Фабио закончил кормежку и привязал к красной ножке своей любимицы небольшой листок бумаги, свернутый в трубочку.

— Весточка моей жене и детям, — пояснил он. — Пишу им, что со мной все в порядке. А завтра или послезавтра я узнаю, как обстоят дела в Падуе.

— Поразительно, просто поразительно! — покачал головой Магистр.

— Не правда ли? — Гордый владелец голубки нежно погладил ее по перышкам. — Насколько мне известно, до нынешних времен существовал всего лишь один голубь, столь же одаренный, как моя Буссола. Эта птица принадлежала святому Франциску Ассизскому. Хотя особой заслуги у его голубя нет, ведь, как известно, святой Франциск мог разговаривать со всеми животными.

Торговец взял свою любимицу огромными лапищами и хотел уже посадить на клетку, поскольку именно это означало для птицы стартовый сигнал, но Витус остановил его:

— Фабио, у меня возникла идея. Если Буссола возвращается в Падую, не могла ли она прихватить наше приветствие профессору Джироламо? Он преподает в университете и был бы, несомненно, рад получить от нас несколько слов. Как ты думаешь, это возможно?

— Certo, si, конечно, если больше ничего не надо! — Фазанье перо на берете торговца задорно раскачивалось. — Для моей красавицы это сущий пустяк. Она просто получит еще одно письмецо на вторую ножку, вот и все.

Витус незамедлительно написал записку профессору. Вскоре Буссола с нежным воркованием взмыла в воздух и растаяла в безоблачном небе.

— Будь осторожна, моя ненаглядная, моя красавица! Берегись злых соколов и ястребов! — крикнул ей вслед Фабио. На какой-то миг его лицо омрачила грусть расставания, но привычное жизнелюбие взяло верх, и он объявил: — Ну что ж, друзья, день только начинается, и дорога зовет нас.

— Уи-уи, щеловек-абракадабра, мои ходули тоже просятся в путь.

Фабио щелкнул языком, и кони тронулись, а сам торговец пошел рядом с подводой, чтобы ничто не мешало ему общаться с друзьями. К тому же на повозке все еще громоздилось множество товаров и лошадям без того приходилось нелегко. Оживленная беседа скрашивала дорогу, и через какое-то время, наблюдая за скачущим перед ними карликом, Фабио заметил:

— Шустрый парень, ваш маленький великан.

— Это точно, — в один голос подтвердили друзья.

Около полудня, когда солнце стояло в зените на бледно-голубом небосводе, они повстречали молодого человека, с серьезным видом сидевшего на обочине и отдыхавшего. В руке он держал кусок молодого пармезанского сыра, от которого откусывал с большим аппетитом. Рядом с ним в траве лежал небольшой темный футляр, очертаниями напоминавший фигуру женщины с хорошими формами.

— Бог в помощь и buon appetito! — крикнул ему Фабио. — Хороший аппетит в такую погоду, не правда ли?

Молодой человек вежливо кивнул в ответ, степенно дожевал кусок, проглотил его и лишь тогда ответил:

— Да, ничего нет лучше доброго куска пармезана.

— Совершенно согласен. Кстати: один сыр дерет глотку. У меня есть симпатичное красное винцо, которое превосходно подойдет к нему. Оно так дешево, что мне даже неудобно называть его цену.

— Спасибо, у меня есть вода. Этого вполне достаточно.

— Вода? О-хо-хо, сынок, неужели ты чураешься вина?

— Именно так. От излишнего алкоголя дрожат руки, а мне они нужны спокойные.

Они разговорились, и скоро выяснилось, что юноша — скрипичный мастер, изучавший ремесло в расположенной неподалеку Кремоне у Андреа и Антонио Амати, а сейчас направлявшийся в Пьяченцу, где собирался работать подмастерьем. Звали его Гвидо. По просьбе друзей парень охотно открыл темный футляр и вынул великолепную золотисто-коричневую скрипку. Он взял несколько тонов и тут же положил скрипку обратно в футляр, сославшись на то, что инструмент не должен долго находиться под палящими лучами солнца. Парень производил впечатление надежного человека, и друзья разрешили ему продолжить путь вместе с ними. Когда они двинулись в путь, великан Энано не удержался от замечания:

— Эх, жалко, что Гвидо играет не на губной гармошке. Веселей бы шагалось!

