— Эх, дядя Егор, еще бы мне саблю вострую…

Удалой, молодой, любо посмотреть!

— Саблю от красных получишь, — сказал Егор, а напоследок наказ дал: — Бейся с врагами без устали. Но когда кончишь воевать, то спроси у людей, куда тебе кольчугу и коня предоставить. Я так думаю, что и Ленин это одобрит.

Благословили старики Антона Черемшу, как положено, хлебом и солью.

А воронко лихого седока под собой признал, заиготал во всю мощь, копытами об землю ударил, сверкнул глазами и тут же с места помчался. Через плетни черноталовые, через заплоты тесовые, как ветер полуночный!

Белый офицер увидел Антона на вороном коне, открыл по нему стрельбу. С колокольни пулемет застрочил. А конь вороной мчит, мчит лихого седока. Пули вокруг, как осы. Стреляют беляки со всех сторон. Но шлепаются пули под копыта коню, не то летят мимо и мимо. Сверкает кольчуга. Кто взглянет на нее, тот рукой глаза заслоняет.

Догадался белый офицер — пули седока не берут, подбежал к орудиям, сам их на прямую наводку поставил. Загрохотали пушки, но снаряды тоже седока не задели.

Прискакал Антон к красному командиру, коня осадил.

— Дай мне саблю да сотню красных бойцов-всадников, мы зараз белых покончим.

Командир останавливать боя не стал, но велел по всей позиции приказ передать, кто желает добровольцем вместе с партизаном Антоном Черемшой в тыл к белым пробраться, орудия и пулеметы подавить, а коли придется, то и в рукопашной схватке силу испробовать? Вскоре за лесным угорком вся сотня добровольцев построилась. А красный командир с себя саблю снял и Антону подал:

— Потом вернешь, а себе в бою другую добудешь!

Принял Антон саблю, слез с седла, чтобы подпругу поправить, а воронко вздыбился перед ним и передним копытом по кольчуге ударил. Вдруг нежданно-негаданно налетела из-за угорка туча, молния сверкнула, пролился над бойцами частой дождь. Оглянулся Антон, а вся его сотня в кольчугах, и такие же кольчуги-то, как у него, под солнцем блестят.

Уж не в обход, но прямо сквозь дым и огонь ворвалась сотня в деревню, по всем улицам, переулкам рассыпалась. Те беляки, что из орудий стреляли, сразу же в плен сдались. Остальные кинулись кто куда. А белый офицер попытался было из деревни удрать, но Антон Черемша его приметил, погнался и как раз напротив двора Егора Бороны догнал. У офицера тоже конь оказался резвым. Столкнулись кони, оба заиготали, взъярились. Седоки на стременах поднялись. Первым изловчился офицер, со всего размаху рубанул Антона, и зазвенели сабли меж ними.

А Егор из окошка увидел это, стар не стар, выбежал на улицу, оглоблю схватил и хотел Антону помочь, но тот успел сам с офицером управиться: от плеча до поясницы его разрубил. Потом взял себе офицерскую саблю, а порожнего коня за уздечку поймал и тут же Егору из рук в руки передал:

— Вот тебе в хозяйстве подмога.

В тот же день Советская власть в нашей деревне снова установилась.

Наутро, чуть свет, красные ушли — эвон туда, на Долматово, на Шадрино, в кою сторону остатки недобитых колчаковцев бежали.

Доходила потом до нашей деревни людская молва, как боялись беляки с Антоном встречаться. Ни пуля горячая, ни сабля вострая его ничуть не брала. А перед каждым боем подымался его воронко на дыбы, бил копытом по кольчуге заветной, накатывалась туча, ударяла молния, дождь проливался, и сотни, а может, тыщи красных бойцов в такие же кольчуги одевались, и не было у тех бойцов ни страха, ни устали. Но как кончилась война, кольчуги-то их снова гимнастерками стали.

Собрал тогда Антон Черемша всех своих боевых друзей-товарищей в круг, порешили они заветную кольчугу до поры до времени в горах на хранение оставить, а коня вороного в леса отпустить. Чтобы народный завет на веки веков содержался. Так ведь и Ленин велел, чтобы завсегда люди были готовы, ежели кто-нибудь против народной свободы и счастья саблю подымет!