- Если тебе полегчает, вот моя рука. Режь.

Не такого ответа он ожидал. Всплеска ярости, злость, побои. Он и впрямь надеялся, что Кэт вытрясет из него все дерьмо, что скопилось внутри.

- Те вещи в моем мешке. Ключи и кукла - все, что осталось от матери и сестренки, - Кэт смотрела на него как на незнакомца. - В тот день я не захотела нянчиться с ней. Мать отдала мне ключи от дома, так как хотела пойти на рынок и прикупить еды. Я же предалась безделью и гонялась за соседскими мальчишками. В тот день от болот почти не несло гнилью и сыростью. Небывалое явление в Дальноводье. Я обогнала Ярки и Бледного Джима. Даже Снорки остался позади. Я радовалась и ела сочные мясные пироги матери Ярки. Это был один из лучших дней в году. Я отдыхала. Не гнула спину, выращивая рис, не хлопотала по дому. Все проблемы далеко-далеко. Мать не просит помочь по кухне, сестра не плачет. Но пришел вечер и с ним дурные вести. Ко мне пришли инквизиторы. Высокие дядьки в красных рясах и черных капюшонах. Они вернули куклу сестры, она с ней никогда не расставалась. Спала в обнимку, пыталась кормить. Соломенная Бэт, так она ее называла. Они дали мне куклу сестренки и сказали, что она и мама на небесах. Сказали, что так было нужно.

Покорившие-ветер второй сорт, человек. Мы ничто. Прах под ногами людей. И худшие из вас - церковники. У них есть орден Угодных Богам. Эти монахи должны жертвовать собой ради других. Не мы. Но всем начхать. Эти люди, служащие Гэллосу и Аллане, просто взяли маму, мою сестру и еще с десяток других и зарезали их, чтобы подольше пожить. Поесть вкусную утку, поиметь распутных девок. Собрать побольше денег с мирян.

Кэт бережно развернула переметную суму и достала свои реликвии. Глаза куклы давно стерлись, края были изжеваны, а ключи - просто грубые ржавые железки.

- Это все, что осталось от моих родных, Лоттар Марш. Это напоминание мне, что есть на свете что-то дороже посиделок с друзьями, игр и праздного безделья. Это долг. Перед родными, народом, перед всеми невинными и честными, населяющими эти края. Вот почему мне так дороги эти безделушки. А теперь ответь мне, почему ты так упорно держишься за этот мешочек с дурью? Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимаешь "блажь". Скажи, что ты не жалкий наркоман. Скажи мне, что я не ошиблась в тебе, и мы продолжим путь. Но без "блажи грешника". Ты выкинешь ее здесь и сейчас.

- Ты ничего не знаешь, желтоглазая, - сказал Лотт. Ему было все равно. Он понимал, что это конец. Он снова один. Сам на сам с болью и обидой. - Ты все еще веришь сказкам как ребенок. Нет на свете святых. Нет на свете героев. Есть обычные люди, есть их грешки и проблемы. Нет справедливости, иначе Дар не проснулся бы во мне, а твоих родных не принесли в жертву. Хочешь знать кто я? Пожалуйста. Я тот, кто предал своего сеньора. Я братоубийца. Не спаситель человечества. Не пример для подражания. Я не раз хотел избавиться от тебя и случись все иначе, наверняка бы так и сделал. Мне нужен порошок. Он приносит счастье, облегчение. Мне не нужна ни ты, ни эта чертова неверная.

Кэт бережно сложила куклу и ключи в котомку, погладила загривок Пегушки и ушла. Она ни разу не оглянулась в его сторону. Не сказала ни одного слова, и от этого стало горько.

Лотт некоторое время бродил по окрестностям, пытаясь найти путь наверх. Коротко перекусил сухарями. Перескакивал с дороги на дорогу. Обходил статуи огнептиц. Пытался привести мысли в порядок.

Он непременно осядет где-нибудь в Делии. Тут его никто не знает. Новая жизнь. Он сможет...

Лотт и сам не заметил, как пальцы привычно зачерпнули щепоть "блажи". Удивительно, как долго он смог протянуть без нее. Почти два дня. Знакомый запах манил. Терпкий, даже островатый. Раздражающий обоняние, сулящий покой и умиротворение.

Закатное солнце снова заволокли тучи. Будет дождь. Начхать. Он примет дозу и забудет. Как делал всегда. Все это сон. Обман. А "блажь" - вот, что настоящее. В ней спасение. Только в ней.

