В костер много раз подбрасывали хворост, но теперь от него осталась только груда раскаленных углей. Каменные стены словно придвинулись ближе, заглушая звуки, создавая ощущение уюта, несмотря на то что в пещере было пусто и голо.
К этому времени остальные успели проснуться и теперь, столпившись вокруг Уэса, разглядывали его.
Ниши опустели.
Уэстон Чейз покачал головой, поправил очки и сказал:
— Боже мой, Арвон, я в жизни не слышал ничего подобного.
— Тем не менее все это правда, — сказал Арвон.
— Да, знаю. Потому-то и трудно поверить.
Уэс чувствовал себя оглушенным и не мог отделаться от этого ощущения. Нелегко, когда твои понятия, представления, самая структура твоего мира вдруг вывертываются наизнанку, искажаются, вырываются с корнем, так что все перестает быть тем, чем казалось прежде.
Уэс Чейз больше не испытывал ужаса. Но ему хотелось плакать.
— Кажется, я понимаю, — сказал он, обращаясь к Арвону и к остальным, хотя они не знали его языка. — Это… словом, это невероятно.
Арвон нахмурился:
— Вы мне не верите? Вы думаете…
— Нет, нет. — Уэс беспомощно замахал рукой. — Просто вы меня ошеломили. Не только рассказ, но и вы сами. То, как вы переменились.
Сумеет ли он объяснить им, заставить взглянуть на все случившееся его глазами, которые теперь видели все по-новому?
Они же оказались совсем не такими, какими представлялись ему раньше, до рассказа Арвона. Один раз он уже испытал нечто подобное. Когда начал заниматься на первом курсе медицинского факультета университета в Цинциннати. Он приехал из Огайо и не был ни с кем знаком. На первых занятиях он озирался кругом и видел только незнакомых людей, равнодушных, высокомерных, отпугивающих. А спустя несколько лет, когда он, окончив университет, проходил стажировку в больнице Иисуса, он едва мог вспомнить впечатления тех первых дней. Теперь все они были его друзьями или хорошими знакомыми. Он с ними учился, собирал скелеты, пил в одной компании. Они были уже не морем враждебных лиц, а Биллом, Сэмом, Майковтом и Холденом. Он знал их, был среди них своим.
И сейчас, в этой необыкновенной пещере в колорадских горах, произошло то же самое.
Адский выходец с белым лицом, при виде которого кровь стыла в жилах, оказался просто Арвоном, человеком иного склада и привычек, но все-таки понятным ему. В некоторых отношениях он знал Арвона даже лучше, чем большинство тех, кого ежедневно видел в Лос-Анжелесе, да и испытывал к нему гораздо большую симпатию.
Ну, а остальные астронавты, которые проснулись во время рассказа Арвона, жадно набросились на добытую им еду, а теперь не отрывали от незнакомца взглядов, в которых странно мешались надежда, страх и отчаяние?
Не требовалось представлять их Уэсу.
Тот, кто наблюдает за ним с иронической полуулыбкой, конечно, Нлезин. Он плешивее, чем рисовал его себе Уэс, и худее. Должно быть, похудел со времени катастрофы. Господи, неужели это было пятнадцать тысяч лет назад? Уэс увидел глаза Нлезина: проницательные, зеленые, но где-то в глубине прячется доброта.
А высокий костлявый человек со странными черными глазами — несомненно, Хафидж, навигатор «Ведерка». Да, теперь Уэс понял, что имел в виду Арвон: Хафидж чужой здесь, ему не нужны ни суша, ни вода, ни приветливое синее небо — его сердце отдано звездным глубинам, для него родной дом — мрак и сталь. Уэс проникся к нему неприязнью, но не мог не восхищаться им.
Црига. Уэс слегка улыбнулся. Он действительно почти мальчик. Его одежда заметно ярче, чем у остальных. Долговязый, неуклюжий, худой. И, по-видимому, нервничает больше, чем Уэс. Уэсу стало горько — Црига был слишком похож на сына, которого у него так никогда и не будет.
А это капитан. На него нельзя не обратить внимания. Уайк был центром этой горстки людей, хотя не произнес еще ни слова. Он мерял пещеру короткими нетерпеливыми шагами. Капитан напомнил Уэсу боксера на ринге, ожидающего противника. Он был натянут, как струна, взведен до отказа и потому опасен. Он был не просто полон жизни — он кипел энергией. Он ни разу не улыбнулся. Невысокий? Да, но это не заметно. Глядя на Уайка, вы понимали, что он тверд, тверд как скала, несгибаем. В нем чувствовалась тайна, она окружала его, как ореол. Он был нетерпелив, беспокоен, всегда в борьбе с самим собой. Уэс приглядывался к нему и думал: «Осторожно, Уэс. Этот человек убьет тебя, не задумываясь, если сочтет нужным».
Уэс достал сигарету и закурил. Десять глаз наблюдали за каждым его движением. Дым показался Уэсу горьким.
Хватит ли у него духа сказать им? Он путешествовал с ними среди звезд, готовился к смерти, когда корабль ударился о землю, смеялся на пиру в шатре из шкур, глядел вместе с ними на зеленые неведомые равнины под вертолетом…
Это была одиссея, потрясавшая человеческое воображение, одиссея, начавшаяся в глубинах пространства и времени, только чтобы завершиться здесь, в этой пещере среди колорадских гор, — завершиться полной неудачей.
Уэс смотрел на них. Чужие? Каким бессмысленным казалось теперь это слово! То, что понятно, не может остаться чужим. Уэс готов был пожалеть, что познакомился с ними и участвовал и их приключениях.
Он не смог скрыть своей грусти.
— Арвон, — медленно произнес он, — я должен сказать вам одну вещь, сейчас же, не откладывая. Мне трудно говорить, но поверьте, это правда. Арвон, все было напрасно.
Арвон посмотрел на него с недоумением.
— У нас еще нет космических кораблей, — продолжал Уэс, ненавидя себя за эти слова. — Не знаю, взорвем мы себя или нет: пока возможно и то, и другое. Но как бы то ни было, кораблей у нас нет. Арвон, вы промахнулись — все вы. Вы взяли билет в один конец.
Арвон медленно встал. Словно оглушенный, помотал головой. Потом что-то сказал товарищам на своем языке.
Наступило тяжелое молчание.
— Забраться так далеко, — прошептал наконец Арвон. — Рискнуть, проснуться, увидеть, что этот мир еще жив, преисполниться надежды и вдруг…
Он умолк.
Уэс похолодел.
К нему медленно шел Уайк, и в его глазах Уэс прочел смерть.
Уэс попятился, сжав кулаки. Он понял, что Уайк обезумел от отчаяния, и не собирался стоять и ждать, пока его убьют. Что-то в Уайке сломалось, и он готов был убивать — слепо, без разбора…
