Мы неслись вдоль длинного каркаса так и недостроенного здания. И неожиданно по ту сторону высотки чуть выше нас мелькнуло какое-то движение.
Я моментально нажал на раскрутку блоков стволов минигана, и вовремя — как только мы вынырнули из-за здания всего в полусотне метров левее и позади нас показался стрекозиный силуэт «литтл бёрда».
Пулемёт немедленно выплюнул в его сторону порцию пуль, почти на излёте чиркнув по вертушке. «Литтл бёрд» задымил и начал набирать высоту, уворачиваясь от второй пущенной в его сторону очереди… И врезался прямо в торчащую поперёк улицы стрелу башенного крана. Кабина вертолёта моментально смялась, несущий винт рубанул по стреле и разлетелся на куски, а затем искорёженный «литтл бёрд» рухнул вниз, перекувыркнувшись через себя.
И совершенно резко — почти без всякого перехода, окружающая нас хмарь сгустилась и ударила по нам ураганным ветром и мириадами летящих песчинок.
Буря налетела как всегда налетала — быстро и беспощадно.
Двигатель «блэк хока» почти сразу же начал подозрительно гудеть, а вертолёт опасно заскрежетал. Сколько ещё выдержат воздухозаборники и фильтры, прежде чем забьются намертво? Сколько ещё мы сможем продержаться в воздухе?
— Нужно садиться! — крикнул я, тщетно пытаясь перекрыть и шум вертолётного двигателя, и грохот бури.
Но то ли Юрай всё-таки услышал меня, то ли сообразил сам, но повёл «блэк хок» на снижение…
И в этот самый момент откуда-то сверху на нас рухнул дымящийся и вращающийся вокруг себя «литтл бёрд», задев хвост нашего вертолёта.
«Блэк хок» сотрясло от чудовищного удара и его моментально начало крутить.
Надрывный вой винта, из последних сил удерживающего машину в воздухе. Истерические вопли аварийной системы, бессильной спасти находящихся на борту людей.
— Мы падаем! — чей-то крик. — Держитесь!
Вертолёт крутит. Его корёжит в судорогах, будто бьющегося в ломке наркомана. Меня срывает с места и лишь в самый последний момент я успеваю вцепиться пальцами во что-то… Во что-то.
Тяжёлым кашлем заходится двигатель машины. Грохот в ушах и в голове. Может, так оглушительно стучит сердце, эхом тревожного набата отдаваясь во всём теле. Может, источник шума — другой.
Резкий рывок. Тёплый металл вырывается из-под моих пальцев. Желудок проваливается вниз, тело теряет опору.
Я падаю. Проваливаюсь вниз, напоследок успевая взглянуть в тёмные небеса.
51
…Раз, два — умри навсегда.
Три, четыре — покойся в могиле.
Пять, шесть — хотим тебя съесть.
Семь, восемь — умереть тебя просим.
Девять, десять — жить не надейся.
Сквозь пролом надо мной мне в лицо сыпался песок. Сквозь пролом надо мне мне было видно, как наверху грохочет буря.
Она выла и стенала, она гремела и скрежетала. Она пела.
Пела нечто-то настолько прекрасное, что хотелось завыть и умереть от счастья, пустив себе пулю в висок.
Пела что-то настолько ужасное, что хотелось зарычать и убить всех, коготолько можно было.
…Раз, два — умри навсегда.
Три, четыре — покойся в могиле.
Пять, шесть — хотим тебя съесть.
Семь, восемь — умереть тебя просим.
Девять, десять — жить не надейся.
Боли не было. Лишь только лёгкое покалывание во всём теле и ирреальная лёгкость бытия и мыслей. Я лежал и смотрел в небо, слушая шум беснующейся песчаной бури.
Мне было всё равно. Ни чувств, ни эмоций — они остались где-то далеко. За тысячи километров отсюда или за сотни лет вдали.
Но… Кажется, у меня ещё оставались желания.
Я желал, чтобы «стражи» ответили за всё содеянное. Я желал, чтобы полковник Коннорс ответил на всё содеянное.
Я желал им смерти.
…Раз, два — умри навсегда.
Три, четыре — покойся в могиле.
Пять, шесть — хотим тебя съесть.
Семь, восемь — умереть тебя просим.
Девять, десять — жить не надейся.
