– Но знаешь, что говорят: «Если бы лягушки не пытались взлететь, они не отбивали бы себе задницы».

Алек засмеялся:

– А я думал, что это звучит так: «Если бы да кабы во рту выросли грибы».

– Просто ты приличнее меня. И ты более обаятельный.

– Да, я такой. Мистер Обаяние. – Его легкая улыбка помогла разрядить обстановку. – А я думаю, что ты очень приличная.

Кристин вытерла лицо.

– Но ты ведь не ругаешься, как я.

– Прежде чем ты сделаешь из меня настоящего паиньку, позволь мне кое-что пояснить.

– Что?

– Понимаешь, обычно бывает так. Каждому при рождении выделяется определенное количество ругательств. Но мой отец и брат настолько быстро расходовали свои квоты, что я решил проявить щедрость и поделился с ними.

– Правда? Ты очарователен. – Кристин улыбнулась Алеку. – И очень милый.

– Нет, только не милый. – Он содрогнулся – Достаточно «обаятельного». Обаятельный – это хорошо. Но только не милый и не прелестный.

– Но ведь так оно и есть.

– Нет. Мерзкий, тошнотворный. – Словно в приступе тошноты, Алек согнулся пополам.

– Прекрати! – Кристин, смеясь, толкнула его в плечо.

Алек повернулся и схватил ее за руку.

– Только если ты меня поцелуешь.

– С чего это? – Она наклонила голову, думая, как быстро ему удалось заставить ее перейти от слез к смеху.

Алек обхватил ладонями ее лицо и уже совершенно серьезно, глядя прямо в глаза, сказал:

– Потому что я не в состоянии думать о чем-либо еще с момента нашей первой встречи.

Когда Алек нежно провел большим пальцем по ее нижней губе, сердце Кристин затрепетало, но теперь уже не от страха, а от охватившей ее радости.