— Здесь мы разобьем лагерь на ночь! — крикнул хабир.

Тридцать один верблюд — двадцать семь вьючных и четыре верховых — остановились как вкопанные. На одном из верховых верблюдов ехал хабир, на другом Рабия, а два оставшихся были своего рода резервом. К животным в караване было приставлено одиннадцать погонщиков, которые, как и шестеро рабов, шли пешком, однако нисколько не страдали от жажды. Во-первых, потому что у них при себе было много воды, а во-вторых, это были дети пустыни, плоть от плоти ее, крепкие парни с задубелыми лицами, двигавшиеся без всякой спешки и не тратившие силы понапрасну. Тела их казались невосприимчивыми к палящему дневному зною и к ночному холоду. Ловкими, выверенными движениями они молча сняли с животных груз, утварь и седла. От них веяло спокойствием, уравновешенностью и даже чувством защищенности. Рабия это высоко ценила. Она несла ответственность за шестерых рабов, но ей не надо было ни о чем беспокоиться: Хабир и его люди бдительно следили за невольниками и, без сомнения, приведут их в Фес. Хабир был опытным человеком, имевшим право называть себя «хаджи», потому что совершил паломничество в Мекку и обошел там Каабу — святилище, служащее оправой для Черного камня, Хаджар аль-Асвад.

Хаджи Абдель Убаиди подошел к Рабии и в своей спокойной манере произнес:

— Я вижу, твой верблюд все еще не слушается тебя. Ты должна научиться опускать его на колени, даже если он иногда упрямится. Он привыкнет к тебе, нам еще предстоит долгий путь. — Говоря это, он почти играючи положил верблюду руку на шею, и, как по волшебству, животное опустилось на колени.

— Благодарю тебя. — Рабия попыталась держаться прямо, однако вновь чуть не потеряла равновесие, слезая с верблюда.

— Думаю, ты захочешь поначалу присмотреть за рабами. Твой шатер будет там, позади, у валунов. Мои люди разобьют его и разведут тебе огонь. — Хабир откашлялся. Предложение развести служанке отдельный костер было не простой вежливостью: женщину лучше держать подальше от очага погонщиков. Чужим женщинам нечего делать в мужской компании, лишнее беспокойство было хабиру ни к чему.

— Благодарю тебя, — вновь произнесла служанка. Разумеется, она догадалась об истинной причине заботливости хаджи, тем не менее ей был приятен его вежливый, почти дружеский тон. Поправив чадру, она кивнула ему и направилась к тому месту, где на корточках примостились рабы. Мимолетного взгляда ей было достаточно, чтобы убедиться, что руки у них все еще связаны. Они выглядели чрезвычайно утомленными и умирали от жажды. Ее собственная сильная жажда вернулась, и ей стало жалко их. Конечно, это были неверные, которые стоят ступенью ниже тех, кто исповедует учение Великого Пророка, но они ведь тоже люди…

Рабия сходила к своему верблюду и принесла бурдюк с водой.

— Вот вода, — сказала она. — Только пейте медленно и не слишком много. — Рабия знала, что тем самым нарушает запрет своей госпожи, но ей это было сейчас безразлично. У Амины Эфсанех длинные руки, но до пустыни им вряд ли дотянуться.

Мужчины пробормотали слова благодарности. Никто из них даже не взглянул на нее, все взгляды были прикованы к заветному сосуду с бесценным содержимым. Они пили по очереди, с жадностью, с которой утопающие хватают ртом воздух. Последними прильнули к бурдюку хирург и Магистр. Воды в нем осталось мало, и Рабия забеспокоилась, перепадет ли что-нибудь ей самой. Проницательный рассказчик историй заметил это и произнес севшим голосом:

— У меня такое чувство, что ты сама еще не пила, так ведь, Рабия?

— Не пила, — смущенно подтвердила она.

— О Боже! — Магистр поднялся с земли. — Какой эгоизм с нашей стороны! Я немедленно схожу к погонщикам и попрошу их снова наполнить бурдюк.

Девушка благодарно кивнула.

Неожиданно хирург спросил:

— Может, ты все-таки откроешь тайну, что с нами произойдет в Фесе?