Ранним вечером они сделали привал. Несмотря на то что ноябрьское солнышко светило куда слабее, друзья изрядно вспотели, и пауза была весьма уместна. Усевшись в кружок, компания начала подкрепляться. Фабио снял со спины свой мушкет с фитильным замком и положил рядом в боевой готовности, предварительно убедившись, что оружие безукоризненно заряжено и в случае опасности ему надо будет лишь снять крышку с запальной полки, спустить курок и привести в действие спусковой рычаг.

— Думаешь, здесь может шататься разный сброд? — с полным ртом спросил Магистр. — Средь бела дня?

— Сброд? — Торговец засмеялся и снял с головы берет с фазаньим пером. Потом стер пот с высокого лба с большими залысинами, что было неудивительно для мужчины его лет. — Понятия не имею. Но, как говорится, плохо не клади, вора в грех не вводи. Кто знает, у кого при виде моих сокровищ потекут слюнки. А тогда я быстро делаю пиф-паф, и у парня дырка в шкуре. Мне уже не раз приходилось таким образом осаживать тех, кто проявлял чрезмерный интерес к моему товару.

Ротик Энано, только что усердно жевавший, замер.

— Эй, шуравли, там сзади я вижу куколку. Из кустов вылезает, шлюшка-марушка, есть за щё помацать!

Все посмотрели в сторону, куда были направлены его «гляделки», — там молоденькая девушка осторожно выбиралась из близлежащих зарослей кустарника.

Магистр недоуменно заморгал.

— И в самом деле я вижу женщину, быть может, даже монашку, если приглядеться к ее наряду. Впрочем, нет, судя по простому чепцу, это скорее служанка. Хотя зачем гадать? Существо направляется прямо к нам, и сейчас мы все узнаем.

Девушка и в самом деле была уже так близко, что ее можно было подробно разглядеть. У нее были черные как смоль волосы, густыми прядями выбивавшиеся из-под чепца, и темно-карие глаза. Ее худенькое горбоносое личико выглядело энергичным и контрастировало с пышной фигурой, которой было тесно в одеянии монахини. Пухлые губки незнакомки приоткрылись, обнажив хорошие крепкие зубы.

— Buon giorno, господа, — произнесла она звонким голосом. — У вас случайно не найдется куска хлеба и глотка воды?

Мужчины автоматически потянулись за чем-нибудь съестным, и лишь бывалый Фабио не пошевелился, а спокойно спросил:

— Назови сначала свое имя, чтобы мы знали, кого оделяем.

— Меня зовут Антонелла.

— Так-так, Антонелла… Красивое имя. А ты понимаешь, Антонелла, что задаешь нам загадки?

— Я? Как это? — Девушка потупилась.

— Потому что я не могу не спросить себя, что могло заставить такую девушку, как ты, в одиночестве пуститься в странствия! Что толкнуло тебя облачиться в одеяние монахини? Что ты делаешь здесь, в лесу, без всякого багажа?

— Я… я… — Глаза девушки наполнились слезами. Она импульсивно закрыла лицо руками и горько разрыдалась. — Мой отец… о, это так ужасно… — Антонелла жалобно всхлипнула, что не могло не вызвать сострадания даже у самого жестокосердного человека.

— Уи-уи, присядь, красавица. Места всем хватит, да и кусок лепещки найдется, — прошепелявил карлик.

Поблагодарив, девушка опустилась на землю возле Энано, не переставая плакать и одновременно жадно вгрызаясь в хлеб. Потребовалось немало времени, пока она между едой, питьем и неудержимыми всхлипываниями смогла наконец связно изложить свою историю.

Она была дочерью щеточника, пожилого человека, вместе с которым странствовала по Италии. Луиджи, так звали ее отца, развозил по городам и деревням свой товар, и на его скудный заработок они и существовали. Обязанностью Антонеллы было везти тележку и ухаживать за больными руками отца, поскольку вязать щетки было непростым делом для старых пальцев. Так что ей самой пришлось освоить ремесло.

Однажды они забрели в один отдаленный женский монастырь и предложили свой товар милосердным монахиням. Тем, правда, ничего не понадобилось, поскольку щетки и прочий кухонный инвентарь они изготавливали сами. И все же смиренные сестры не могли просто так отпустить отца с дочерью и накормили обоих горячей едой. Вдобавок Антонелла получила старое, не раз чиненное одеяние, которое все же было лучше ее изношенного до дыр платья. И вот три дня назад случилось ужасное: ночью на них напали разбойники, они убили ее отца и похитили тележку. Негодяи едва не сотворили над ней насилия, но в последний момент ей удалось убежать от них и спрятаться. С тех пор она блуждает одна, в страхе и отчаянии, надеясь встретить христиан, которые могли бы помочь ей.