Что-то не давало сделать понюшку. "Блажь" манила, звала, руки тряслись от желания. Однако Лотт все сидел и смотрел на зажатую в руке щепоть. Он бы убил ради нее. Перерезал горло. Там, в Гэстхолле. Чик и все. Как он стал таким? Когда?

Иногда люди ошибаются. Сходят с пути, становятся преступниками. Но ведь он всегда делал то, что считал нужным. И поплатился. За свою доброту, за благие намерения. Можно ли это считать преступлением? Сир Томас считал ответ однозначным.

И Кэт. Ее сестра и мать погибли от рук церковников, но последние спасли кучу жизней, закрыв червоточину. Где правда там? Их зарезали будто скот, не спрашивая и не слушая. Но что сказали бы люди, которые выжили благодаря их смертям?

Нет истины, нет однозначности. Он не может всю жизнь прожить вот так, топя обиду на несправедливый мир в "блажи грешника". У него, в конце концов, есть Дар. Может быть, стоит попытаться еще раз? И он не одинок. Впервые в жизни. Сторм Марш был братом по крови, но вот по духу? Они разные люди с разными взглядами. Лотт до последнего не понимал, что последнее важнее. Кэт вытянула его из болота, дала цель. И Квази, она тоже верит, что мир можно изменить. Что, если червоточины перестанут уносить чужие жизни? Не будет ли это тем обетованным краем, седьмым небом, где восседают Гэллос и Аллана вместе со святыми?

А что, если не получится? Что, если он даст маху? Что ж, тогда он скажет себе, что хотя бы попытался. И это будет лучшим исходом, чем тот, к которому Марш стремился в Гэстхолле.

Он струсил блажь. Ладони взмокли, и часть пылинок прилипла к коже. Это ничего. Он сможет. Будет плохо, очень плохо. Но Лотт попытается выдержать ломку. Ради себя, ради Кэт.

Удивительно, но дорога вниз нашлась довольно быстро. Видимо, даже не осознавая, он не хотел бросать спутниц. Мерин окончательно успокоился и стал послушным.

Лотт видел близкие огни. Девушки остановились около дворца. Зажгли костер и теперь наверняка грелись, обсуждая дальнейшие планы. Что ж, он их очень удивит. Не время сбрасывать со счета бывшего оруженосца лорда Кэнсли.

Лотт шел вдоль высыхающей реки и напевал под нос грубую песенку про доярку и пастуха. Замок рос на глазах. Шпили копьями уставились в нависшую скалу. Пустые окна теперь не казались крохотными щелочками. Сквозь них мог пройти конь, везя за собой телегу. Яркая черепица искрошилась, кое-где крыша просела и свод, не выдержав натиска, рухнул внутрь.

Когда-то вдоль реки курсировали корабли. Виднелись останки пристани. Резные бревна-подпорки прогнили и наполовину изъедены древоточцами, но все еще хранили следы искусной работы мастеров.

Лотт обернулся и увидел остатки арки. Люди Фениксов пробили проход из каньона, соединив бьющую ключом подземную реку с притоком Набожной Дочери. Гигантская человеческая фигура подпирала своды; мастера-каменщики виртуозно изобразили напряжение всех мышц. Человек силился, выполняя то, для чего его создали. Но вода точит камень вне зависимости от его красоты. Арка разрушилась, завал образовал плотину, и разорвал тонкую связь двух рек. Гигант подпирал небо и выглядел нелепо.

Он будет выглядеть также? Напрасные надежды?

Лотт плеснул в лицо проточной водой, чтобы прогнать дурные мысли. Он все делает правильно. Он выберется из этого болота. Сам в него вступил и только сам способен найти выход.

Словно во сне, прямо перед глазами, наполовину затопленный, проплыл башмак. Он узнал его. Такие, с деревянными каблуками и медными тускло блестящими набойками носила Кэт.

Скверное предчувствие резануло нутро. Желтоглазая и неверная влипли в неприятности. Опять по его вине. Если бы он был рядом...

Он наспех привязал мерина к обломку статуи какой-то дворянки. Девице отрубили руки, и Лотт накинул поводья на шею, словно она была его рабыней. Лошадь могла выдать его с потрохами. В этом деле нужна осторожность.

Лотту оставалось уповать, чтобы его не заметили издали. Здесь, на подступах к дворцу, он как на ладони. Спасал только вечер и пасмурное небо, полностью скрывшее луну и звезды.