Служанка отрицательно покачала головой. Рабы еще успеют узнать, какая страшная участь их ожидает. Если они это будут знать заранее, подумала она, возрастет опасность, что они попытаются бежать. Впрочем, любой, кто рискнет бежать в этих краях, не имеет ни малейшего шанса выжить. Она уже не раз говорила это пленникам и надеялась, что они хорошо запомнили ее слова.

— Пойду к своему шатру, — устало бросила она.

Еще немного, и она пожелала бы им спокойной ночи и поклонилась, как подобает молодой женщине, стоящей перед чужими мужчинами, но она тут же спохватилась, ведь это были рабы, и отвернулась.

Костер уже вовсю потрескивал, когда она подошла к нему. Шатер тоже был разбит, и все ее нехитрые пожитки размещены внутри. Погонщики проделали за нее всю работу. Девушка села к огню и протянула руки, чтобы согреться. Солнце только что зашло, и, как всегда в пустыне, сразу резко похолодало. Рабия с удовлетворением отметила, что место для ее шатра было выбрано удачно: под прикрытием валунов, задерживающих ветер.

Похоже, все складывалось удачно. Скоро она опять окажется в Танжере, городе, ставшем ее второй родиной. В который раз Рабия спросила себя, почему повелительница поручила охрану рабов именно ей. Ведь в ее хозяйстве было достаточно мужчин, которые гораздо лучше подходили на эту роль. Испытанные слуги. Почему не они? Она задумалась. Может, Амина Эфсанех опасалась, что они могут не вернуться? Госпожа была достаточна умна, чтобы понимать, что челядь ее не любит. А скорее, ненавидит. Рабия тоже не слишком любила повелительницу, хотя жила в роскошном дворце и ни в чем не нуждалась. У нее была своя собственная комната, ее регулярно кормили и она ладила с другими слугами.

Почему же повелительница послала в Фес именно ее? Почему не боялась, что служанка не вернется?

Наконец Рабию осенило. Ведь там оставался Ахмад, ее младший брат и единственный родственник, которого она любила больше всех на свете. Вот и разгадка. У нее одной был близкий родственник в доме госпожи, и ее одну можно было шантажировать. Ну, вот, теперь все понятно.

Рабия проглотила слюну и снова вспомнила о своей жажде.

— Вот твой бурдюк. — Словно джинн из бутылки, перед ней неожиданно вырос Магистр. — Доверху наполненный хорошей водой. — Поскольку его руки были по-прежнему связаны, он держал бурдюк за самый конец двумя руками.

— О, спасибо! — Рабия хотела вскочить, но одумалась, сообразив, что такое поведение было бы достойно осуждения. Она все время забывала о своей роли. — Дай мне воду, — произнесла она как можно более формально. Потом открыла пробку и приготовилась пить, но для этого ей сначала надо было откинуть чадру, что, разумеется, нельзя было делать в присутствии постороннего мужчины.

— Отвернись, — попросила она.

Маленький мужчина удивленно покорился.

Рабия откинула покрывало и сделала несколько больших глотков. О, как хорошо! Закрыв глаза, она глубоко вздохнула и снова отпила. Вода — источник всего живого, подарок Аллаха всеведущего, так говорят в пустыне. С каждой каплей, проникающей в ее нутро, она чувствовала это.

Закрыв бурдюк, девушка отложила его в сторону. И только теперь открыла глаза. К ее удивлению, Магистр все еще не ушел. Она быстро набросила на лицо чадру.

— Можешь повернуться.

Он послушался. И молча продолжал стоять рядом. Лицо его было изможденным.

Повисло неловкое молчание.

Рабия соображала, что бы такое непринужденное еще произнести, но ничего не приходило на ум.

— Да… — начал Магистр.

— Я мо… — одновременно с ним произнесла девушка.

Оба осеклись. Потом служанка попробовала снова:

— Я могу дать тебе только пару луковиц и несколько фиников. — «В том, что я накормлю голодного, не может быть ничего предосудительного, — мелькнуло у нее в голове, — ведь святые законы гостеприимства действуют повсюду, и в пустыне тоже. И нигде в Коране не сказано, что они не распространяются на рабов».

— Спасибо! — хриплым голосом поблагодарил Магистр. — Мы с друзьями слишком ослабли, чтобы я отказался от твоих даров. — Он взял еду, разложенную в два мешочка.