— Да, — кивнул Витус, заметив, как омрачилось лицо Гаудека.

— Ede et tace[64] — вот как должно быть за столом, ты не забыл, Фестус? Уж если не несешь нам еду, то, по крайней мере, молчи.

— Простите, ваше преподобие! — Бочка поднял свое грузное тело и поспешил на кухню. Вскоре появились посланные им два брата, которые несли поднос размером со столешницу, уставленный яствами, приготовленными сегодня Фестусом. — Это всего лишь скудная постная еда, Витус, — громогласно пояснил он, вновь подойдя к столу. — Похоже, мы с тобой встречаемся только тогда, когда надо жить впроголодь. Тебе и твоим друзьям придется довольствоваться луковым супом и запеченным лососем. Еще могу предложить грибной паштет с морковью. Или скромное овощное суфле, правда, без моей знаменитой свиной подливки.

— Щё такое? Сальца не будет? Только суп из ветра да рыбьи кости? — Коротышка незаметно прошмыгнул в трапезную. — Ну, главное, щёб моя овещка была сыта, тощно? Ну-ка, утю-тю-тю, давай-ка отрыгни. Как мы умеем отрыгивать, у-сю-сю!

Гаудек откашлялся. Предписанную уставом тишину во время приема пищи уже столько раз нарушали, что он был вынужден вмешаться.

— Энано из Аскунезии, — торжественно начал он, — я был бы весьма признателен вам, если бы вы побуждали вашего отпрыска отрыгнуть во дворе. Помимо этого, потрудитесь пеленать ребенка не в трапезной.

Коротышка, еще не успевший присесть, завращал глазами и пропел фальцетом:

— Уй, будет исполнено, ваше преподобное аббатство. Одна нога здесь, другая там. Ща вернусь!

Гаудек с облегчением вздохнул и взял в руки большой нож, на лезвии которого в две строки были выгравированы слова благодарственной молитвы, исполнявшейся перед каждым приемом пищи. Нож был старый, поэтому текст почти стерся:

Он выражал благодарность за благодеяния Господа. Такой нож лежал на столе перед каждым монахом — своего рода подсказка для тех, чья память ослабела. Только вот петь после непривычной болтовни аббат Гаудек не имел ни малейшего желания и решил использовать нож по прямому назначению: начал разрезать паштет.

Остаток трапезы прошел в благодатном молчании.

После обеда полил сильный дождь, однако Витус не хотел отказываться от намерения посетить могилу матери. Верный Магистр вызвался его сопровождать, Томас также нашел время пойти вместе с ними. Надев длинные накидки, они шагали старыми извилистыми тропами в Пунта-де-ла-Крус. Не доходя до селения, свернули на узкую тропинку, которая петляла по небольшой рощице и привела к дому ткачихи.

— Вот мы и пришли, — сказал Томас, показывая на покосившееся строение. — Садик прямо за домом. — Они обошли ветхий домишко, и их глазам предстал заросший клочок земли. Лишь два свежих деревянных креста говорили о том, что здесь не так давно хозяйничала рука человека.

С бьющимся сердцем Витус подошел поближе и прочел надписи на крестах. На первом значилось: ТОНИЯ ПЕРЕС, затем следовали даты рождения и смерти. «Что будет написано на втором кресте?» — промелькнуло в голове у Витуса, и он невольно опустился на колени, чтобы прочесть:

— Мы не знали даты рождения и титула твоей матери, — произнес за его спиной Томас. — И все-таки сочли правильным поставить новый крест, после того как похоронили рядом старую Тонию.

— Да, — пробормотал Витус. Собственный голос казался ему доносящимся откуда-то издалека. — Я тоже не знаю точной даты, мне лишь известно, что моя мать родилась anno 1534. Да это и неважно.