Этот голос… Он ведь не в моей голове или в моём воображении. Он где-то совсем рядом. Хриплый клокочущий голос…
— Саймон, это ведь ты, правда? — ещё один голос. Слабый, наполненный даже не страхом, а животным ужасом. — Саймон, это я — Джеймс! Узнаёшь меня? Мы же были с тобой в одной роте!
— Раз, два — умри навсегда, — проклокотал первый голос. — Три, четыре — покойся в могиле.
— О, Господи… О, Боже! Нет! Прошу тебя, нет! Нееет!..
Второй голос сорвался на отчаянный крик, который перешёл в неразборчивое бульканье, а затем и вовсе затих.
— Глупый «страж»… — проклокотал первый и теперь уже, скорее всего, единственный оставшийся из двух голос. — Не понимает… Должен умереть…
А ведь и правда. «Штормовые стражи» не понимают, что натворили уже и что творят сейчас… Поэтому они должны умереть, тем самым искупив свои грехи. И полковник Коннорс в том числе — он ведь тоже «страж», самый главный «страж», если уж на то прошло…
— Это не ваш мир… Это наш мир… Он злая пародия на изначальный мир… Мы злая пародия друг на друга… — хруст и влажно чавканье звучат в унисон хриплому нечеловеческому голосу. — Все мы убиваем, чтобы выжить… Умри ты сегодня, а я завтра… Богов питают жертвы… «Стражи» вообразили себя богами… Глупые «стражи»…
Ты прав, Голос. Ты так прав, жуткий Голос…
Этот проклятый город — отражение всего нашего проклятого мира в чёрном кривом зеркале безумия. Вся наша цивилизация… вся наша мораль… Куда они подевались, когда мир умер, а время остановилось? Жизнь превратилась в выживание, и убийство ради него стало даже не насущной необходимостью — просто привычкой, второй натурой.
Кувейт до Бури Тысячелетия блистал золотом, словно слиток высшей — 999-й пробы. Но это оказалось не золото, а всего лишь позолота.
А под позолотой — кровь, что пролилась, когда настал ужасный конец.
А под кровью — грязь, что выплеснулась из людских душ, когда вместо ужасного конца начался ужас без конца. А что под грязью?
Под грязью — пустота.
Пустые мы люди.
Мы чучела, а не люди.
Склоняемся мы. Увы!
В головах лишь солома,
И когда шепчем снова
Голоса, как трава сухи
Как крысы в подполе
По стёклам, и в боли —
Бессмысленны и тихи.
— Есть лишь Буря… И мы — часть Бури… Мы приходим вместе с ней и начинаем свою жатву… Мы не живём… А значит нас нельзя убить…
Я смотрел в небо над собой, всматриваясь в круговерть багровой мглы, слушая её вой и клокочущий речитатив Голоса.
Я балансировал на зыбкой грани, отделяющей сон от яви и разум от безумия. Я балансировал на ней, пытаясь не соскользнуть и сохранить себя.
Передо мной была лишь беснующаяся буря. Передо мной была песчаная буря. Так близко. Так близко…
И я шагнул в багровую темноту.
И я шагнул в небо.
Под ногами скрипел песок, на зубах скрипел песок, песок был везде и повсюду, ведь я шёл прямо посреди бури. Но вместо ураганного ветра, я ощущал лишь покалывание во всём теле. Никакого напора, никакой боли.
Дорога, по которой я шагал, едва переставляя ноги, была узкой — от силы метр в ширину. Такая, что пройти смог бы только один человек и в один конец, как не старайся.
Песок вытекал из её середины и медленно двигался к краям, обрушиваясь куда-то вниз. Но этот песчаный мост не висел над бездной — по обеим сторонам дороги были огромные чёрные поля, лишь немногим ниже уровня дороги. И эта чернота была наполненной мириадами теней — угловатых смазанных пародий на человеческие фигуры с горящими алым глазами.
Они тянули свои руки ко мне, желая утащить к себе, но не могли выбраться на дорогу…
И тогда пришло понимание — мост действительно перекинут над бездной… Над пропастью во лжи. Просто она переполнена уже почти до краёв.
Куда я шёл? Зачем я иду?
Я иду, потому что у меня есть ноги. Я умею ходить и поэтому иду?
И ведь это уже не в первый раз… Не впервой мне уже идти по этой дороге.
Багровую тьму впереди рассекла исполинская огненная трещина, пролегшая от земли до самого неба. Из неё вырвался свет, как от раскалённого докрасна металла; в лицо полыхнул адский жар.
