— Не-не-не, Ленечка, я сам, рукой.

— Хорошо. Тогда с вас триста и четыреста за комнату. И еще, Геннадий Васильевич, вы, когда выходить будете, дверь резко не дергайте, а то Абрам Рубенович или кто-нибудь из ребят может по лбу случайно получить.

В полном молчании мы четверо резво подорвались к барной стойке. За ней уже сидел впавший в полный коматоз на почве публичного опущения достоинства Владик. Стасик нырнул куда-то вниз, достал собственный «трофейный» ром. Почти после каждого выхода его личная коллекция спиртного неизменно пополнялась.

Опять же, мало кто знает, но в большинстве клубов уже с середины ночи и в зависимости от степени трезвости клиентов бармены начинают недоливать в коктейли спиртное или заменяют дорогие ингредиенты на более дешевые. Уже подвыпившие посетители крайне редко замечают это, а вот персонал бара практически никогда не покупает себе спиртное в магазинах.

— Стасик, падла, ты где ром взял? Опять клиентов обираешь? — крякнул Абрамка. — Да я тебя…

И в этот момент дверь комнаты распахнулась. Из нее в сторону выхода полетели как ошпаренные бандиты. А мимо нас не очень уверенной и неуклюжей походкой прокостылял Ленька:

— Абрам Рубенович, вот вам за аренду. Пойду, полежу немного, что-то умаялся я с ними сегодня. Курить, наверное, надо бросать.

Так же молча Стасик разлил ром.

— Да я понял, Абрам Рубенович, штраф. Будем.

— Будем, — согласился мрачно Абрамка, — вот он, наш Ленка. Вот это я понимаю — работник, учитесь, товарищи. И себе на карман, и заведению в помощь денежку подгоняют. Короче, за ночь все оштрафованы на сто баксов. Ты, Славик, тоже. А Леньке от меня — премия.

— А, я-то тут причем? Да я шел просто мимо, случайно застрял. Да я у вас даже не работаю, — взвыл я. — Абрам Рубенович, это нечестно.

— Честные, Шаман, дома сидят и по кабакам не шарахаются, — припечатал Абрамка, — а вы, Кит и Владик, мне еще за моральный ущерб до конца недели за «спасибо» выходите. Ты, админ, мне из клуба базар-вокзал устроил… А от тебя Влад, я вообще не ожидал… Я к тебе с распахнутой душой, а ты в нее… Все поняли?! Короче, закрывайте лавочку.

Глава пятнадцатая. Пробуждение человека.

Закрывать клуб по утрам не любил никто из нас. Занятие это было таким же опасным, как ночные походы за сигаретами или особыми кулинарными капризами клиентов, а, может быть, даже и похлеще. В промежутке между шестью и семью утра в будние дни простой народ массово валил на работу и редко стеснялся в крепких выражениях, отпускаемых в сторону наконец-то угомонившихся «ночных педрил». Бутылки с недопитым пивом похмеляющегося пролетариата, летящие в стены клуба и головы затормозивших у выхода работников заведения уже давно казались привычным делом.

Больше всего мы тряслись, что кто-нибудь из работяг разобьет стеклянные рамки наших рекламных постеров, которые располагались в небольшой арке, ведущей ко входу в клуб. В арке имелась решетка и сразу за ней тяжелые, массивные ворота, которые мы перекрывали первым делом.

После этого выйти из клуба через парадный вход уже было нельзя, мы использовали так называемый «черный». Он выходил во двор-колодец, прямиком на местную помойку. Между ней и стеной соседнего дома оставалось узкое расстояние — меньше метра. И в случае обильного принятия на грудь приходилось проявлять титанические усилия, чтобы не завалиться в эти самые бачки. Но и слинять домой через систему дворов-колодцев тоже не получалось. Потому что еще было необходимо закрыть мощными ставнями два слуховых окна на фасаде, и вот это и было самое неприятное.

По выходным хрен от редьки тоже не отличался. Клуб располагался в нескольких небольших кварталах от шумного центрального рынка, подвоз товаров к которому начинался вообще с пяти утра в преддверии бойких торговых дней. «Шофера» и подсобные рабочие рынка нас тоже не особо жаловали.

Потому, чтоб хоть как-то обезопасить себя, мы делали все на максимальной скорости и всем скопом, такой же рысью потом долетали до ближайшей станции метро и уже там прощались, разъезжаясь по домам.

Сегодня же к общему мрачноватому настроению, царящему в момент закрытия, примешивалось и похмельно-штрафное послевкусие, потому что намешали мы все порядком. По хмурому, взъерошенному старшему админу, который начал отходить от спиртного и теперь трясся от холода около помойки, я отчетливо видел, что его обуревает желание хорошенько намять бока Леньке, то же испытывал и я сам. А сам танцовщик как будто чувствовал, что его ждет «теплый прием», и словно не торопился на выход.

— Да что его там, в гальюн смыло? — психанул Кит на второй сигарете, а потом развернулся ко мне, — Славка, а можно я у тебя сегодня «переночую»? Сосед ремонт устроил, сил нет никаких. И, главное, тварь, ведь все по закону делает. Долбится в аккурат с семи до двадцати трех. Полквартиры разнес уже. Из-за него в подвал скоро переедем.

Чтобы жилье обходилось дешевле, Кит снимал комнату на первом этаже. В гостях я бывал у него довольно часто, и иногда тоже оставался «ночевать». Под такой ночевкой мы подразумевали тяжелый дневной сон, необходимый после ночной работы. Обычно мы укладывались «спать» около десяти-одиннадцати дня и потом просыпались с раскалывающейся башкой и смурные около трех-четырех. Еще три часа потом уходило после сна на «раскачку».

— Можно, — кивнул я, — только сам понимаешь, у меня вообще ни копья.

— Ну, сотня на «снотворное» у меня найдется, — нехотя признался Кит, — и пара пачек сигарет в заначке имеется. Не ссы, Каштанка, прорвемся.

Тут мимо нас в «зомбиобразном» состоянии и не глядя по сторонам, протопал Владик. Охранник привалился задом прямо к бачку и закурил, на его лице что-то подозрительно заблестело, хотя дождь на улице уже давно прекратился. А в Ките неожиданно проснулся «человек».

— Ты, это, чего? Из-за танца переживаешь? Ну, подумаешь, потанцевали вы, и что? Геем-то ты от этого точно не станешь. А если кто пизданет, и знакомые поведутся — так таких друзей надо за хуй и в музей. Нахрен тебе общаться с теми, кто первому встречному верит, а не другу своему? Ты думай меньше, и жить станет проще. А Абрамка вообще, может, проспится и не вспомнит даже про танец.

— А про штраф? — невесело усмехнулся Владик.

— Про штраф, сцуко, обязательно вспомнит, — погрустнел Кит, — на деньги у него память, как у слона.