Эдит и Джо без конца обсуждали вопросы чести, и в этих обсуждениях Эдит настолько часто поощряла Джо повторять общепринятые взгляды на этот предмет, что вскоре Джо рассуждал о чести так, словно он был ее главным поборником, если не сказать изобретателем. А так как в представлении большинства людей понятие чести ассоциировалось с законом, из чего исходило, что благородный адвокат несколько благороднее любого другого человека, то Эдит могла с истинной убежденностью выказывать свое восхищение Джо — ревностному защитнику чести. У Эдит не было ни знаний законодательства, ни его понимания, и она не стесняясь признавалась в этом, однако, несмотря на свою некомпетентность, она считала, что занятия юриспруденцией и юридическая практика предоставляют молодым людям прекрасную возможность получить и использовать особые знания о чести, недоступные остальным. И честь практически стала его второй карьерой. От дискуссий о чести, в которых они выражали полное согласие друг с другом, они порой переходили к дискуссиям о религии, и здесь их мнения полностью совпадали. А поскольку вопросы чести можно было иллюстрировать рассказами о бесчестных поступках, понятие чести обсуждалось гораздо чаще и подробнее, чем религия. Четыре года в Йельском университете и годы в более пытливой атмосфере Пенсильванской высшей юридической школы не произвели никаких видимых изменений в эпископальном вероисповедании Джо, и то, что Эдит принадлежала к той же самой вере, избавляло их от бесконечных обсуждений вопросов, решить которые в любом случае было невозможно. Главные представления Джо и Эдит о религии — далеко не уникальные в те годы — заключались том, что их приятели, принадлежавшие к другим протестантским вероисповеданиям, скорее всего придают слишком большое значение теологии, что католики помешаны на красоте ритуалов, а евреи — странные библейские персонажи в современных одеждах. Церковь Святой Троицы, которую они посещали, была комфортабельно скромной и не чуждалась шуток о папе римском и ладане. Прихожанам предоставлялась весьма приятная возможность еженедельных размышлений об отношении к Богу в священной, но не строгой обстановке и тобой самим выбранной компании. Войдя в церковь Святой Троицы, ты попадал в другой мир — мир, где главенствовала тишина, но ты улыбался и кланялся своим знакомым с таким видом, точно в этом другом мире ты встретил друзей с родины. Святая Троица была славной церковью, и обстановка в ней умиротворяла.

То, что они говорили о чести и религии чаще, чем большинство других молодых пар, было вовсе не случайностью. С самых первых дней ухаживания Эдит прилагала все усилия к тому, чтобы Джо постоянно искал с ней встреч, чтобы она стала для него неотъемлемой частью его жизни и чтобы их общение основывалось не на тех качествах, которых у других девушек было существенно больше, чем у нее. В первую очередь Эдит имела в виду свое здравомыслие — о нем знали все, — но было еще и нечто другое, о чем никто не знал: несмотря на то что Джо всегда держался необычайно легко и свободно, он не был уверен в себе. Даже в те времена, когда хорошие манеры считались общепринятыми, его манеры считались превосходными. Однако Эдит благодаря своей интуитивной догадке о его девственности пришла к твердому убеждению, что Джо в себе не уверен. И убежденная в этом, Эдит поощряла его к откровенным беседам, в которых он мог перед ней раскрыться, не обнажая при этом свои слабости. В вопросах, относящихся к закону, чести и религии, они были в полном согласии, и в ее присутствии Джо чувствовал себя авторитетом во всех обсуждаемых ими вопросах; к тому же у них не было ни малейшего намерения друг с другом спорить. И они не спорили. Джо все чаще и чаще позволял себе говорить то, что думает, независимо от того, было ли это простое утверждение или запутанно сложная теория. Эдит выслушивала все, о чем он говорил, а потом задавала вопросы, в которых слегка перефразировала его утверждения, что служило Джо доказательством того, что Эдит слушает его с необычайным