Он попробовал представить себе, как выглядела его мать, и не смог. А впрочем, ведь она имела сходство с Арлеттой, а внешность Арлетты он помнил в мельчайших подробностях. Повинуясь порыву, он молитвенно сложил руки и прочел молитву, которую уже произносил у гроба старого аббата Гардинуса. Это были бессмертные слова, написанные много веков назад в Англии, откуда родом были и он, и леди Джейн, его мать.

Витус поднялся с земли с молитвенно сложенными ладонями.

— Упокой, Господи, душу ее и прими в царство Твое небесное.

— И ныне и присно и во веки веков, — пробормотал себе под нос Магистр.

— Амен, — закончил отец Томас и плотнее запахнул накидку: погода была и в самом деле отвратительной. — У меня есть для тебя еще кое-что. Старая Тония передала мне это незадолго до смерти. — В его руках блеснул золотой перстень.

Витус взял перстень и вскрикнул от неожиданности:

— Перстень с печатью Коллинкортов! Такой же, как тот, что я получил от деда, только гораздо меньше.

— Можно предположить, что это было кольцо леди Джейн. Тония сказала, что получила его в подарок от умирающей и хранила все эти годы. Когда я рассказал, что маленький подкидыш стал видным врачом, который в данное время проживает в родовом замке Коллинкортов и обязательно рано или поздно вернется в Камподиос, она передала мне это кольцо для тебя.

— Перстень очень красивый. — Голос Витуса звучал почти благоговейно. — И он в самом деле когда-то принадлежал моей матери! Я могу различить крошечные буквы, выгравированные на внутренней стороне: ДЖЕЙН.

Магистр буркнул:

— Спрячь его получше, старый сорняк. Когда-нибудь в твоей жизни появится женщина, которой ты захочешь надеть его на палец.

Витус промолчал, продолжая разглядывать сокровище. Отец Томас также хранил молчание. Он уже замерз и предпочел бы вернуться в родной монастырь, в тишину кельи, служившей ему кабинетом, к медицинским исследованиям. Но не желал показаться невежливым и лишь заметил:

— Кстати, умирая, старая Тония попросила, чтобы ее похоронили возле твоей матери. Она не хотела лежать рядом с мужем на деревенском кладбище.

Витус оторвал взгляд от перстня и снова поднял глаза на простые кресты:

— А почему?

— Точно не знаю. Думаю, она ощущала внутреннюю связь с твоей матерью. Нина рассказывала мне, что она каждый день ходила в сад и молилась на ее могиле.

— Нина?

— Ну да, Нина. Дочка Карлоса Орантеса. Она довольно хорошо знала старую ткачиху, почему и помогала мне бороться с ее раком груди.

— В самом деле?

— Да, Нина — удивительная девушка. Она ассистировала мне, когда я удалял Тонии опухоль. Это была кровавая, весьма неприятная операция, к тому же оказавшаяся безрезультатной. Но Нина великолепно справилась.

— А как вы проводили операцию, святой отец? — В Витусе проснулся профессиональный интерес.

— Если не возражаешь, я расскажу тебе об этом на обратном пути. Сырость пробирает меня до самых костей, и я мечтаю о сухом местечке.

— Вот-вот, — с готовностью подхватил маленький ученый. — Adolescentia deferbuit, не так ли? Мы не становимся моложе.

Витус с трудом оторвался от могилы матери, но, сказав себе, что в любой момент сможет опять прийти сюда, дал себя увести. Отец Томас осенил крестом обе могилы, после чего все трое зашагали назад.

— Возвращаюсь к твоему вопросу, Витус, — произнес монах через некоторое время. — Я оказался перед выбором: вырезать только опухоль или провести полную ампутацию. По здравому размышлению я выбрал первое, поскольку не хотел стрелять из пушек по воробьям. Возможно, я должен был избрать кардинальное решение, тем более что потом я нащупал под мышками у больной новые узлы, но все мы задним умом крепки. Могу сказать, что в те дни после операции я был очень подавлен.