вниманием и уважением. В течение года, помимо рукопожатия, между ними не было никакого другого физического контакта, но то, что она ему предлагала, входило у него в привычку, возбуждало его и опьяняло. Когда вечером Джо уходил от нее, Эдит слышала, как он насвистывал Йельский марш, и знала, что он уже ждет их следующей встречи. Она умывала лицо мылом «Роджер и Голлет», расчесывала волосы, ложилась в постель и думала о том, как именно он будет ей принадлежать. Она еще не знала, что в половой близости между мужчиной и женщиной существуют различные степени знаний и умений, так же как бестолковость и острая неудовлетворенность, и потому она даже не задумывалась о его удовольствии, считая само собой разумеющимся то, что каждый мужчина, так или иначе, его получает. Но когда Джо будет ей принадлежать, удовольствие от обладания будет получать она. Эдит никогда не думала о том, что она будет принадлежать ему. Такое ей и в голову не приходило. Что бы Джо для нее в будущем ни делал — ласкал ее, лежал на ней, входил в нее, — все это составляло часть ее неопределенной, будоражащей чувственной мечты, в которой Джо был главным и необычайно желанным инструментом. Эдит была уверена, что Джо никогда в жизни не видел вблизи обнаженной женщины, и, заперев дверь, расхаживала голой по спальне, воображая, что он в это время лежит у нее на кровати и в первый раз ее разглядывает. У Эдит были все основания гордиться своей фигурой. В те времена в моде были длинные, облегающие фигуру наряды, которые подчеркивали женскую талию и состояли из юбки, блузки и жакета длиной до лодыжек. Цель тогдашних модных фасонов состояла в том, чтобы женщина благодаря им казалась выше, чем была на самом деле, и вертикальная строчка и канты способствовали задуманному эффекту. Эдит была идеальной моделью для этих костюмов и платьев, и даже шляпы — огромные, замысловатые и дорогие, — если и не украшали ее, то по крайней мере отвлекали внимание от ее отнюдь не отличавшегося красотой лица. Ни один мужчина еще не видел ее обнаженной, и когда она овладеет Джо, в этом тоже будет необыкновенная чувственность. Эдит прекрасно знала, что мужчины ее сословия ожидали, что девушки ее сословия будут девственницами, и в большинстве случаев их ожидания оправдывались. После каждого вечера, проведенного с Джо, Эдит, не зная, что именно ей в будущем предстоит, и ограниченная лишь своим безграничным воображением, пускалась в мечтания о невообразимых оргиях. Однако на людях Эдит продолжала сохранять характерное для нее спокойствие, и поведение ее внешне ничуть не изменилось. И точно так же спокойно она себя вела с Джо Чапином: внимательная, заинтересованная, сочувствующая и готовая приобщиться к его размышлениям и интеллектуальным беседам.

Прошло время, и Джо, сам того не сознавая, стал от нее зависеть. Он теперь говорил Эдит, что другие девушки — сущие пустышки и ведут себя так фривольно, что он каждый раз жалеет, что согласился пойти в гости, где одну из этих незамужних девушек приглашали в качестве его партнерши. Более того, его собственные друзья и знакомые теперь тоже выглядели в дурном свете: они недостаточно серьезно относились к жизни, не проявляли трудолюбия в работе и не хотели ни в чем как следует разобраться. «И это не совсем их вина, — заметил Джо. — Им некому помочь во всем этом разобраться». Начиная с этой беседы Эдит перешла к первой стадии овладения Джо. Она стала позволять ему делать ей любезности. Эдит просила его заглянуть в магазин и забрать то, что она заказала. Когда он уезжал в Филадельфию, она давала ему мелкие поручения. Она спросила его совета, куда ей вложить небольшую сумму денег, и этому совету последовала. Она дала ему почитать свое письмо с соболезнованиями по случаю смерти ее пятиюродной кузины. Она попросила Джо помочь ей составить маршрут ее путешествия в Европу — путешествия, в которое она вовсе и не собиралась. А потом поразительно кстати — хотя этого она никак не планировала — у нее случился приступ острого аппендицита, и ее срочно прооперировали.